Выбрать главу

Та­ким об­ра­зом, важ­ней­шее со­бы­тие в пуш­кин­ской жиз­ни, вы­зы­ваю­щее горя­чие спо­ры у мно­гих ис­сле­до­ва­те­лей и чи­та­те­лей - ис­пол­не­ние по­этом хри­сти­ан­ско­го дол­га, при­ча­ще­ния Свя­тых Та­инств - со­стоя­лось без осо­бо­го вмеша­тель­ст­ва дру­зей (в при­сут­ст­вии ненавязчивых Плет­не­ва и Дан­за­са!) и без со­ве­та ца­ря. Это бы­ло ес­те­ст­вен­ным дви­же­ни­ем ду­ши Пуш­ки­на, его че­лове­ческой по­треб­но­стью, а во­все не же­ла­ни­ем уго­дить вла­сти и со­хра­нить ли­цо семьи.

И как же дру­зья по­эта обош­лись с этой са­мой ин­тим­ной, вы­со­чай­шей нотой в фи­наль­ном ак­кор­де пуш­кин­ской судь­бы?! Весь­ма бес­це­ре­мон­но. Жуков­ский, ра­бо­тая с за­пис­кой Спас­ско­го и пре­крас­но, зная, что ис­пол­не­ние цер­ковной тре­бы со­стоя­лось за не­сколь­ко ча­сов до по­лу­че­ния цар­ско­го пись­ма, при­бег­нул к от­кро­вен­ной фаль­си­фи­ка­ции! Со­глас­но его опи­са­нию, ко­гда Спас­ский спро­сил Пуш­ки­на «же­ла­ет ли он ис­по­ве­дать­ся и при­час­тить­ся. Он со­гла­сил­ся охот­но, и по­ло­же­но бы­ло при­звать свя­щен­ни­ка ут­ром». Но как толь­ко пись­мо ца­ря с по­же­ла­ни­ем «кон­чить жизнь хри­сти­ан­ски» ока­за­лось в до­ме по­эта:

В ту же ми­ну­ту бы­ло ис­пол­не­но уга­дан­ное же­ла­ние го­су­да­ря. По­сла­ли за свя­щен­ни­ком в ближ­нюю цер­ковь. Уми­раю­щий ис­по­ве­дал­ся и при­час­тил­ся с глу­бо­ким чув­ст­вом[663].

Со­ве­ст­ли­во­му Жу­ков­ско­му труд­но бы­ло гре­шить про­тив ис­ти­ны. Пе­ре­мес­тив ис­пол­не­ние тре­бы с 8 ве­че­ра на пол­ночь, он все же ос­та­вил в не­при­кос­но­вен­но­сти по­сле­до­ва­тель­ность со­бы­тий, со­хра­нив за Пуш­ки­ным пра­во на ду­хов­ный вы­бор - сна­ча­ла про­изош­ло ис­пол­не­ние «уга­дан­но­го же­ла­ния го­су­да­ря», а за­тем как бы в тот же мо­мент Арендт про­чи­тал Пуш­ки­ну цар­ское пись­мо, ко­то­рое тот «вме­сто от­ве­та по­це­ло­вал и дол­го не вы­пус­кал из рук». В пись­ме этом со­дер­жа­лась прось­ба уме­реть по-хри­сти­ан­ски.

У Жу­ков­ско­го был слож­ный вы­бор - ос­тать­ся вер­ным па­мя­ти дру­га, но под­ста­вить его се­мью под удар, или при­бег­нуть к ли­те­ра­тур­но­му прие­му, спо­соб­но­му смяг­чить эф­фект от воз­мож­но­го скан­да­ла - ведь пись­мо, на­пи­сан­ное Ни­ко­ла­ем по­сле то­го как Пуш­кин са­мо­стоя­тель­но при­час­тил­ся Свя­тых Та­инств, ста­ви­ло ца­ря в глу­пое по­ло­же­ние. По­лу­ча­лось, что са­мо­дер­жец, ки­чив­ший­ся зна­ни­ем лю­дей, не по­ни­мал и не чув­ст­во­вал «сво­его по­эта». Боль­ше­го уда­ра по са­мо­лю­бию труд­но бы­ло пред­ста­вить, тем бо­лее, что все долж­но бы­ло стать дос­тоя­ни­ем глас­но­сти. Че­рез два дня царь тор­же­ст­вен­но ска­жет Жу­ков­ско­му: «...мы на­си­лу до­ве­ли его до смер­ти хри­сти­ан­ской...» - и смерть по­эта пре­вра­тит­ся в го­су­дар­ст­вен­ное ме­ро­прия­тие! А вот Вя­зем­ский, как опыт­ный ца­ре­дво­рец, да­же и не по­ду­мал рис­ко­вать, от­стаи­вая ис­ти­ну. Он и в лич­ном пись­ме сра­зу, без ого­во­рок, по­ста­вил все в над­ле­жа­щем по­ряд­ке:

Но­чью воз­вра­тил­ся к не­му Арендт и при­вез ему для про­чте­ния соб­ст­вен­но­руч­ную, ка­ран­да­шом на­пи­сан­ную го­су­да­рем за­пис­ку, поч­ти в та­ких сло­вах: «Ес­ли бог не при­ве­дет нам сви­деть­ся в здеш­нем све­те, по­сы­лаю те­бе мое про­ще­ние и по­след­ний со­вет: уме­реть хри­стиа­ни­ном. О же­не и де­тях не бес­по­кой­ся: я бе­ру их на свои ру­ки». Пуш­кин был чрез­вы­чай­но тро­нут эти­ми сло­ва­ми и убе­ди­тель­но про­сил Аренд­та ос­та­вить ему эту за­пис­ку; но го­су­дарь ве­лел ее про­честь ему и не­мед­лен­но воз­вра­тить... При­шел свя­щен­ник, ис­по­ве­до­вал и при­час­тил его. Свя­щен­ник го­во­рил мне по­сле со сле­за­ми о нем и о бла­го­чес­тии, с ко­им он ис­пол­нил долг хри­сти­ан­ский[664].

Тур­ге­нев, за ко­то­рым то­же ни­ко­го не по­сы­ла­ли, прей­дя к уми­раю­ще­му по­эту, за­пи­сы­вал в днев­ни­ке толь­ко то, что ви­дел и слы­шал. Ни о ка­ком ис­пол­не­нии цер­ков­ной тре­бы в свя­зи с по­лу­че­ни­ем цар­ско­го пись­ма он не упо­мя­нул:

27 ген­ва­ря... Ска­ря­тин ска­зал мне о ду­эле Пуш­ки­на с Гек­кер­ном; я спро­сил у Ка­рам­зи­ной и по­бе­жал к кня­ги­не Ме­щер­ской: они уже зна­ли. Я к Пуш­ки­ну: там на­шел Жу­ков­ско­го, кня­зя и кня­ги­ню Вя­зем­ских и ра­нен­но­го смер­тель­но Пуш­ки­на, Арн­д­та, Спас­ско­го - все от­чаи­ва­лись. Про­был с ни­ми до по­лу­но­чи и опять к кня­ги­не Ме­щер­ской. Там до двух и опять к Пуш­ки­ну, где про­был до 4-го ут­ра. Го­су­дарь при­сы­лал Арн­д­та с пись­мом, соб­ст­вен­ным ка­ран­да­шом: толь­ко по­ка­зать ему: «Ес­ли бог не ве­лит нам сви­деть­ся на этом све­те, то при­ми мое про­ще­нье (ко­то­ро­го Пуш­кин про­сил у не­го се­бе и Дан­за­су) и со­вет уме­реть хри­сть­ян­ски, ис­по­ве­дать­ся и при­час­тить­ся; а за же­ну и де­тей не бес­по­кой­ся: они мои де­ти и я бу­ду пе­щись о них». Пуш­кин сло­жил ру­ки и бла­го­да­рил бо­га, ска­зав, что­бы Жу­ков­ский пе­ре­дал го­су­да­рю его бла­го­дар­ность[665].

За­то на ут­ро, под­во­дя ито­ги про­шед­ше­го дня в пись­ме к Не­федь­е­вой, он уве­рен­но пи­сал:

Го­су­дарь при­слал к не­му Арн­д­та ска­зать, что ес­ли он ис­по­ве­ду­ет­ся и при­час­тит­ся, то ему это бу­дет очень при­ят­но и что он про­стит его. Пуш­кин об­ра­до­вал­ся, по­слал за свя­щен­ни­ком и он при­об­щил­ся по­сле ис­по­ве­ди[666].

