«Тарас Бульба! — подумал Мирка — Породил, — и убью!»…
— А что будет со мной? — спросил он, и посмотрел на шкаф.
— Котелок еще не опустел, — усмехнулся Викент, — если хочешь… А винтовку я поломал и выкинул.
Он кивком показал на пол. Мирка увидел, что доски на нем покорежены тем, что по ним наносили, с размаху, удары.
— А пистолет, — Викент подошел, наклонился и похлопал дружески, по плечу, — он всегда, друг мой, на месте. Да мне еще, видишь, жить надо — столько задач.
«И столько врагов!» — добавил, не вслух, конечно, Мирка.
— Значит, Викентий Стасович, мне скоро домой?
— У-мм, — ухмыльнулся Викентий Стасович, покачал головой, — примерно… В общем, здесь тебе в камеру больше нельзя! Поживи, откормись. На Родину скоро поедем, на Украину. Понял?
Мирка вздохнул.
— Родину чистить от дряни, Мирка! Ты Ленина, Мирка, не видел, с метелкой?
— Нет. — удивился Мирка.
— Плакат Владимира Маяковского. Ты что, не помнишь: «В ушах оглохших пароходов, горели серьги якорей»? Не помнишь?
— Забыл…
— Он это, Мирка, писал в Одессе. Но, может-то быть, он там никогда и не был. Я ж врать умею. Я так навру, когда надо… Но, я его понял: он видел, как пароходы дудят во все трубы, а якоря торчат в клюзах. Вот вам и серьги. Вот, сын лесничего, между тем, с Кавказа…
Викент умел, очень во время, рвать мысли, свои и чужие, на части. Рвать для того, чтобы слепить из них то, что надо.
— Плакат… — осторожно напомнил Мирка.
— Плакат: глобус — на нем, с метлой нарисован товарищ Ленин. Подметает весь шар земной, а из-под метлы, летят по сторонам буржуи. И называется этот плакат: «Товарищ Ленин чистит планету от нечисти». Вот и мы возьмемся. Ты украинский знаешь?
— Да.
— Давай, на это большие надежды
Мирка смотрел в пол, и пытался представить, как Викентий Стасович разломал винтовку. Пол возле шкафа, был искорежен. Под невысокой, черной ножкой шкафа, Мирка увидел закатившийся в угол, забытый патрон.
Откинулся на спинку стула, раздумывал, глядя ему в лицо, Викент.
«Тратит столько времени и еды на меня… — думал Мирка, — Неужели затем, что я Родине, многострадальной моей, так нужен? Секретный сотрудник «Зебра»?
— Мирка, — позвал Викентий.
Мирка поднял глаза и с тоской посмотрел на Викентия и за окно. Викентий, привычно и запросто что-то хотел сказать, но остановился, увидев, как глубока тоска в тех глазах. Не стал ничего говорить.
— А я, — дерзнул Мирка, — я б выпил! — и распахнул, едва не порвав его, ворот своей гимнастерки.
— Вон, — не удивился Викент, — в шкафу. Там котелок твой. Я его не трогал…
— Нет, — сказал Мирка, — водки, по-русски!
— Водки? А умереть от нее не боишься?
— Совсем не боюсь! — заверил Мирка и опустил голову в руки.
— Ну, что же, давай. Война продолжается. Я тебе говорил, что наша война не кончается, так? В поле и в небе она отгремит, и в морях, но только не здесь! — показал он жестом, обозначая душу. — Мы не только в ней победители будем, — каратели тоже! А где каратели, — там и невинные жертвы. Что делать — волки едят без хлеба! Где рассусоливать?! Хищники — такова природа, и глупо спорить! А мы волки! НКВД — волки революционного пролетариата, Мирка! Понятно? Водки неси…
Мирка растерянно медлил.
— Я все понимаю, — спокойно сказал Викент, — Все, и твоих невинных… Но тут у меня, — ударил он в грудь ладонью, — партбилет! Я — боец: простой, рядовой, как ты: потому, что у партии нет генералов. И, надо будет — завтра же, партия жертвой назначит меня и тебя. «Понимаете…»! — передразнил он, — Да кто мы такие, чтоб думать и понимать? Мы все — механизмы, детали всеобщей системы. Винтики в ней — безупречной, единой, железной. И я, друг мой, сделаю все! Потому, что партия большевиков и НКВД — это одно и то же! Будешь делать и ты, и заставим других! Потому что без партии не будет и СССР. Увидишь! Чушь я несу? Нет, как раз правду, Мирка! Где водка?
Через месяц Мирка был в Украине. НКВДисты — видел он, гибли нередко. И погибали, от тех же ударов, невинные: на одной пяди земли, нередко. Убивали, чаще ножами в спину, — на пешеходных и автомобильных мостах. Чаще там — потому что с ними, с начала, вели разговор, как со своими и подходили в упор… Погибали в засадах на горных дорогах Карпат. «Может, действительно волки нужны?» — стал думать Мирка.
— Мирон, а давай вечерять! — в комнату к Мирке пришел Ткаченко, оперативник из местного РО НКВД. Он прошел всю войну, был фронтовым разведчиком, здесь: «Бог велел, — говорил он сам, — быть розыскником!». Работал он много, дело любил, с ним считались местные. Мирку старался чем-нибудь угощать домашним: «Три года, — качал головой он, — ты Мирка утробу эрзацем морил в лагерях… Домашнего, вон поешь, родного». И еще он любил заходить потому, что любил украинский, пел украинские песни, и читал старые книги на украинском. Мирка сносно общался тоже, на украинском.