В дверь постучал старшина Григорий Михайлович. Как из далекого мира пришел, из прошлого, принес молоко.
— Пей, Мирка. Не от немецких коров, — от наших.
— Оставьте, — ответил Мирка.
Молча, неловко, Григорий Михайлович потоптался, вышел и затворил дверь.
Мирка медлил, глядя на молоко, но оно, все же, было от наших, родных коров… «Любить тебя, — думал о Родине Мирка, — не разучился; умом постигать только начал, а жизнь уже прошла…».
Дверь открылась без стука. Вошел Викент.
— Что же ты сразу, — тихо спросил он, — не сказал, что знаешь его?
— Вы не спросили, — ответил Мирка.
— Идем. Нас ждут.
Мирка пошел за Викентом. Ни слова в пути: Викент конвоировал Мирку.
Открыв дверь кабинета, он посторонился, пропуская Мирку.
— Товарищ подполковник, — стал он докладывать.
— Товарищ Сташинский, — жестом остановил подполковник, — я Вас приглашу, если будет нужно.
Викент его понял, и, не перешагнув своего порога, закрыл дверь снаружи.
— Проходи, Мирон, — сказал подполковник.
А когда Мирка сделал шаг, подполковник шагнул навстречу, и подал ему руку:
— Здравствуйте, — отозвался Мирка.
Подполковник вернулся к столу, заняв место Викента, и предложил рядом с собой присесть Мирке.
— Удивлен, что я жив? — спросил подполковник.
— Честно сказать, это так… — согласился Мирка, — Извините.
— Да? И за что же? Ты лучше скажи: на меня не в обиде? Мечту расстроил, и самого в землю носом ткнул… Я помню. Представляю, как оно было назад возвращаться. В Освенцим! Но ты вернулся.
— Вы убедили, я и вернулся. Вторым был наш: Ваня, из партизан.
— Мне и тогда показалось: смышленый мальчишка ты, Мирка. А Ваня? Что с ним, не знаешь?
— Не знаю. Викентию Стасовичу не говорил…
— Скажешь о нем все, что знаешь, я разыщу!
— Скажу. И еще со мной двое могли попасть туда же. Я там их не видел, и ничего не знаю. Друзья мои, мы к немцам попали вместе…
— Скажешь мне все, разыщем их тоже. Тебя же я разыскал…
— Меня, да, — улыбнулся Мирка, — я молился за Вас, до того еще, как увидели с Ваней. С первого дня, до того как потом, на плацу…
— Это когда зуб болел? А потом? — с улыбкой спросил подполковник. И сам же ответил, — Потом смысла не было, так ведь? Отпал…
— Ну, все поняли так…
— Ладно. Голову ты не ломай — сломается, А получилось вот что: немцы, ты сам же видел, спектакли любят, но и ценить их умеют. Комендант ведь пообещал?
— Да. При всех.
— Во-первых, уверен был, что не получится; во-вторых — знал, что никто повторить не сможет. Ты помнишь, сколько людей было этой колючкой убито?
— Да. Специально бросались, чтобы с собой покончить. Было. И немцев там убивало.
— Верно, — кивнул подполковник, — и немцев. По неосторожности, или тех, что подходили из любопытства. Было. Но я эквилибрист. Дар, которым я обладал, и развивал годами. Я тоже считал, когда уже был на той стороне: это побег, пристрелят! Но, если в смерти моей пользы не было, то живым пользу какую-то, явно, я мог принести. Комендант думал так. И когда вас удалили с плаца, я был отконвоирован на КПП, и в тот же день, передан представителям их диверсионного центра. То есть, был в том же плену, но здесь меня вербовали, заинтересовывали службой Великому Рейху.
Вспоминая, он смолк, и оценил с улыбкой:
— Ты, между прочим, знал, что я НКВДист. Комендант не знал, но ты знал! Забавно: один русский, чуть только сбежал из Освенцима, спрашивает другого: «Значит, Вы милиционер?»
— Я тогда думал, что НКВД — это просто милиция в форме и все.
— Но разведчики-диверсанты знали, и в этом была, в их глазах, моя ценность. Я в сорок третьем попал в руки немцев, после 19 апреля — то есть, когда моя служба реорганизовалась в «Смерш». Так вот, сам удивляясь, зачем я, в конце войны немецким разведчикам нужен был? Но принял условия. Вступил в игру с ними, занялся встречной вербовкой. Склонил на свою сторону одного из шефов. Трезвостью он отличался: стоит ли — думал он, умирать за Великий Рейх, который уже втыкает рогами в землю? Как немец, практичный, подготовил он документы и мы бежали. Потом, самолетом, с ценными документами, доставили нас в Москву. Вот и все. А о тебе Мирон, я тоже думал, но, — развел подполковник руками, — жаль, не все в моей власти было тогда…
«Ну, уж теперь-то!...» — хотел бы прокомментировать очевидное, Мирка, но промолчал.
— Не догадываешься, — спросил с легким прищуром, подполковник, — зачем ты вызван?
— Полагаю, — ответил Мирка, — мои интересы в жизни, уже закончены.