Он поглаживает и потирает мне руку, лаская меня. Просто трогает меня везде, где только может.
– Ты отлично справилась. Все просто пошло не так. Такое бывает.
Все пошло не так, и теперь Роза мертва. Я прошла через ад, чтобы попытаться спасти ее. Рисковала своей жизнью ради нее, и все это время она понятия не имела, что я в опасности. Она по-настоящему рисковала только тогда, когда я появилась. Помню ее крик, и то, как она упала на меня, когда Дюваль выстрелил в нее.
– Я не смогла спасти ее, – шепчу я, сморщив лицо, и начинаю всхлипывать.
– Я знаю, детка, знаю.
Он садится на кровать, нежно прижимая меня к себе.
Конечно, он знает. Его лучший друг тоже умер. Я прижимаюсь к нему и плачу. Я уродливая плакса, и рыдаю у него на груди, как мне кажется, целую вечность, смачивая ее жалкими слезами, соплями и несчастьем.
Я убила свою подругу. Позволила ей умереть.
– Ты не могла защитить ее, детка. Она выбрала свой путь.
Он поглаживает меня по спине, успокаивая.
– Ты сделала все, что смогла. Мы сделали все возможное. Иногда этого просто недостаточно.
В его голосе тоже слышится боль, и я знаю, он чувствует то же, что и я. Он думает о Гарсие, даже когда я плачу о Розе. В конце концов, мои рыдания превращаются в икоту, и Раф прижимает меня к груди, укачивая и успокаивая.
С ним чувствую себя в безопасности. Я никогда не хочу покидать его объятия. Никогда.
Снова заснув в объятиях Рафа, я просыпаюсь поздно ночью. Они перестали давать мне морфий и переключили на какой-то сверхпрочный тайленол, что означает, я страдаю и капризничаю, но по крайней мере, мне не снятся странные сны. Раф настаивает, чтобы я оставалась в постели, и кормит меня супом с ложечки, как будто я инвалид. Я разрываюсь между мыслью, что это мило, и желанием выбить ложку из его рук.
Но после ужина он забирается ко мне в постель, и мы обнимаемся, а я все прощаю. Он скользит рукой по моим волосам и моей руке, и мы не разговариваем. Просто касаемся друг друга и наслаждаемся. Он держит меня в идеальном месте, прижав к своему подбородку, и если от этого мое раненое плечо немного болит, мне все равно.
В конце концов, однако, жизнь меняется. Так всегда бывает.
– Я должен ехать в Вирджинию, – тихо говорит мне Раф. – Чтобы доставить информацию и вернуть моего человека.
Я знала, что это произойдет, но все еще цеплялась за Рафа, несчастная при мысли о том, что он покинет меня.
– Когда?
Он колеблется.
– Скоро. Сначала я хотел убедиться, что с тобой все в порядке.
Это значит, скорее всего, он опоздал, и все нервничают. У меня желудок сжимается от беспокойства.
– Что теперь будет?
Раф молчит. Он молчит так долго, что у меня снова наворачиваются слезы. В последнее время я просто плаксивый рыдающий бардак. Хотя знаю, он пытается придумать лучший способ избавиться от меня. Я вспоминаю его слова перед тем, как войти в бунгало: «Давай просто закончим сегодня».
Ну, этот день закончился, и мы вышли на другую сторону. Немного пользы от модели рук с уродливыми руками. Я утыкаюсь лицом в его шею, снова начиная плакать.
– Я знаю, – говорит он, снова поглаживая мою руку. – Беннито... он отвезет тебя домой. Просто дай ему знать, когда будешь готова, и он зафрахтует для тебя самолет, хорошо?
– Конечно, – дрожащим голосом говорю я.
– Здесь не место для тебя, Ава.
Похоже, он отчаянно хочет, чтобы я поняла.
– Остров не похож на жизнь в городе. Через месяц тебе станет скучно.
– Нет, все в порядке, – говорю я ему, пытаясь сморгнуть слезы.
Я знаю, что он говорит. Там нет места для тебя рядом со мной. Мы много раз расставались, но мне никогда не было так больно, как когда Раф отталкивает меня.
Думала, он любит меня так же, как и я его.
Я думаю, просто снова стала доверчивой. Думала, смогу спасти подругу. Думала, смогу достать парня.
Оказывается, я ничего не понимаю.
В тот же вечер Раф уходит, и наш поцелуй на прощание, кажется, длится целый час. Он властно прижимается своим ртом к моему, пожирая, и наполняет меня болезненной печалью, зная, что это будет наш последний поцелуй. Когда, наконец, он нежно целует меня в нос и уходит, на этот раз навсегда, я держу его за руку, пока он не выходит из комнаты. Потом сворачиваюсь калачиком в своей жалкой постели и плачу навзрыд.
На следующее утро глаза стали опухшими и зудящими, но меня никогда не ценили за них. Я заставляю себя встать с кровати и принять душ. У меня несколько швов на плече и спине. Рана выглядит не так ужасно, как ощущается. Вся в синяках. Я тщательно умываюсь, что напоминает мне о Рафе и обтирании губкой, и снова начинаю плакать.