Дорогой друг, я хотел говорить с тобой сегодня утром, но у меня было так мало времени, что это оказалось невозможным. Вчера я случайно провел весь вечер наедине с известной тебе дамой, но когда я говорю наедине - это значит, что я был единственным мужчиной у княгини Вяземской, почти час. Можешь вообразить мое состояние, я наконец собрался с мужеством и достаточно хорошо исполнил свою роль и даже был довольно весел. В общем я хорошо продержался до 11 часов, но затем силы оставили меня и охватила такая слабость, что я едва успел выйти из гостиной, а оказавшись на улице, принялся плакать, точно глупец, отчего, правда, мне полегчало, ибо я задыхался; после же, когда я вернулся к себе, оказалось, что у меня страшная лихорадка, ночью я глаз не сомкнул и испытывал безумное нравственное страдание.
Вот почему я решился прибегнуть к твоей помощи и умолять выполнить сегодня вечером то, что ты мне обещал. Абсолютно необходимо, чтобы ты переговорил с нею, дабы мне окончательно знать, как быть. Сегодня вечером она едет к Лерхенфельдам, так что, отказавшись от партии, ты улучишь минутку для разговора с нею. Вот мое мнение: я полагаю, что ты должен открыто к ней обратиться и сказать, да так, чтоб не слышала сестра, что тебе совершенно необходимо с нею поговорить. Тогда спроси ее, не была ли она случайно вчера у Вяземских; когда же она ответит утвердительно, ты скажешь, что так и полагал и что она может оказать тебе великую услугу; ты расскажешь о том, что со мной вчера произошло по возвращении, словно бы был свидетелем: будто мой слуга перепугался и пришел будить тебя в два часа ночи, ты меня много расспрашивал, но так и не смог ничего добиться от меня... и что ты убежден, что у меня произошла ссора с ее мужем, а к ней обращаешься, чтобы предотвратить беду (мужа там не было). Это только докажет, что я не рассказал тебе о вечере, а это крайне необходимо, ведь надо, чтобы она думала, будто я таюсь от тебя и ты расспрашиваешь ее как отец, интересующийся делами сына; тогда было бы недурно, чтобы ты намекнул ей, будто полагаешь, что бывают и более интимные отношения, чем существующие, поскольку ты сумеешь дать ей понять, что по крайней мере, судя по ее поведению со мной, такие отношения должны быть.
Словом, самое трудное начать, и мне кажется, что такое начало весьма хорошо, ибо, как я сказал, она ни в коем случае не должна заподозрить, что этот разговор подстроен заранее, пусть она видит в нем лишь вполне естественное чувство тревоги за мое здоровье и судьбу, и ты должен настоятельно попросить хранить это в тайне от всех, особенно от меня. Все-таки было бы осмотрительно, если бы ты не сразу стал просить ее принять меня, ты мог бы это сделать в следующий раз, а еще остерегайся употреблять выражения, которые были в том письме. Еще раз умоляю тебя, мой дорогой, прийти на помощь, я всецело отдаю себя в твои руки, ибо, если эта история будет продолжаться, а я не буду знать, куда она меня заведет, я сойду с ума. Если бы ты сумел вдобавок припугнуть ее и внушить, что (далее несколько слов написано неразборчиво. - С. В.).
Прости за бессвязность этой записки, но поверь, я потерял голову, она горит, точно в огне, и мне дьявольски скверно, но, если тебе недостаточно сведений, будь милостив, загляни в казарму перед поездкой к Лерхенфельдам, ты найдешь меня у Бетанкура. Целую тебя, Ж. де Геккерн [17].
Вот лицо настоящего Дантеса! Какой удивительный, хорошо продуманный сценарий! Неожиданно хитроумный, простодушно циничный! Вот дух времени, который противостоял поэту! Какие еще эпитеты можно привести в похвалу разврату! Конечно, найдутся люди, которые, прочитав эти строки, не устанут утверждать, что кавалергард был глуп и незатейлив, что им руководил приемный отец. Появится и более изощренное объяснение:
сын не столько подсказывал отцу, как вести дело, сколько просил выполнить то, о чем они договорились ранее, и то, что подсказал ему отец[18].
Но выражения «абсолютно необходимо, чтобы ты переговорил с нею», «отказавшись от партии, ты улучишь минутку для разговора», «вот мое мнение: я полагаю, что ты должен открыто к ней обратиться», «ты должен настоятельно попросить хранить это в тайне», «было бы осмотрительно, если бы ты не сразу стал просить ее принять меня», «остерегайся употреблять выражения, которые были в том письме» - никак не принадлежат перу руководимого человека и с лихвой перекрывают пару ритуальных фраз, сказанных для старого любовника: «я решился прибегнуть к твоей помощи и умолять выполнить сегодня вечером то, что ты мне обещал» и «еще раз умоляю тебя, мой дорогой, прийти на помощь, я всецело отдаю себя в твои руки». А сколько упоительного самолюбования заключено во фразе «мне кажется, что такое начало весьма хорошо». Почти библейское: «И увидел Бог, что это хорошо»!
В письме Дантеса есть все: описание мизансцены (светский прием у Лерхенфельдов), распределение ролей и монологов («ты скажешь», «она ответит»), наконец, сама интрига («если бы ты сумел вдобавок припугнуть ее»). Нет только даты, которая позволила бы уверенно говорить, что предшествовало появлению сценария и что последовало затем? Состоялась ли к тому времени встреча у Полетики?
С.Витале ухватилась за фразу: «когда я вернулся к себе, оказалось, что у меня страшная лихорадка, ночью я глаз не сомкнул». Сопоставив ее с записью в полковом журнале, где говорилось, что Дантес болел с 19 по 27 октября, она сделала вывод, что кавалергард писал письмо в последнее дежурство перед заболеванием – то есть 17 октября.
Поддерживая это мнение, Р.Г.Скрынников в книге «Дуэль Пушкина» внес ряд уточнений:
В первой половине октября Наталья Николаевна имела рандеву с Жоржем. Геккерн вскоре же узнал об этом и забил тревогу. Он продиктовал сыну письмо к жене Пушкина и в тот же день отнес его Наталье. Дантесу не терпелось узнать, какое впечатление произведет «нота» на его возлюбленную, и он отправился к Вяземским на другой день или через день после вручения письма. Если такое предположение верно, то «нота» была составлена 14-15 октября, а тайное свидание имело место несколькими днями ранее[19].
Нота, по мнению исследователя, – это документ, о котором Геккерн писал Нессельроде 1 марта 1837, оправдывая свое поведение перед судом:
Г-жа Пушкина... могла бы дать удовлетворительный ответ, воспроизведя письмо, которое я потребовал от сына, — письмо... в котором он заявлял, что отказывается от каких бы то ни было видов на нее. Письмо отнес я сам и вручил его в собственные руки. Г-жа Пушкина воспользовалась им, чтобы доказать мужу и родне, что она никогда не забывала вполне своих обязанностей[20].
Свидетельство само по себе удивительное, требующее отдельного размышления, но чуть позже. Вернемся к письму Дантеса.