Что же рассказала им Наталья Николаевна? Думается, ничего особенного. Сначала была встреча с Дантесом, а затем, во время его болезни, на светских раутах к ней стал подходить Геккерн с рассуждениями в духе европейского рационализма: дескать, мадам, надо определиться в своих желаниях - либо уступить сыну, либо дать ему решительную отставку, а не доводить его до смертельного исступления. Впрочем, Геккерн и сам не отрицал факт таких разговоров:
Я якобы подстрекал моего сына к ухаживаниям за г-жею Пушкиной. Обращаюсь к ней самой по этому поводу. Пусть она покажет под присягой, что ей известно, и обвинение падет само собой. Она сама сможет засвидетельствовать, сколько раз предостерегал я ее от пропасти, в которую она летела, она скажет, что в своих разговорах с нею я доводил свою откровенность до выражений, которые должны были ее оскорбить, но вместе с тем и открыть ей глаза; по крайней мере, я на это надеялся 40.
Так он оправдывался перед своим покровителем - министром Нессельроде – пытаясь сохранить лицо в безвыходной ситуации. Врал и передергивал факты Геккерн отменно: в пропасть летела не Наталья Николаевна, а сам посланник вместе с приемным сыном.
Положение Геккернов накануне ноябрьских событий складывалось хуже некуда. И любовные интриги Дантеса тут были ни при чем. Главную роль сыграла профессиональная нечистоплотность посланника. В одном из своих докладов нидерландскому королю, чей сын был женат на сестре Николая I, Геккерн поведал о любовных интрижках русского императора. Пикантность ситуации состояла в том, что Николай I старательно изображал из себя верного мужа и хорошего семьянина, и даже возвел это в ранг национальной политики. Король слегка пожурил родственника, историю замяли, но неприятный осадок остался. Русский царь, похоже, решил выдворить нидерландского посланника из страны. В архиве Зимнего дворца Н. Я. Эйдельман нашел несколько писем Вильгельма Оранского к Николаю I, из которых следовало
что дуэль Пушкина была лишь поводом для того, чтобы удалить дипломата, впавшего уже в немилость[41].
Геккерны через своих влиятельных друзей знали о настроении двора и готовились к худшему. Единственным способом избежать крупных неприятностей была женитьба. За границу все равно пришлось бы ехать, но одно дело позорная отставка, высылка из страны и, как следствие, крушение карьеры Дантеса, а другое - свадебное путешествие, семейный отпуск! И помощь многочисленных родственников – желательно приближенных ко двору - позволяла надеяться на скорое возвращение, если не самого посланника, то хотя бы Дантеса! А для Геккерна это было главное, поскольку сам он в этой истории терял не много - ему все рано нашли бы хорошее место, как нашли его после гибели Пушкина при венском дворе. Что поделаешь, формально барон отстаивал интересы своей короны!
Геккерны сразу остановились на молоденькой Барятинской, дочери ближайшей подруги императрицы. Поначалу шансы Дантеса оценивались очень высоко. Он только что получил титул барона и права на богатое наследство. Его изысканные манеры и яркая внешность завораживали барышень. Мария Ивановна, в марте ставшая фрейлиной, как и положено новоиспеченной светской даме, завела дневник. Все свои переживания, связанные с Дантесом, она заносила туда. Потом многие записи были тщательно вымараны, но кое-что сохранилось. Судя по всему, весной и летом 1836 г. княжна явно переживала увлечение кавалергардом. 13 мая она отметила встречу с Дантесом и его долгий взгляд при расставании, как главные события дня.
Летние записи Марии Барятинской, сделанные на даче, где неподалеку, близ Красного Села, проходили маневры гвардейцев, полны упоминаний о балах с участием Дантеса и его галантном обхождении. Но кавалергард старался не один. 3 августа княжна отметила в дневнике, что за обедом:
Дантес с Геккерном меня очень смешили[42].
Посланник, возвратившийся в мае из-за границы, стал постоянно бывать у Барятинских, всячески способствуя удачному развитию романа.
Полагают, что идиллию нарушила Наталья Николаевна. 31 июля жена поэта вместе с сестрами впервые после пятимесячного перерыва появилась на празднике в Красном Селе и, видимо, не на долго отвлекла Дантеса. Но уже с 4 августа, когда Кавалергардский полк перешел в Новую Деревню, и центр летних балов и увеселений переместился на Острова, ближе к даче Пушкиных, внимание кавалергарда явным образом переключилось на жену поэта, что вызвало жестокую хандру молоденькой княжны. Многое из того, что она написала тогда, будет позже густо вымарано ею. 17 августа Барятинская отметила, что когда Трубецкой и Дантес сели за ее стол, она «им не сказала почти не единого слова»[43].
А 6 сентября, в день праздника Кавалергардского полка, она вообще отказалась переодеться в кавалергардский мундир, что по примеру императрицы сделали некоторые девушки. Княжна оправдалась тем, что у нее не было никого, кому она хотела бы оказать эту любезность.
Безусловно, Барятинская ревновала кавалергарда и не беспочвенно. Но именно эта ревность и подчеркивала ее неравнодушие к молодому человеку. Однако, Дантес продолжал соблюдать приличие, подсаживался к ней, старался вернуть ее расположение - делал все, что в какой-то мере извиняло его. Так почему же влюбленная Мария Ивановна не ответила ему взаимностью?
В 10-х числах сентября кавалергард посетил городской дом Барятинских и разговаривал с матерью княжны, после чего в дневнике появилась следующая запись:
он признался, что он преданный поклонник красоты, что нет матери, которая была бы так прекрасна, как она, и дочери очаровательнее, чем я etc. Он мне передавал самые почтительные приветы[44].
Приветы…?! Выходит, Марию Ивановну не выпустили к Дантесу!
Тут в самый раз вспомнить историю с князем Трубецким, который за полгода до этого тоже пытался стать женихом Марии Ивановны. Препятствием к браку послужило сомнительное происхождение его матери княгини Трубецкой. И хотя княжне Барятинской льстило ухаживание одного из самых модных молодых людей, она с большим удовлетворением записала 20 мая в дневнике:
maman воспользовалась (...) долгожданным случаем, чтобы откровенно дать ему понять, что не желает его для меня[45].
Похоже, Дантес дождался тех же слов! Княгиня Барятинская, зорко следила за молодыми людьми, окружавшими дочь, и вмешивалась всякий раз, когда находила ухаживание нежелательным. И вряд ли здесь решающее значение имели любовное похождения женихов. Ее интересовала репутация иного рода. Несомненно, она узнала от императрицы о неприятностях Геккернов и сознательно отказалась идти на сближение с семьей опального сановника. Об этом говорит и тот факт, что в последних записях княжны о Дантесе неизменно присутствуют ссылки на мать. Самая любопытная из них сделана 22-23 октября, как раз в разгар «болезни» кавалергарда.