Мы грустно переглянулись с д'Аршиаком. Пушкин затем немного успокоился.
- Впрочем, - добавил он,— я признал и готов признать, что г. Дантес действовал как честный человек».
В то время как секунданты наносили ответный визит Пушкину, Геккерн отправился к Загряжской и от имени своего приемного сына попросил руки мадемуазель Гончаровой.
Вечером того же дня, 17 ноября, на балу у С. В. Салтыкова было объявлено о помолвке Жоржа Геккерна с Екатериной Гончаровой. Но сам Пушкин, по свидетельству Соллогуба, Дантесу не кланялся, на секунданта сердился, что, несмотря на его приказание, тот вступил в переговоры:
Свадьбе он не верил. - У него, кажется, грудь болит,— говорил он,— того гляди, уедет за границу. Хотите биться об заклад, что свадьбы не будет. Вот у вас тросточка. У меня бабья страсть к этим игрушкам. Проиграйте мне ее. - А вы проиграете мне все ваши сочинения? - Хорошо. (Он был в это время как-то желчно весел).
После бала Загряжская чиркнула Жуковскому ту самую многозначительную записку, упомянутую при обсуждении добрачных отношений Дантеса и Екатерины:
Слава Богу кажется все кончено. Жених и почтенный его батюшка были у меня с предложением. К большому счастию за четверть часа пред ними приехал из Москвы старший Гончаров и он объявил им родительское согласие, и так все концы в воду. Сегодня жених подает просьбу по форме о позволении женитьбы и завтра от невесты поступит к императрице. Теперь позвольте мне от всего моего сердца принести вам мою благодарность и простите все мучения, которые вы претерпели во все сие бурное время, я бы сама пришла к вам, чтоб отблагодарить, но право сил нету.
Но радость была недолгой. В дуэльной истории участвовало еще одно влиятельное «лицо», действий которого ждали оба противника, одновременно и рассчитывая на него, и страшась его силы и своеволия. Так ждут пробуждения стихии, надеясь на очищение, и гадают, во что может обойтись ее необузданный нрав. Этим «лицом» было общественное мнение. Редкий человек может сказать, что не зависим от него. Мы действуем в окружении чужих интересов, и зачастую ему – «общественному мнению» - обязаны осуществлением своих желаний или полным их крушением. На него уповал Пушкин, его заклинали Геккерны. Но получилось так, что оно расправилось с обоими: подыграв противнику поэта, оно затем выкинуло его из России самым бесцеремонным и жалким образом, заставив весь остаток долгой жизни размышлять над превратностью судьбы.
За три дня новость о сватовстве кавалергарда обошла все светские салоны и вернулась к Пушкину в невероятном, чудовищном виде. Дантес был объявлен героем – защитником чести оклеветанной женщины! Общественное мнение все рассудило по-своему. Вопреки желанию самих участников дуэльной истории, оно провозгласило: ничего еще не кончилось - все только начинается!
Да и как признать окончание?! Прерваться на самом интересном?! Блестящий кавалергард женится на бесприданнице! Пусть даже из влиятельного рода – но того ли достоин первый жених Петербурга?! Не будь у сватовства таинственной причины - ее следовало бы выдумать. А тут она лежала на поверхности: о ней говорил Пушкин, а друзья поэта подтверждали существование загадочной анонимки.
Большинству людей нравится, когда создаются «красивые» пары. В них физическая природа берет верх над духовной. Обыденность успокаивает, отводя грустные размышления о вечном. Появление Натальи Николаевны рядом с неказистым Пушкиным тоже раздражало, свидетельствовало о другой жизни - о внутреннем, невидимом богатстве поэта. Но с этим еще можно было как-то мириться, полагая, что женщина польстилась на славу первой поэтической дамы. Но чтобы красавец мужчина женился на «некрасивой, черной и бедной» девице – такую «реальность» трудно было принять!
У слухов свои законы. Вызванные к жизни, они набирают невероятную силу и нередко губят своего создателя, совершая тайное правосудие. Наивно думать, что любая сплетня, брошенная в светской гостиной, способна обрести разрушительную мощь. Для этого ей надо оказаться на перекрестке многих интересов и очень походить на правду - ту самую, которая распаляет воображение.
Спустя неделю, после объявления помолвки, графиня С.А. Бобринская сообщала в письме к мужу о главной петербургской новости:
Никогда еще с тех пор как стоит свет, не подымалось такого шума, от которого содрогается воздух во всех петербургских гостиных. Геккерн-Дантес женится! Вот событие, которое поглощает всех и будоражит стоустую молву. Да, он женится, и <...> это брак, решенный сегодня, который навряд ли состоится завтра. Он женится на старшей Гончаровой, некрасивой, черной и бедной сестре белолицей, поэтичной красавицы, жены Пушкина. Если ты будешь меня расспрашивать, я тебе отвечу, что ничем другим я вот уже целую неделю не занимаюсь, и чем больше мне рассказывают об этой непостижимой истории, тем меньше я что-либо в ней понимаю. Это какая-то тайна любви, героического самопожертвования, это Жюль Жанен, это Бальзак, это Виктор Гюго. Это литература наших дней. Это возвышенно и смехотворно[130].
Вот так - ни много, ни мало, а тайна любви! Надо сказать, графиня обладала определенным вкусом: она тщательно, всесторонне рассматривала чужую историю будто искусную безделицу, случайно попавшую ей в руки:
В свете встречают мужа, который усмехается, скрежеща зубами. Жену, прекрасную и бледную, которая вгоняет себя в гроб, танцуя целые вечера напролет. Молодого человека, бледного, худого, судорожно хохочущего; благородного отца, играющего свою роль, но потрясенная физиономия которого впервые отказывается повиноваться дипломату.
Под сенью мансарды Зимнего дворца тетушка плачет, делая приготовления к свадьбе. Среди глубокого траура по Карлу Х видно одно лишь белое платье, и это непорочное одеяние невесты кажется обманом! <...> Перед нами разыгрывается драма, и это так грустно, что заставляет умолкнуть сплетни. Анонимные письма самого гнусного характера обрушились на Пушкина. Все остальное — месть, которую можно лишь сравнить со сценой, когда каменщик замуровывает стену. Посмотрим, не откроется ли сзади какая-нибудь дверь, которая даст выход из этого запутанного положения. Посмотрим, допустят ли небеса столько жертв ради одного отомщенного![131].
Какой широкий, литературно оформленный взгляд! В нем разложены, а затем собраны, рассмотрены точки зрения обоих противников: Пушкина - «брак, решенный сегодня, который навряд ли состоится завтра», и Геккернов - «все остальное - месть, которую можно лишь сравнить со сценой, когда каменщик замуровывает стену», но за всем этим скрыто жгучее, неудовлетворенное любопытство.
Нет, свет не собирался травить поэта! Он просто не верил, что Дантес женился по любви или сыграл труса, пытаясь избежать дуэли, а потому решил, что кавалергард кого-то выгораживал, и кого, как не Наталью Николаевну?! Общество страстно хотело знать, что стоит за странным поведением участников драмы. И здесь не стоит искать следов «черной» воли Геккернов. Не в их интересах было распространять зловредные слухи. Им более других хотелось затаиться на время и не привлекать к себе внимание. При всей их нравственной низости, чувство самосохранения подсказывало им, что окончательная «победа» над Пушкиным им не нужна. После свадьбы он становился членом их семьи, и его унижение невольно задевало их. Предложение Дантеса «видаться как братья» было искренним проявлением кланового сознания.