По городу поползли слухи. Начались пересуды - состязание нелепостей, на первый взгляд, бессмысленных. Но как фрагменты всякой разбросанной мозаики, вместе они составляли живую картину тех дней - куда более полную, чем та, что спустя годы возникла из воспоминаний современников.
Девица М.К.Мердер – далеко не новичок в светской жизни (ей шел двадцать второй год) - с детской непосредственностью обозревала все, что происходило вокруг нее:
28-го января 1837 г. Четверг… Вот к чему привела женитьба барона Дантеса! Раз дуэли было суждено состояться, то уж не проще ли было покончить с мужем прежде, чем обвенчаться с сестрою его жены?[732]
Так она задавала невинный и вместе с тем весьма справедливый вопрос и сама же отвечала на него:
В моем распоряжении две версии. Тетя рассказывает одно, бабушка совсем другое - последнее мне милее. У бабушки Дантес-де-Геккерн является «галантным рыцарем». Если верить тете — «это - грубая личность».
Мердер разбирала самые пикантные новости:
Говорят, будто со дня свадьбы, даже ранее венчания, Пушкина преследовали анонимные письма. Одно из них он не в силах был переварить: под изображением рогов стояло множество имен обманутых мужей, выражавших свое восхищение по поводу того, что общей их участи не избежал человек, пользующийся репутациею далеко не добродушного, которому случается даже и поколачивать жену[733].
Рассуждая о финальном эпизоде поединка, она с удивлением заметила:
Возможно ли, имея простреленные внутренности, найти в себе достаточно силы, чтобы стрелять?
И самокритично добавила:
Бал...ин, очевидно, прав, говоря, что все женщины отдают предпочтение бездельникам: Дантес мне симпатичнее Пушкина... Матушка послала камердинера узнать, жив ли А.С.Пушкин[734].
В эти дни многие следили за состоянием поэта. М.Неверов писал 28 января С.П.Шевыреву в Москву:
Наш поэт, наш бедный Пушкин борется со смертию и, может быть, в эту минуту уже более не существует. Вчера вечером он имел жестокую дуэль со своим свояком Дантесом и ранен смертельно пулею в левый бок. Причины этого страшного приключения еще не известны, но по всему видно, что то была оскорбленная честь супруга; впрочем, зачем оскорблять, может быть, невинных - рассказываю факт и умолчу о толках, разнесшихся по городу. Не прошло трех недель, как Пушкин выдал сестру жены своей за Дантеса, и вот он на смертном одре. Дантес также ранен, но не опасно. Стрелялись в шести шагах - и два раза. Сегодня вечером Арендт сделал операцию Пушкину - отчаянную операцию - и, бог знает, какие будут следствия[735].
Достоверность своего фантастического сообщения Неверов подкрепляет «безупречным» фактом:
Я живу возле того дома, который занимает Пушкин, и нас разделяет только стена, так что получаю через человека известия о всех переменах с больным.
Что уж теперь говорить об откровениях тех, кто жил за квартал и более от дома поэта?! Они ведь тоже опирались на «надежные» источники...
«Пушкин убит на дуэли. Расскажу Вам подробности этого дела, тем больше, что я узнал их от самых верных людей. Александр Степанович слышал от князя Вяземского» - так начинал Н.Г. Осокин письмо к отцу 1 февраля в Вологодскую губернию и продолжал:
Пушкин был знаком одному кавалерийскому офицеру, сыну голландского посланника; этот офицер часто посещал жену Пушкина ...и имел на нее не слишком благородные виды; чтобы прикрыть эти преступные намерения, он притворился влюбленным в сестру жены Пушкина, придворную даму, и вынужденный обстоятельствами женился на ней, но через шестнадцать дней после свадьбы возобновил опять свои виды на жену Пушкина и, вероятно, не имея успеха, расславлял в обществе, что он имеет связи с его женой, - и был настолько бесстыден, что однажды приглашал его ехать на бал этими словами: «Поедем к графине, там сегодня будет много рогоносцев, тебе кстати быть там». Обиженный Пушкин пишет к его отцу самое пасквильное письмо - сын посланника вызывает его на дуэль, и 29 числа дуэль состоялась. Стрелялись из пистолетов на близком расстоянии, и Дантес стрелял первый и ранил Пушкина под сердце, - тот упал, но поднятый секундантами, раздробил руку Дантеса; тотчас его привезли домой, с два часа жил после дуэли, получил прощение императора и умер со словами: «Ах! пуля дура»[736].
Удивительно глупые слова! Но, в целом, они отражали точку зрения Вяземского, смотревшего на происходящее глазами литератора. «Какая драма, какой роман, какой вымысел сравнится с тем, что мы видели! Когда автором выступает Провидение, оно выказывает такую силу воображения, перед которой ничтожны выдумки всех сочинителей, взятых вместе» - писал он Мусиной-Пушкиной 16 февраля в Москву и тут же разворачивал перед ней картину воображаемого апокалипсиса:
Мои насмешки над красными принесли несчастье. Какое грустное, какое позорное событие! Пушкин и жена его попали в гнусную западню, их погубили. В этом красном столько же черноты, сколько и крови; надеюсь, вы заперли для него двери. Как-нибудь я расскажу вам подробно всю эту мерзость. Я должен откровенно высказать вам (хотя бы то повело к разрыву между нами), что в этом происшествии покрыли себя стыдом все те из красных, кому вы покровительствуете, все ваше Красное море. У них достало бесстыдства превратить это событие в дело партии, в дело о чести полка. Они оклеветали Пушкина, и его память, и его жену, защищая сторону того, кто всем поведением уже был убийцей Пушкина, а теперь и в действительности застрелил его[737].
Надо ли говорить, что Вяземский никому, никогда, ничего подробного об этой «мерзости» не рассказывал, что этим «разоблачением» он добивался одного - установить контроль над воображением испуганной дамы и добиться отставки конкурента?!
Вы должны довериться мне; вы не знаете всех данных, вы не знаете всех доводов, на которые опирается мое суждение; вас должна убедить моя уверенность, ее вы должны принять[738]
- восклицал он в демиургическом порыве и примерно тут же - 14 февраля писал великому князю:
Мы так никогда и не узнали, на чем было основано это предположение... Только неожиданный случай дал ему впоследствии некоторую долю вероятности. Но так как на этот счет не существует никаких юридических доказательств, ни даже положительных оснований, то это предположение надо отдать на суд божий, а не людской[739].
Как видим, не отдал! Но и помимо князя нашлось немало охотников подменить Провидение игрой воображения. А.Ф. Воейков писал А.Я. Стороженко 4 февраля в Варшаву:
Причиною ссоры между творцом «Онегина» и творцом пакостей была, как говорят, ревность ...одна дама, влюбленная в Дантеса, стала писать к Пушкину письма anonymes, в коих то предупреждала его, то насмехалась над ним, то уведомляла, что он принят в действительные члены Общества рогоносцев. Жена Пушкина кокетствовала с ним и тем еще больше разжигала ревность мужа, в жилах которого кипела африканская кровь деда его Ганнибала. Однажды, встретив его у своей жены, Пушкин грозно спросил: зачем он так часто ездит к нему? Тот, не собравшись с духом, отвечал, что влюблен в сестру жены его. «Так женитесь же на ней!» возразил Пушкин. И тотчас же их обручили. 9 января нынешнего года была объявлена свадьба, а 27, как уверяют, он опять нашел в гостях у своей жены Дантеса и вызвал его на поединок[740].