Но демонстрация все же была – Геккерны старались показать обществу, что все у них в порядке, а, стало быть, история завершена, и пора переключить внимание на что-нибудь более занятное. Но такой подход не устраивал общество, которое видело в стремительной смене декораций намек на продолжение действия. К тому же его любопытство подогревалось поведением поэта, о чем Карамзина тут же сообщила брату:
С другой стороны, Пушкин продолжает вести себя самым глупым и нелепым образом; он становится похож на тигра и скрежещет зубами всякий раз, когда заговаривает на эту тему, что он делает весьма охотно, всегда радуясь каждому новому слушателю. Надо было видеть, с какой готовностью он рассказывал моей сестре Катрин обо всех темных и наполовину воображаемых подробностях этой таинственной истории, совершенно так, как бы он рассказывал ей драму или новеллу, не имеющую к нему никакого отношения[308].
Что поделаешь, люди творческие часто представляются персонажами своих и чужих историй! Так они исследуют себя, забывая при этом о своеволии судьбы. Вдохновленные очередным открытием, они с легкостью переписывают книгу жизни, вставляя в нее новые страницы. Впрочем, ничего нового, в данном случае, Пушкин не говорил: Софья лишь повторила содержание ноябрьских писем. Ее просто раздражал сам факт откровения поэта с кем-то, кроме нее самой, особенно, в столь щекотливом вопросе:
До сих пор он упорно заявляет, что никогда не позволит жене присутствовать на свадьбе, ни принимать у себя замужнюю сестру. Вчера я убеждала Натали, чтобы она заставила его отказаться от этого нелепого решения, которое вновь приведет в движение все языки города.
Стало быть, к концу декабря Пушкин уже понял, что свадьба кавалергарда - не грубый маневр, а ловкий и выгодный ход противника, и его, поэта, утверждение, будто Дантес избрал сватовство для защиты от дуэли, оказалось ошибочным. План «мщения» рушился на глазах. Оставалась одна надежда на царя, который мог выслать посланника из России, просто защищая себя и поэта.
Если бы Карамзина не была так увлечена Дантесом, она могла бы тоже понять, к какой опасной грани подошел Пушкин, но ее больше интересовало поведение жены поэта:
она же, со своей стороны, ведет себя не очень прямодушно: в присутствии мужа делает вид, что не кланяется с Дантесом и даже не смотрит на него, а когда мужа нет, опять принимается за прежнее кокетство потупленными глазами, нервным замешательством в разговоре, а тот снова, стоя против нее, устремляет к ней долгие взгляды и, кажется, совсем забывает о своей невесте, которая меняется в лице и мучается ревностью. Словом, это какая-то непрестанная комедия, смысл которой никому хорошенько не понятен: вот почему Жуковский так смеялся твоему старанию разгадать его, попивая свой кофе в Бадене[309].
Последнее замечание касалось ранее цитированного письма Андрея от 15-17 декабря. Софья с удовольствием присоединилась к недоумению брата и даже привела новые доказательства бессмысленного развития этой, по ее мнению, «непрестанной комедии». Но ей ли было не знать особенности женского поведения: что странного она находила в поведении Натальи Николаевны?
То, что Пушкина при муже выражала холодность к Дантесу скорее говорило о ее бережном отношении к мужу, желании смягчить обстановку, нежели о двуличии. Но ведь кроме мужа существовала еще и любимая сестра, которую не хотелось терять, и ее жених, с которым следовало поддерживать отношения. Как совместить обязанности супруги и сестры?! Карамзиной следовало бы об этом подумать. Но куда приятней застать соперницу в растерянности и наблюдать, как она выбирается из неловкого положения, и, наконец, успокоенной ее смятением, вернуться к предмету своего обожания: «А пока что бедный Дантес...» - и далее идет выше приведенный фрагмент о вечере у Мещерской, который заканчивается словами:
Ах, смею тебя уверить, это было ужасно смешно…
Смешно еще и потому, что, выполняя просьбу брата - поздравляя молодоженов - она получила в ответ легкий «щелчок» от Екатерины:
оба тебя нежно благодарят, а Катрин просит напомнить тебе ваши прошлогодние разговоры на эту тему и сказать, что она напишет тебе, как только будет обвенчана.
Эти «прошлогодние разговоры», очевидно, затрагивали обсуждение шансов Екатерины выйти замуж за Дантеса. А если учесть, что именно, Андрею принадлежала наиболее откровенная характеристика Екатерины - «та, которая так долго играла роль посредницы, стала, в свою очередь, любовницей, а затем и супругой» - можно утверждать, что протекали «разговоры» на фоне более чем свободных отношений между будущими супругами.
Конечно, Карамзина знала об этом. Пикантность ситуации забавляла ее. Но Софья вдруг спохватилась, чувствуя, что начитает откровенно злословить:
Но достаточно, надеюсь, об этом предмете. Для разнообразия скажу тебе, что на днях вышел четвертый том «Современника» и в нем напечатан роман Пушкина «Капитанская дочка», говорят, восхитительный.
Исполняя роль литературной дамы, Карамзина обычно обсуждала светские истории, как прозаический материал, с безопасной дистанции, преследуя как бы художественные интересы. Но роман она еще не читала, говорила о нем для проформы, а потому надолго ее не хватило, и она опять скатилась к рядовой сплетне:
Я танцевала мазурку с нашим другом Скалоном, которому удалось добиться довольно прочного положения в свете и внушить себе легкую, весьма развлекательную страсть к графине Натали Строгановой: он краснеет и бледнеет при ее приближении, плохо спит и пребывает в мечтах; вот, однако, что значит тщеславие и какое смятение может посеять в сердце бедного офицера генерального штаба знатная дама, выбрав его три раза кряду в мазурке, потому что только в этом кроется вся причина этой страсти, которая не на шутку вредит ему; тебе известно, что от бессонницы еще и глаза краснеют![310].
Эта часть письма интересна тем, что в ней, по сути дела, повторялась известная характеристика отношений между Натальей Николаевной и Дантесом: другие имена, но те же фразы и манера изложения. Карамзина пользовалась изобразительным штампом, который в отношении жены поэта со временем стал рассматриваться многими исследователями, как оригинальное свидетельство. И заканчивала она свое письмо таким же дежурной фразой:
Вчера мы с госпожой Пушкиной были на балу у Салтыковых, и я веселилась там больше, чем при дворе[311].
А из далекого Ставрополя брат Пушкина Лев в своем письме к отцу задавал наивный вопрос:
Правда ли, что Катрин Гончарова вышла за муж? За кого? И сколькими племянниками и племянницами наградила меня ее сестра?[312].