Ме­ж­ду тем, со­глас­но днев­ни­ко­вой за­пи­си, Тур­ге­нев по­ки­нул дом по­эта в пол­ночь до мни­мо­го «по­яв­ле­ния» свя­щен­ни­ка. Вы­хо­дит, Жу­ков­ский и Вя­зем­ский са­мо­стоя­тель­но при­ня­ли ре­ше­ния по­ды­грать са­мо­держ­цу (ко­неч­но, ра­ди Пуш­ки­на и его се­мьи!), как толь­ко ста­ла по­нят­ной не­лов­кость сол­да­фон­ской вы­ход­ки Ни­ко­лая. Тур­ге­нев, вер­нув­шись к двум ча­сам но­чи от Ме­щер­ских, по­лу­чил уже го­то­вую фабулу.

Аб­ра­мо­вич в сво­ей «Хро­ни­ке» не ста­ла раз­би­рать­ся в тон­ко­стях сю­же­та и лег­ко со­гла­си­лась с хит­ро­стью дру­зей, найдя ей ло­ги­че­ское объяснение:

Свя­щен­ни­ка со­би­ра­лись по­звать ут­ром, но по­сле то­го, как бы­ло про­чи­та­но пись­мо царя, за ним сра­зу же по­сла­ли[667].

Но Спас­ский не мог оши­бить­ся, по­то­му что со­став­лял свою за­пис­ку 2 фев­ра­ля 1837 го­да. И Дан­зас, дик­то­вав­ший свои вос­по­ми­на­ния спус­тя мно­гие годы, то­же за­пом­нил, что ис­по­ве­до­вал­ся и при­ча­щал­ся Пуш­кин до по­яв­ле­ния в его до­ме дру­зей по­эта:

По отъ­ез­де Аренд­та Пуш­кин по­слал за свя­щен­ни­ком, ис­по­ве­до­вал­ся и при­об­щал­ся.

В это вре­мя один за дру­гим на­ча­ли съез­жать­ся к Пуш­ки­ну его дру­зья: Жу­ков­ский, князь Вя­зем­ский, граф М.Ю.Ви­ель­гор­ский, князь П.И.Ме­щер­ский, П.А.Ва­лу­ев, А.И. Тур­ге­нев, род­ст­вен­ни­ца Пуш­ки­на, быв­шая фрей­ли­на За­гряж­ская; все эти ли­ца до са­мой смер­ти Пуш­ки­на не ос­тав­ля­ли его до­ма и от­лу­ча­лись толь­ко на са­мое ко­рот­кое вре­мя.

Спус­тя ча­са два по­сле сво­его пер­во­го ви­зи­та Арендт сно­ва прие­хал к Пуш­ки­ну и при­вез ему от го­су­да­ря соб­ст­вен­но­руч­ную за­пис­ку ка­ран­да­шом, сле­дую­ще­го со­дер­жа­ния: «Лю­без­ный друг Алек­сандр Сер­гее­вич, ес­ли не су­ж­де­но нам ви­деть­ся на этом све­те, при­ми мой по­след­ний со­вет: ста­рай­ся уме­реть хри­стиа­ни­ном. О же­не и де­тях не бес­по­кой­ся, я бе­ру их на свое по­пе­че­ние». Арендт объ­я­вил Пуш­ки­ну, что го­су­дарь при­ка­зал ему уз­нать, есть ли у не­го дол­ги, что он все их же­ла­ет за­пла­тить.

Ко­гда Арендт уе­хал, Пуш­кин по­звал к се­бе же­ну, го­во­рил с нею и про­сил ее не быть по­сто­ян­но в его ком­на­те, он при­ба­вил, что бу­дет сам по­сы­лать за нею…

Пе­ред ве­че­ром Пуш­кин, по­до­звав Дан­за­са, про­сил его за­пи­сы­вать и про­дик­то­вал ему все свои дол­ги, на ко­то­рые не бы­ло ни век­се­лей, ни за­ем­ных пи­сем. По­том он снял с ру­ки коль­цо и от­дал Дан­за­су, про­ся при­нять его на па­мять. При этом он ска­зал Дан­за­су, что не хо­чет, чтоб кто-ни­будь мстил за не­го, и что же­ла­ет уме­реть хри­стиа­ни­ном 668.

За­кан­чи­вал­ся страш­ный день 27 ян­ва­ря.

У смерт­но­го од­ра

На­чи­на­лись но­вые су­тки му­че­ний Пуш­ки­на. И пик этих стра­да­ний су­ж­де­но бы­ло на­блю­дать опять же Дан­за­су: