С огромным трудом ему удалось посмотреть через проход. Габи, откинувшись на спинку кресла, с безмятежным видом глазела в пространство. Лукаса нигде не было видно.
Рейф принял прежнее положение — это далось ему легко и просто — и снова оказался в уютном коконе. Он мог видеть свои руки, безвольно лежащие на коленях. Он не был даже связан — чья-то воля полностью парализовала его; судя по всему, их тюремщики не опасались, что он предпримет какие-то действия.
Он сидел в кресле, довольный и умиротворенный, и в голове его царила абсолютная пустота.
Внезапно Рейф уловил на дне своего подсознания неясное движение — такое случается, когда выходишь из дому со смутным ощущением, будто ты забыл что-то важное.
Ощущение не исчезало. Словно крошечный зверек скребся где-то под поверхностью безразличия, владевшего им. Постепенно, сам не понимая, как это произошло, Рейф догадался, что это беспокойство и есть та часть его сознания, которая оказалась вне уютного кокона.
Какое-то время он изучал это ощущение; аппарат бесшумно пронзал верхние слои атмосферы. Постепенно картина начала проясняться. Рейф понял: всему виной его характер, не привыкший мириться с неизвестностью. Он всегда жаждал проникнуть в то, что недоступно для него, но естественно для других. Благодаря этой черте он всегда стремился только к победе.
И теперь Рейф не мог смириться с тем, что обречен на бездействие физическое и умственное — против своей воли. Он мучительно пытался пробить корку безразличия, надежно укрывавшую большую часть сознания. Неожиданно он понял, что пытается рассуждать, и тотчас всплыла четкая и ясная догадка — он способен мыслить на уровне подсознания, являвшегося источником беспокоящего его зуда. Подсознание было свободно от чужой воли.
Он сосредоточился.
И понял суть этого странного способа мышления. Требовалась чистая мысль мысль, лишенная эмоциональной окраски, не искаженная словами и символами.
Это оказалось не так уж и трудно. Желания прорвали оболочку безразличия, но в тот же миг какая-то иная мощь вновь сковала его, загоняя вырвавшуюся на свободу силу обратно в уютный плен покоя. Вспышка, скачок мыслей, снова вспышка — и Рейф понял: эти волны сродни тем, что каждую ночь погружают мир в сон. Отличие одно — они действуют избирательно, сковывая сознание, не давая двигаться, но и не усыпляя.
Впрочем — интуиция снова прорвалась на верхний уровень сознания, — если он способен справиться с обычными «сонными» волнами, то, значит, сможет побороть и эти импульсы. Надо лишь определить, каким образом они действуют, и направить все усилия на формирование определенной схемы альфа-ритмов.
На подсознательном уровне разум уже пробудился; он словно пробовал свои силы, подобно гиганту, очнувшемуся после многовекового сна.
Он сможет вырваться, он пробьет эту скорлупу апатии, необходимо лишь мыслить немного иначе. Казалось, язык мышления низвергся с высот высшей математики на уровень незатейливой арифметики. Эти два языка были абсолютно различны, но у них имелся общий корень, спрятанный где-то в глубинах его мозга.
Сейчас при помощи упрощенного, «арифметического» мышления он мог добиться не меньшего, чем раньше, когда оперировал сложными символами и понятиями. Рейф продолжал изучать себя, продвигаясь нерешительно, на ощупь, как слепец, стараясь не покидать нижних уровней подсознания. Внезапно он наткнулся на разум Габи — сознание девушки находилось совсем рядом, пребывая в плену приятного равнодушия, не ведая о чужом присутствии.
Он попытался найти Лукаса — и почти тут же столкнулся с живым и ярким образом. Волк! Оказалось, что Лукас мыслит на самом нижнем уровне, сознание в человеческом понимании ему неведомо.
Лукас был далеко.
— Почему? — Рейф медленно сформулировал вопрос.
— Аб приказал спрятаться, когда пришли чужие, — ответил Лукас. — Ты приказал убежать и спрятаться из мотеля прошлой ночью. Когда ты и Габриэль потеряли сознание, я понял, что мне не справиться, поэтому убежал.
— Где ты сейчас? — спросил Рейф.
— Там, где на нас напали, — ответил Лукас. — Рядом город, а с другой стороны — лес… он очень похож на тот лес, где я родился. В лесу мне нечего бояться.
— Ты ранен, Лукас?
Внезапно перед глазами Рейфа взметнулся световой вихрь, через несколько мгновений в вихре проступила волчья морда. На него в упор смотрели янтарные глаза Лукаса.
— Нет, — ответил волк.
— Я тебя вижу, Лукас.
— Я тебя тоже вижу, — отозвалось сознание зверя. — Я не вижу Габриэль, но чую, что с ней все хорошо… только она спит.
— С ней все в порядке, — согласился Рейф. — Лукас, скажи, ты можешь увидеть Аба?
— Нет.
— Ты можешь почуять Аба так же, как чуешь Габи?
— Да.
— Ты знаешь, где он?
— Да. Нет. — Волк замолчал. Рейф терпеливо ждал. — Я чую Аба, но я не знаю, где он. Мы найдем его.
— Почему ты так уверен?
— Аб обещал, что мы найдем его. Рейф помолчал, размышляя над ситуацией на непривычно-примитивном языке подсознания.
— Скажи, Лукас. Мы, то есть Габи, я и все остальные, что находятся с нами, летим туда, где Аб?
— Нет! — резко ответил волк. — Аб в другой стороне.
— Как мне его найти?
— Человек знает человека знает человека знает.
— Не понимаю.
— Есть человек, который знает человека, который знает человека, который знает.
Последние ответы Лукаса не умещались в рамки арифметики подсознания. Рейф мысленно разбил их на части и вдруг понял, в чем сложность. Лукас, как и он сам, размышлял абстрактно, а вопрос, который задал ему Рейф, требовал ответа в форме конкретных слов.
С таким же успехом Рейф мог расспрашивать алхимика о химических свойствах вещества.
— Ну хорошо. Жди нас. Мы за тобой вернемся.
Изображение волчьей морды растворилось в воздухе. Рейф погрузился в изучение летательного аппарата и его пассажиров.
Он чувствовал присутствие других людей точно так же, как чувствовал Лукаса. Их было восемь, и, как ни странно, все, кроме двух пилотов, сидевших за панелью управления, пребывали в состоянии полного безразличия. Они были столь же беспомощны, как и он сам.
Но так ли уж он беспомощен?
Ведь он научился справляться с воздействием «сонных» волн, тренируя тело и разум в режиме усиленной активности мозга, свойственной состоянию глубокого сна. Если он способен противостоять этому воздействию, значит, должен научиться справляться и с другой его разновидностью. Рейф расслабил все мышцы, откинулся в кресле и постарался достичь полного покоя — первая заповедь йоги.
Покой. Несмотря ни на что, вопреки всему. Это победа, которую он одержит над силами, что сковали его тело.
Я такой, какой есть… какой есть… какой есть… Я… Я… Я… и никто другой… Я и никто другой… Я…
Примерно через час самолет начал снижаться; на несколько секунд он замер в воздухе и вертикально приземлился. Почти одновременно с этим Рейф почувствовал, как кокон, сковывавший его все это время, соскользнул, подобно перчатке. На мгновение он отдался блаженному состоянию полной свободы, но уже в следующий миг пришел в себя и осмотрелся. Никто не обращал на него внимания.
Он попробовал приподняться. Мышцы послушно подчинились. Его сознание вышло из-под контроля внешних энерговолн.
Рейф откинулся на спинку кресла и принялся ждать. Он по-прежнему ощущал воздействие извне, но теперь это не имело никакого значения. Скоро он почувствовал, что ему приказано встать и покинуть самолет. Рейф поднялся, словно подчиняясь приказу. Остальные тоже встали со своих мест. Все вместе выбрались из самолета.
Из окна самолета было видно солнце, но как только они ступили на землю, оно скрылось. Взглянув вверх, Рейф увидел, что тень отбрасывает почти отвесная скала красноватого гранита, в недра которой, словно язык, медленно втягивалась длинная металлическая платформа, служившая посадочной площадкой. Через минуту и люди, и самолет оказались внутри скалы; опустилась вертикальная дверь. Вперед уходил огромный коридор высотой не меньше десяти метров, шириной — не меньше тридцати.