Я пригибаюсь, но что-то обжигает мне глаз. Тру его, понимая, что пуля, должно быть, попала в металлическую часть сиденья, которая ударила меня по лицу. Я быстро моргаю и смахиваю кровь. Должно быть, что-то пробило мне сосуд в глазу, и рана кровоточит. Дерьмово.
– Оставайся здесь, – кричу я Аве.
Дребезжание самолета достигает грандиозных масштабов.
– Никуда я не уйду, козел, – огрызается она в ответ.
Я не могу не расплыться в улыбке. Воинственность – хороший знак. Нам нужно такое отношение, чтобы выжить.
Вскочив на ноги, бросаюсь к Афонсо. Он поднимает пистолет и снова стреляет, но самолет вдруг резко поворачивает вправо. Мы летим, мое тело пересчитывает сиденья в полете, а Афонсо врезается в противоположную дверь самолета. Рядом с Афонсо лежит мой аварийный комплект. Я кидаюсь к нему.
– Мендоза! Крыло! Крыло исчезло! – кричит Ава.
Я выглядываю в окно. Она права. Забываю об украденной сумке, Афонсо, парашюте и аварийном комплекте. Единственный шанс – пристегнутся и надеяться, что наше падение случится в Амазонку. Афонсо дико усмехается и хватает сумочку, наматывая ее на руку. Когда мы приземлимся, я найду и выпотрошу его.
Потеряв оба крыла, самолет начинает свободное падение. Оглушительный грохот стоит в салоне. Перебираю руками, подбираясь к сиденью Авы, и сажусь рядом. Она помогает мне сесть и пристегнуться.
– Твой глаз, – задыхается она. – Ты истекаешь кровью, будто...
– Будто мне выкололи глаз? – заканчиваю я.
Теперь, когда я в вертикальном положении, то чувствую, что осколок, должно быть, пронзил мое глазное яблоко. С левой стороны зрение затуманено, но не из-за крови, а потому что у меня в глазу кусок металла. Я поворачиваюсь к ней.
– Сильно плохо?
– Я ничего не вижу, – раздражается она.
Она гладит меня руками по лицу. И хотя мы летим навстречу смерти в консервной банке, я не могу не думать о том, какие у нее мягкие руки. Их прикосновение нежное, словно лепестки цветов или шелковые простыни. Они самые мягкие из всех чертовых вещей в мире. Последняя мысль в моей голове перед тем, как я потерял сознание, была о том, как бы они касались моего члена.
Глава 7
Ава
Прихожу в себя и вижу, что мои ноги запутаны в листьях дерева, а лицо прижато к теплой широкой груди. Где-то рядом слышится щебетание птиц. Мне на лицо попадает солнечный свет, и кажется, что вокруг очень влажно.
Все болит.
Я дезориентирована, а голова просто звенит от боли. Солнце бьет в глаза, словно адово пламя, что чертовки раздражает. Провожу рукой по лицу. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что не могу видеть солнца, раз нахожусь в самолете.
И тогда я вспоминаю шторм. Громоподобный гул и молнии, попавшие в самолет. Крики. Беспорядочная стрельба Афонсо. Свободное падение салона. Моя хватка, вцепившаяся в сиденье – единственное, что удерживает меня от полета в воздухе на высоту двух километров.
Когда в кабине сбрасывается давление, Мендоза отрывает руку от моей. Крики людей смолкают.
Мендоза.
Его я тоже помню.
Где-то поблизости мое внимание привлекает шум. Похоже на тяжелое дыхание. Открыв глаза, осматриваюсь.
Я все еще пристегнута к своему креслу. Подо мной часть самолета. Мендоза тоже рядом пристегнут к своему сиденью.
Я оказываюсь перекинутой через его широкую грудь. У него глаза закрыты, а вокруг засохшая коркой кровь. На лбу огромный синяк, а его руки обвивают меня, будто он пытается защитить меня даже во время падения.
– Мендоза? – зову я, садясь прямо, и убираю руки.
Движения заставляют все в моем теле кричать от боли. У меня болят лодыжки, но не знаю, то ли от серьезного ранения, то ли от сиденья передо мной, которое давит на них. Я проверяю свои ноги, попеременно пошевелив ими, и морщусь от боли, пронизывающей мое тело. Такое ощущение, что меня растоптали во сне. Еще у меня болят ребра, а правая рука просто горит огнем.
Но... я жива. Сажусь прямее и смотрю на правую руку. Сумочка, которую я носила несколько дней, исчезла. Кожа опухла и побагровела. Когда сгибаю пальцы, боль вызывает слезы в глазах. В животе рождается боль и приступ тошноты, и я отвожу взгляд. Это не просто рана, а крах всего. Я модель рук. Я не смогу ей быть, если не могу даже руку поднять.
Не то, чтобы это было важно сейчас.
– Мендоза, – снова говорю я почти в панике, сильнейшей панике. – Очнись, пожалуйста.
Он не реагирует.
Страх охватывает меня. Я хватаю его за рубашку и трясу.