Я покинул его в 5 часов и через два часа возвратился. Видев, что ночь была довольно спокойна, я пошел к себе почти с надеждою, но возвращаясь, нашел иное. Арендт сказал мне решительно, что все кончено и что ему не пережить дня. Действительно, пульс ослабел и начал упадать приметно; руки начали стыть. Он лежал с закрытыми глазами; иногда только подымал руки, чтобы взять льду и потереть им лоб[704].
Чувствуя приближение смерти, Пушкин стал чаще звать жену.
«Поутру 29 января - вспоминал Данзас - он несколько раз призывал жену»[705].
В конце концов ее решили оставить рядом с ним.
Тургенев начал писать свое второе письмо к Нефедьевой в 10 часов утра. Наталья Николаевна к тому времени уже была у Пушкина:
Сегодня впустили в комнату жену, но он не знает, что она близ его кушетки, и недавно спросил, при ней, у Данзаса, думает ли он, что он сегодня умрет, прибавив:
«Я думаю, по крайней мере желаю. Сегодня мне спокойнее, и я рад, что меня оставляют в покое; вчера мне не давали покоя». (я пишу в комнатах Пушкина)[706].
Тургеневу единственному удалось передать подлинную атмосферу этого рокового дня, и потому что у него не было времени сочинять, и потому что он по природе своей не был склонен к фантазиям. Эти фрагменты событий, случайные репортажи дорогого стоят. В их стихийном, неловком расположении сохранился дух и характер всего происходящего вокруг поэта:
«Мы сбираемся обедать у гр. Велгур-го с новорожденным - Ангелом, может быть в день кончины другого великого Поэта.
1 час. Пушкин слабее и слабее. Касторовое масло не действует. Надежды нет. За час начался холод в членах. Смерть быстро приближается; но умирающий сильно не страждет; он покойнее. Жена подле него, он беспрестанно берет его (sic) за руку. Александрина - плачет, но еще на ногах. Жена - сила любви дает ей веру - когда уже нет надежды! - Она повторяет ему: «Ты будешь жить» (фр).
Я сейчас встретил отца Гекерна: он расспрашивал об умирающем с сильным участием; рассказал содержание, - выражения письма П-а. Ужасно! ужасно! Невыносимо: нечего было делать...
Весь город, дамы, дипломаты, авторы, знакомые и незнакомые наполняют комнаты, справляются об умирающем. Сени наполнены несмеющими взойти далее. Приезжает сейчас Элиза Хитрова, входит в его кабинет и становится на колена.
Антонов огонь разливается; он все в памяти. Сохраните для меня сии письма и дайте прочесть И.И.Дмитриеву и Свербееву.
Во многих ожесточение, злоба против Гекерна: но несчастный спасшийся - не несчастнее ли его!
Сейчас сказал он доктору и поэту Далю, автору Курганного Козака, который от него не отходит: «Скажи, скоро ли это кончится? Скучно!» - Он - в последних минутах.
Забывается и начинает говорить бессмыслицу. У него началась агония, предсмертная икота, а его жена находит, что он лучше, чем вчера! Она находится у двери в его кабинет, иногда она туда заходит, ее лицо не выражает понимания близости смерти. (фр.)
«Опустите сторы, я спать хочу» сказал он сейчас. 2 часа пополудни...[707].
Какой неожиданный переход на французский язык! Тургенев не понимал, что происходит, почему Наталья Николаевна так странно ведет себя! Он не догадывался, что она «умирала» вслед за супругом, переживая те же предсмертные муки, и не могла не нести бессмыслицу. Тургенев и сам был хорош! Он собирался обедать у Виельгорского, «справляя» агонию друга?!
Позднее Жуковский, вероятно, объяснил ему:
Спокойное выражение лица его и твердость голоса обманули бедную жену; она вышла как просиявшая от радости лицом. «Вот увидите, - сказала она доктору Спасскому, - он будет жив, он не умрет». А в эту минуту уже начался последний процесс жизни. Я стоял вместе с графом Вьельгорским у постели его, в головах; сбоку стоял Тургенев. Даль шепнул мне: «Отходит». Но мысли его были светлы. Изредка только полудремотное забытье их отуманивало....[708]
Даль, у которого было время, чтобы отдохнуть и все обдумать в спокойной обстановке, как литератор, описал эти события с куда большим пониманием глубины и смысла происходящего:
В продолжение долгой, томительной ночи глядел я с душевным сокрушением на эту таинственную борьбу жизни и смерти - и не мог отбиться от трех слов, из Онегина, трех страшных слов, которые неотвязчиво раздавались в ушах и в голове моей: Ну что ж? Убит! О, сколько силы и значения в трех словах этих! Ужас невольно обдавал меня с головы до ног - я сидел, не смея дохнуть, и думал: «Вот где надо изучать опытную мудрость, философию жизни - здесь, где душа рвется из тела; то, что увидишь здесь, не найдешь ни в толстых книгах, ни на шатких кафедрах наших».
Когда тоска и боль его одолевали, он крепился усильно и на слова мои «терпеть надо,
любезный друг, делать нечего, но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче», - отвечал отрывисто: «нет, не надо стонать; жена услышит; и смешно же, чтобы этот
вздор меня пересилил; не хочу».
Пульс стал упадать приметно, и вскоре исчез вовсе. Руки начали стыть. Ударило два часа пополудни, 29 янв. - и в Пушкине оставалось жизни - только на ѕ часа! П. раскрыл глаза и попросил моченой морошки. Когда ее принесли, то он сказал внятно: «Позовите жену, пусть она меня покормит». Др. Спасский исполнил желание умирающего. Наталья Николаевна опустилась на колени у изголовья смертного одра, поднесла ему ложечку, другую - и приникла лицом к челу отходящего мужа. П. погладил ее по голове и сказал: «Ну, ну, ничего, слава Богу, все хорошо!».
Вскоре подошел я к В.А.Жуковскому, кн. Вяземскому и гр. Виельгорскому и сказал: отходит! Бодрый дух все еще сохранял могущество свое — изредка только полудремотное забвение на несколько секунд туманило мысли и душу. Тогда умирающий, несколько раз, подавал мне руку, сжимал ее и говорил:
«Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше - ну пойдем!» Опамятовавшись сказал он мне: «Мне было пригрезилось, что я с тобой лезу вверх по этим книгам и полкам, высоко — и голова закружилась».
Немного погодя он опять, не раскрывая глаз, стал искать мою руку и, потянув ее, сказал: «Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе!»
Друзья и ближние, молча, сложа руки, окружили изголовье отходящего. Я, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше. Он вдруг, будто проснувшись, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал:
«Кончена жизнь».
Я не дослышал и спросил тихо: «Что кончено».
«Жизнь кончена», - отвечал он внятно и положительно.
«Тяжело дышать, давит» - были последние слова его. Всеместное спокойствие разлилось по всему телу - руки остыли по самые плечи, пальцы на ногах, ступни, колена также, - отрывистое, частое дыхание изменялось более и более на медленное, тихое, протяжное - еще один слабый, едва заметный вздох - и - пропасть необъятная, неизмеримая разделяла уже живых от мертвого![709].
Было 2 часа 45 минут. Пушкина не стало.
Круги по воде
Пушкин умер, но катастрофа 1837 года на этом не закончилась. Дуэльная история, перестав быть частным делом пушкинской семьи, вышла на поверхность, поселилась в умах и сердцах многих людей. Слухи и домыслы как круги по воде стали расходиться по стране, вызывая волнение и смуту в настроениях россиян.