Под пунктом первым значится «экземпляр ругательного диплома на имя Пушкина». Но подлинной анонимки у Геккернов не было. Об этом говорит не только их переписка после дуэли. Как известно, Пушкин сам обошел друзей, изъяв все экземпляры пасквиля. И все же - Соллогуб не выдумал - что-то было? Вероятно, ему показали список, составленный со слов тех, кто получил анонимку - Виельгорского, Вяземского, Россета? - список, безусловно, приблизительный, иначе он бы вызвал у Геккернов много вопросов и заставил провести собственное расследование. Они же бездействовали.
Третий документ - «записка посланника барона Геккерна, в которой он просит, чтоб поединок был отложен на две недели» мог существовать, но, скорее всего, Пушкину не был отослан и никакой роли в дуэльной истории не играл. Соллогубу его показали, как свидетельство серьезных попыток договориться с поэтом мирным путем. Не исключено также, что Геккерны, стараясь не касаться темы переговоров, сознательно вводили в заблуждение обоих секундантов. Во всяком случае, благодаря этой записке, Соллогуб уверовал, что истечение срока, указанного в ней, как раз и привело к возобновлению дуэли. На этой основе он и выстроил свои воспоминания. Между тем, конец двухнедельной отсрочки наступал, не 16-го, а как минимум 18-го, а то и вовсе 20-го ноября, если учесть, что Геккерн просил о ней не 4-го, а 6-го ноября.
Сложнее дело обстоит с последним пунктом - «собственноручной запиской Пушкина, в которой он объявлял, что берет свой вызов назад, на основании слухов, что г. Дантес женится на его невестке К. Н. Гончаровой». С одной стороны, в конспекте Жуковского есть упоминание о неком письме: «Мое посещение Геккерна. Его требование письма. Отказ Пушкина. Письмо, в котором упоминается о сватовстве». С другой - именно, вокруг этого письма возник дуэльный кризис. К тому же, несколькими часами позже, поэт, соглашаясь на мировую, обронил фразу: «Я не колеблюсь написать то, что могу заявить словесно»? Выходит, ранее Пушкин не давал Геккернам никаких письменных заверений?
И все же записка, в которой поэт упоминает о сватовстве с указанием имени невесты (что, как раз, и не устраивало Дантеса!) существовала, и была написана, если верить конспекту Жуковского, до встречи Пушкина с Геккерном у Загряжской. Остается предположить, что поэт предварял появление у тетушки успокаивающим письмом с объяснением мотивов своего поведения. При этом он, вероятно, заверил, что если слухи о сватовстве Дантеса подтвердятся, то отзовет свой вызов. Это письмо и было передано Геккернам в подтверждение позиции Пушкина. С той же целью оно было показано и Соллогубу:
Вот положение дела, - сказал д'Аршиак. - Вчера кончился двухнедельный срок, и я был у г. Пушкина с извещением, что мой друг Дантес готов к его услугам. Вы понимаете, что Дантес желает жениться, но не может жениться иначе, как если г. Пушкин откажется просто от своего вызова без всякого объяснения, не упоминая о городских слухах. Г. Дантес не может допустить, чтоб о нем говорили, что он был принужден жениться и женился во избежание поединка. Уговорите г. Пушкина безусловно отказаться от вызова. Я вам ручаюсь, что Дантес женится, и мы предотвратим, может быть, большое несчастие[125].
И молодой человек стал лихорадочно размышлять:
Об этой свадьбе я ничего не слыхал, ничего не видал и только тут понял причину вчерашнего белого платья, причину двухнедельной отсрочки, причину ухаживания Дантеса. Все хотели остановить Пушкина. Один Пушкин того не хотел[126].
А затем прозвучал вывод, на который исследователи упорно не хотят обращать внимание:
При получении глупого диплома от безыменного негодяя, Пушкин обратился к Дантесу, потому что последний, танцуя часто с Натальей Николаевной, был поводом к мерзкой шутке. Самый день вызова неопровержимо доказывает, что другой причины не было. Кто знал Пушкина, тот понимает, что не только в случае кровной обиды, но даже при первом подозрении он не стал бы дожидаться подметных писем[127].
Соллогуб хорошо понимал, что анонимка, вернее подозрение, что ее написал Дантес, не могла стать причиной вызова: «Самый день вызова неопровержимо доказывает» это. Она была лишь поводом рассчитаться за неприличное поведение кавалергарда. Кроме того, Соллогуб знал от самого Пушкина, что ни в тот день - 4 ноября, ни неделю спустя автор пасквиля не был ему известен.
Но как странно выглядят рассуждения пушкинского секунданта! Говоря о том, что поэт не стал бы дожидаться анонимки, заподозрив неладное, он все же замечает, что, именно, «глупый диплом» заставил Пушкина обратиться к Дантесу. Понимал ли Соллогуб, что таким образом обвинял поэта в преднамеренном использовании анонимки для расправы с противником или простодушно излагал происшедшее? Последнее будет вернее. Но тем пронзительнее звучит приговор: «Все хотели остановить Пушкина. Один Пушкин того не хотел», тем очевидней безысходность ситуации, в которой оказался поэт.
Геккерны не собирались посвящать Соллогуба в тонкости дуэльной истории. Ему не разъяснили, что близкое завершение двухнедельной отсрочки послужило лишь поводом к посещению поэта и передачи ультиматума Дантеса, а это, в свою очередь, привело к возобновлению дуэли. Самого же молодого человека не смущали противоречия в объяснениях Геккернов. Истины он не искал, а приглашения выступить в роли спасителя оказалось достаточно, чтобы его и вовсе понесло. Ознакомившись с документами, он тут же написал Пушкину:
Я был, согласно вашему желанию, у г-на д'Аршиака, чтобы условиться о времени и месте. Мы остановились на субботе, ибо в пятницу мне никак нельзя будет освободиться, в стороне Парголова, рано поутру, на дистанции в 10 шагов. Г-н д'Аршиак добавил мне конфиденциально, что барон Геккерн окончательно решил объявить свои намерения относительно женитьбы, но что, опасаясь, как бы этого не приписали желанию уклониться от дуэли, он по совести может высказаться лишь тогда, когда все будет покончено между вами и вы засвидетельствуете словесно в присутствии моем или г-на д'Аршиака [что считая его неспособным ни на какое чувство, противоречащее чести, вы приписываете его], что вы не приписываете его брака соображениям, недостойным благородного человека...
Не будучи уполномочен обещать это от вашего имени, хотя я и одобряю этот шаг от всего сердца, я прошу вас, во имя вашей семьи, согласиться на это условие, которое примирит все стороны. - Само собой разумеется, что г-н д'Аршиак и я, мы служим порукой Геккерна. Соллогуб. Будьте добры дать ответ тотчас же. [128]
В таком виде записка сохранилась в архиве III Отделения. А вот как Соллогуб описал ее в своих «Воспоминаниях»:
Согласно вашему желанию, я условился насчет материальной стороны поединка. Он назначен 21 ноября, в 8 часов утра, на Парголовской дороге, на 10 шагов барьера. Впрочем, из разговоров узнал я, что г. Дантес женится на вашей свояченице, если вы только признаете, что он вел себя в настоящем деле как честный человек. Г. д'Аршиак и я служим вам порукой, что свадьба состоится; именем вашего семейства умоляю вас согласиться» — и пр.