1. Главная
  2. Книги
  3. Лисунов Андрей Петрович
  4. Последняя мистификация Пушкина
  5. Страница 40
Выбрать главу

А се­мей­ная жизнь по­эта шла сво­им по­ряд­ком. 1 де­каб­ря ве­че­ром Пуш­ки­ны по­бы­ва­ли в те­ат­ре, а от­ту­да за­еха­ли к Ка­рам­зи­ным, и всю­ду их со­про­во­ж­дал А.И.Тур­ге­нев:

Во фран­цуз­ском те­ат­ре, с Пуш­ки­ны­ми... Ве­чер у Ка­рам­зи­ных (день ро­ж­де­ния Ни­ко­лая Ми­хай­ло­ви­ча) с Опо­чи­ни­ны­ми… Пуш­ки­ны. Вра­нье Вя­зем­ско­го — до­сад­но[194].

Воз­мож­но, вра­нье Вя­зем­ско­го ни­ка­ко­го от­но­ше­ния к Пуш­ки­ну не име­ло, но не ис­клю­че­но, что шу­точ­ки кня­зя все же ка­са­лись стран­но­стей се­мей­ной жиз­ни по­эта и не­при­ят­но за­де­ли Тур­ге­не­ва, ко­то­рый, на­обо­рот, на­блю­дал кар­ти­ну суп­ру­же­ско­го со­гла­сия. Из пи­сем С. Н. Ка­рам­зи­ной из­вест­но, что как раз в эти дни Вя­зем­ский ост­рил, буд­то по­эт

вы­гля­дит оби­жен­ным за же­ну, так как Дан­тес боль­ше за ней не уха­жи­ва­ет...[195].

У шут­ки кня­зя бы­ло ос­но­ва­ние: в ка­рам­зин­ской ком­па­нии ка­ва­лер­гард обыч­но раз­вле­кал дам. Те­перь же, в его от­сут­ст­вии, длив­шем­ся уже око­ло двух не­дель, они от­кро­вен­но ску­ча­ли, и это под­тал­ки­ва­ло кня­зя к иро­нии. Вя­зем­ский на­ме­кал на то, что Пуш­кин го­тов был «сдать» На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну ко­му угод­но, лишь бы раз­вя­зать се­бе ру­ки. Для че­го? Воз­мож­но, князь имел в ви­ду «ис­то­рию с кро­ва­тью»? Кто-то же рас­ска­зал о ней Жу­ков­ско­му? По­че­му не Вя­зем­ский? Это ведь ему и его же­не при­над­ле­жит мысль, что

Пуш­кин сам ви­но­ват был: он от­кры­то уха­жи­вал сна­ча­ла за Смир­но­вою, по­том за Сви­сту­новою (ур. гр. Сол­ло­губ). Же­на сна­ча­ла страш­но рев­но­ва­ла, по­том ста­ла равно­душ­на и при­вык­ла к не­вер­но­стям му­жа.[196]

«Ис­то­рия с кро­ва­тью» лег­ко ук­ла­ды­ва­лась в пе­ре­чень «про­ступ­ков» по­эта, хо­тя и вы­гля­де­ла не­сколь­ко экстравагантно.

Нет, Вя­зем­ские по-сво­ему лю­би­ли Пуш­ки­на – «как род­но­го», и да­же бес­по­кои­лись за не­го, но так за­бо­тят­ся о лю­би­мой ве­щи - рас­чет­ли­во и рев­но­ст­но - до тех пор по­ка она не вы­хо­дит из мо­ды. По­том ее на­чи­на­ют стес­нять­ся, за­пира­ют в шкаф и лишь из­ред­ка дос­та­ют по слу­чаю, при­по­ми­ная луч­шие дни, про­ве­ден­ные с нею, объ­яс­няя и се­бе и дру­гим ее пред­на­зна­че­ние, смысл ук­ра­ше­ний и чу­да­ко­ва­тый по­крой.

Ут­ром 2 де­каб­ря Тур­ге­нев вновь ока­зал­ся в до­ме Пуш­ки­на. Вро­де бы ни­че­го осо­бен­но­го – друзь­ям бы­ло о чем по­го­во­рить и что об­су­дить. Вот толь­ко запись об этом со­бы­тии Тур­ге­нев сде­лал весь­ма лю­бо­пыт­ную:

У Пуш­ки­ной: с ним о древ­ней Рос­сии: «быть без мест»[197]...[198].

Не у Пуш­ки­на, а у Пуш­ки­ной!? Раз­го­вор о «древ­ней Рос­сии» шел как бы вто­рым пла­ном, в до­ве­сок к глав­ной це­ли ви­зи­та – раз­го­во­ру с На­таль­ей Ни­ко­ла­ев­ной. Ста­ло быть, «вра­нье Вя­зем­ско­го», или что-то с ним свя­зан­ное, име­ло пря­мое от­но­ше­ние к же­не по­эта и взвол­но­ва­ло Тур­ге­не­ва на­столь­ко, что ему за­хо­те­лось ус­лы­шать разъ­яс­не­ния от са­мой На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны. Но вряд ли она бы­ла от­кро­вен­на – тут не­об­хо­ди­мо осо­бен­ное на­строе­ние, да и рас­сказ тре­бу­ет вре­ме­ни и до­су­га. Ско­рее все­го она ог­ра­ни­чи­лась об­щим вы­ра­же­ни­ем, что-то вро­де: «Все в ру­ках Гос­по­да!», чем лишь оза­да­чи­ла Тур­ге­не­ва и по­гру­зи­ла в эле­ги­че­ское на­строе­ние, ко­то­рое пе­ре­да­лось его за­пис­кам:

Обе­дал у гр. Вел­гур­ско­го, с Жу­ков. По­сле обе­да у Крот­ко­ва, у кн. Вяз. на ми­ну­ту у Ка­рамз. там Даш­ко­ва, Ган­че­ро­ва и же­них ее. На ве­че­ре у гр. Пуш­ки­ной с До­на­ур. и Эми­ли­ей; ми­ла, но гру­ст­но и на нее смот­реть...[199].

«Гру­ст­но и на нее смот­реть» - это в срав­не­нии с На­таль­ей Ни­ко­ла­ев­ной! Тур­ге­нев до­бав­ля­ет к ней Му­си­ну-Пуш­ки­ну, по­сколь­ку, не­за­ви­си­мо от внеш­не­го сход­ст­ва или раз­ли­чия, од­но, без­ус­лов­но, урав­ни­ва­ло од­но­фа­ми­лиц - на обе­их гру­ст­но бы­ло смот­реть, обе они не­сли пе­чать ка­кой-то страш­ной тай­ны. Судь­ба рас­по­ря­ди­лась так, что Эми­лия Кар­лов­на умер­ла в 1846 го­ду, не дос­тиг­нув ро­ко­во­го для Пуш­ки­на три­дца­ти­се­ми­лет­не­го воз­рас­та.

У Ка­рам­зи­ных Тур­ге­нев мог по­бли­же рас­смот­реть но­вую па­ру - Дан­те­са и Ека­те­ри­ну Гон­ча­ро­ву. По­хо­же, они де­мон­ст­ри­ро­ва­ла свое един­ст­во - чуть поз­же на­блю­да­тель­ная С.Н.Ка­рам­зи­на на­пи­шет:

Дан­тес го­во­рит о ней и об­ра­ща­ет­ся к ней с чув­ст­вом не­со­мнен­но­го удов­ле­тво­ре­ния[200].

Впро­чем, друг по­эта не от­ме­тил в по­ве­де­нии мо­ло­до­же­нов ни­че­го осо­бен­но­го. Это был по­след­ний вы­ход Дан­те­са на лю­ди в этом го­ду. За­тем он за­бо­лел, и ни­ка­ким «уха­жи­ва­ни­ем» уже не мог до­ку­чать На­таль­ей Ни­ко­ла­ев­не.

3 де­каб­ря Ека­те­ри­на Гон­ча­ро­ва на­пи­са­ла стар­ше­му бра­ту Дмит­рию о сво­их пред­сва­деб­ных хло­по­тах и на­пом­ни­ла ему о день­гах, ко­то­рые долж­на бы­ла вер­нуть Ива­ну. Она при­гла­ша­ла брать­ев прие­хать на свадь­бу 8 ян­ва­ря. Ей бы­ло очень важ­но, что­бы в этот день со­бра­лась вся ее се­мья.

Вдох­нов­лен­ная вче­раш­ним вы­хо­дом в свет, она мыс­лен­но то­ро­пи­ла со­бы­тия, бо­ясь по­ве­рить в их бла­го­по­луч­ный ис­ход.

По­ка все идет хо­ро­шо, толь­ко при­зна­юсь, что я жду кон­ца все­го это­го со смер­тель­ным не­тер­пе­ни­ем, мне ос­та­ет­ся еще 4 не­де­ли и 4 дня. Я не знаю ни­че­го бо­лее скуч­но­го, чем по­ло­же­ние не­вес­ты, и по­том все хло­по­ты о при­да­ном вещь от­вра­ти­тель­ная[201].

И на­до ду­мать, ее тре­во­жи­ли не толь­ко из­мен­чи­вость судь­бы и чув­ст­ва мо­ло­до­го ка­ва­лер­гар­да, но и уг­ро­жаю­щее, мрач­но­ва­тое по­ве­де­ние Пуш­ки­на и пе­ре­су­ды в об­ще­ст­ве, ста­вя­щие ее лю­бовь и бу­ду­щее под со­мне­ние.

В это вре­мя, от­ве­чая на пись­мо се­ст­ры, А.Н. Ка­рам­зин пи­шет из Ба­ден-Ба­де­на до­мой:

Что до гнус­но­го пам­фле­та, на­прав­лен­но­го про­тив Пуш­ки­на, то он вы­звал во мне не­го­до­ва­ние и от­вра­ще­ние. Не по­ни­маю, как мог най­тись под­лец, дос­та­точ­но злой, что­бы об­лить гря­зью пре­крас­ную и доб­ро­де­тель­ную жен­щи­ну с це­лью ос­кор­бить му­жа под по­зор­ным по­кры­ва­лом ано­ни­ма: по­ще­чи­на, дан­ная ру­кой па­ла­ча — вот че­го он, по-мо­ему, за­слу­жи­ва­ет. — Ме­ня за­ра­нее при­во­дит в не­го­до­ва­ние то, что ес­ли ко­гда-ли­бо этот не­го­дяй от­кро­ет­ся, снис­хо­ди­тель­ное пе­тер­бург­ское об­ще­ст­во бу­дет все­це­ло его со­уча­ст­ни­ком, не вы­бро­сив мер­зав­ца из сво­ей сре­ды. Я же сам с вос­тор­гом вы­ра­зил бы ему мое мне­ние о нем[202].

Скла­ды­ва­ет­ся впе­чат­ле­ние, что Ка­рам­зин знал о ком идет речь. Мыс­лен­но он ста­вит ано­ним­щи­ка на эша­фот. Ви­дит, как па­лач пе­ред каз­нью бьет его по ли­цу, но это­го ма­ло и мо­ло­дой че­ло­век сам го­тов за­нять ме­сто эк­зе­ку­то­ра. Ко­неч­но, он фан­та­зи­ру­ет. Бла­го­род­ный па­фос его ре­чи не скры­ва­ет бес­си­лие ума, тро­ну­то­го обыч­ным ис­пу­гом. Он ни­че­го не зна­ет, а по­то­му ни­чем не стес­нен. Но в од­ном его во­об­ра­же­ние не сво­бод­но. Вос­пи­тан­ный све­том, он по­ни­ма­ет, что по тем же за­ко­нам, по ка­ким по­ще­чи­на от ру­ки па­ла­ча счи­та­ет­ся ху­же смер­ти, ис­то­рия с ано­ним­кой не вос­при­ни­ма­ет­ся чем-то зна­чи­тель­ным. Ос­корб­ле­ние долж­но быть лич­ным или ни­ка­ким. Важ­на са­ма ин­три­га, по­ступ­ки, а от­сю­да и пра­во ос­корб­лять или быть ос­корб­лен­ным, тре­бо­вать удов­ле­тво­ре­ния. Вот что за­ни­ма­ло об­ще­ст­во. У пре­сло­ву­то­го «жуж­жа­нья кле­ве­ты» был оп­ре­де­лен­ный смысл - так на­зы­вае­мые, «сплет­ни­цы» и «сплет­ни­ки» сле­ди­ли за со­блю­де­ни­ем обычаев, «ос­вя­щен­ных вре­ме­нем и привычкою»[203]. Прав­да, раз­бав­лен­ное «но­вой ари­сто­кра­ти­ей», вы­шед­шей из раз­но­чин­цев, об­ще­ст­во по­сте­пен­но мель­ча­ло, те­ряя пред­став­ле­ние о чес­ти и дос­то­ин­ст­ве, под­ме­няя их карь­ер­ным ин­те­ре­сом, и все меньше обращало внимание на традиции.

Ме­ж­ду тем, се­ст­ра по­эта - Оль­га Сер­ге­ев­на Пав­ли­ще­ва – пи­са­ла от­цу из Вар­ша­вы в Мо­ск­ву:

~ 40 ~