Почерк, которым он написан, и подпись, которой скреплен, словно принадлежат разным людям. …Билет будто писал человек уже пожилой, учившийся в прошлом веке на медные деньги. …Строчки ровные, четкие, каждая буковка отдельно, в буквах много воздуха и просветов, поэтому текст читается сразу, без напряжения. …Буквы стоят прямо, как солдатики, все они одинаковой высоты и ранжира. И в каждой строчке количество их примерно одинаково. Такие почерки вырастали из полуустава. Они рождались в деревне, а не в городе. …Почерк, которым выписан билет, совсем не таков. Этим почерком писались метрические записи, копии указов, ревизские сказки, всякое другое, выходящее из усадебной канцелярии. Надо было обладать исключительным графическим мастерством, чтобы создать документ такой безукоризненной подлинности, в сущности - портрет крепостного писца. Подпись же помещицы Осиповой сделана другим, острым пером. Это почерк человека иного происхождения. В нем свобода, легкость, плавность. В нем властность сочетается с мягкой женственностью. Это действительно высокая рука госпожи.[768]
Стало быть, поэт в своем стремлении добиться чего-нибудь или выразить принципиальную позицию не испытывал затруднений с выбором литературных и графических форм! Но вернемся к анонимке.
Можно ли думать, что текст «диплома» по стилю принадлежит руке Пушкина? Вполне. Посмотрим запись «Из Протокола лицейской годовщины» от 19 октября 1828 г.:
Собрались на пепелище скотобратца курнофеиуса Тыркова / по прозвищу кирпичного бруса / 8 человек скотобратцев (...) а) пели ... l) и завидели на дворе час первый и стражу вторую, скотобратцы разошлись, пожелав доброго пути воспитаннику императорского лицея Пушкину - Французу иже написасию грамоту[769].
Спустя восемь лет, в последнюю свою лицейскую годовщину, Пушкин начинал вести протокол в той же манере, весьма напоминающей текст «диплома»:
Собрались выше упомянутые Господа лицейские в доме у Яковлева и пировали следующим образом...[770].
Традиционно, центральное место в поисках анонимщика занимает, так называемая, вещественная деталь - особый сорт бумаги, на котором якобы были написаны копии диплома. Мысль эту подсказал властям сам Пушкин в письме к Бенкендорфу. Позже, стараниями исследователей, она приняла стройный вид формулы, согласно которой поэт узнал от друга Яковлева, что бумага иностранная и, по высокой пошлине, наложенной на такую бумагу, должна принадлежать какому-нибудь посольству. Подозрение пало на И.С. Гагарина как раз потому, что он служил в дипломатической миссии. Правда, сам Гагарин легко отвел обвинение, но его довод никто не стал слушать, поскольку он разрушал «красоту» формулы:
я действительно приметил, что письмо, показанное мне К.0.Р.[771] было писано на бумаге, подобной той, которую я употреблял. Но это ровно ничего не значит: на этой бумаге не было никаких особенных знаков, ни герба, ни литер. Эту бумагу не нарочно для меня делали: я ее покупал, сколько могу припомнить, в английском магазине, и, вероятно, половина Петербурга покупала тут бумагу.[772]
И тут нелишне напомнить другой не менее известный, хотя и не учтенный в дуэльной истории факт, что брат Натальи Николаевны Дмитрий, как раз и занимался производством подобного рода бумаги и, в счет приданного сестры, снабжал ею поэта.
А.Н. Гончарова писала Дмитрию в июле 1836 года:
Пушкин просит прислать ему писчей бумаги разных сортов: почтовой с золотым обрезом и разныя и потом голандской белой, синей и всякой, так как его запасы совсем кончились. Он просит поскорей прислать[773].
К ноябрю заказ поэта был выполнен. Об этом говорит ранее приведенное письмо Е.Н. Гончаровой от 9 ноября:
Вот сударь мой братец какая бумага замечательная, и тебе бы надо для каждой из нас такой изготовить с такими же штемпелями, а также и меньшего формата для записок[774].
Выходит, дорогая почтовая бумага была в доме Пушкина! Вероятно, она произвела впечатление не только на сестру Натальи Николаевны. Возможно, поэт и сам на какое-то время был заворожен ослепительной белизной бумаги и сознательно использовал ее, чтобы «ослепить» друзей!
У поэта был скверный почерк. Ему не надо было специально коверкать его. Копии он переписывал печатными буквами - так было и понятнее и не сразу выдавало пушкинскую руку. Но сам документ, как уже говорилось, поэт составил так, что на спокойную голову легко угадывался автор.
Кроме того, надпись на конверте с дипломом он написал прописью: «Александру Сергеичу Пушкину». И запечатал его оригинальной печаткой с монограммой “АР”, которую, учитывая, что письмо написано по-французски, можно было прочитать как начальные буквы “Alexandre Pouchkine”.
Кроме того, на печати изображалась хижина - намек на африканское происхождение Пушкина; масонский циркуль - намек на заговорческий характер диплома. И «какая-то странная птица», которая щиплет плющ – «символ верности и семейного благополучия»[775].
Впрочем, не все в оттиске пропечаталось с достаточной ясность. После дуэли, когда вопрос об авторе анонимке выплыл на поверхность, Геккерн писал Дантесу, сидящему на гаупвахте:
Если ты хочешь говорить об анонимном письме, я тебе скажу, что оно было запечатано красным сургучом, сургуча мало и запечатано плохо. Печать довольно странная: сколько я помню, на одной печати имеется посредине следующей формы “А” со многими эмблемами вокруг “А”. Я не мог различить точно эти эмблемы, потому что, я повторяю, оно было плохо запечатано. Мне кажется, однако, что там были знамена, пушки, но я в этом не уверен. Мне кажется, так припоминаю, что это было с нескольких сторон, но я в этом также не уверен.[776]
Действительно, при желании отдельные детали печати можно было понимать по-разному. Л.А.Черейский считал, что:
При одном из двух сохранившихся до наших дней конвертов, в который был вложен пасквиль на имя Пушкина, остался сургучный оттиск печати с монограммой “АГ”, изображением пальмовой ветви и циркуля. Владелец печати, по мнению, - Андрей Павлович Гагарин.[777]
Удивительно не то, что исследователь особым образом прочитал монограмму, а то, что допустил саму мысль, будто на анонимном пасквиле может стоять чья-то именная печать, равносильная подписи. Но Черейский, хотя бы, попытался объяснить это явление. Большинство же исследователей просто «забывают» о нем. И таких неучтенных «мелочей» в дуэльной истории множество.
Например, способ, которым Пушкин пользовался, составляя мистификацию, был известен ему задолго до возникновения молодежной забавы с «дипломами рогоносцев». Еще в 1825 году поэт пересылал письма А.П.Керн в двойном конверте на имя П.А.Осиповой, соблюдая, таким образом, конфиденциальность переписки. Когда же условия шутки потребовали ограничить ее распространение дружеским кругом, Пушкин свободно воспользовался знакомым приемом.