— А что он делает, этот Гранок? — продолжала настаивать Окса, заметив, что Абакум не больно-то стремится вдаваться в подробности.
— Он убивает, детка. Это смертельный Гранок. Он обволакивает врага черным светом, который его уничтожает.
— Ух ты! Круто! Значит, я тоже могу его использовать? Я ведь тоже Лучезарная!
— Да, — сказала Драгомира, растроганная горячностью внучки. — Но прежде чем начать управлять такими опасными Граноками, тебе нужно многому научиться. Гранокология — наука сложная, в ней нет места случайности. Есть еще и другие силы. Часть тебе уже знакома, но многие — еще нет. Тебе нужно пройти инициацию. Если хочешь, Абакум, Леомидо и я станем твоими учителями.
— Да! — воскликнула Окса. — Еще как хочу! Но есть кое-что…
Она осеклась. У нее на языке вертелся один вопрос. Первостепенной важности. Но стоит ли его задавать? Хочет ли она действительно это знать?
— Кое-что? — переспросила ее бабушка.
— А зачем мне все это знать? — все же рискнула спросить Окса. — В смысле, мне жутко нравится уметь все это делать, это круто! Но если я должна скрывать свои умения, возникает вопрос, для чего мне учиться…
Она с беспокойством поглядела на родителей. Но, вопреки ее опасениям, они хранили спокойствие. Похоже, все ждали подобного вопроса. Слово взяла Бабуля Поллок.
— Ты нужна нам, внученька. Я показала тебе, при каких обстоятельствах нам пришлось покинуть Эдефию, и больше всего на свете мы все хотим вернуться в нашу потерянную страну и восстановить в ней утраченное равновесие. Наш народ страдает, ему нужна помощь. Мы много раз предпринимали попытки вернуться, но без Печати они были тщетными. Насколько нам известно, после Великого Хаоса ты единственная, отмеченная Печатью, и это делает тебя последним недостающим звеном, позволяющим снять проклятие и возродить Зал Пелерины. Вот почему наша надежда велика как никогда.
— Но… что в нем такого, в этом Зале Пелерины? Почему он так важен?
Взгляд Драгомиры потемнел.
— Этого никто не знает, кроме побывавших в нем Лучезарных. Так что, кроме Тайны-О-Которой-Не-Говорят, точнее, Тайны-Которая-Уже-Не-Тайна, мне ничего не известно. Я не могу ответить на твой вопрос, потому что нападение Осия и бегство Во-Вне навсегда закрыли для меня двери Зала Пелерины. Единственное, что мне известно: Пелерина дает огромное могущество. Могущество, которое не может получить никто, кроме Лучезарной. Никто и никак, никакими силами.
— И все же этот Осий смог захватить власть! — с жаром возразила Окса.
— Да, власть он захватил, но эта власть не была ему предназначена. И я боюсь, это повлекло за собой нарушение равновесия, которое может привести к окончательной гибели Эдефии.
— Если это уже не произошло… — хмуро заметил Абакум.
— Значит, нужно туда отправиться! — загорелась Окса. — Нужно спасти Эдефию!
— Это не так просто, — еле слышно бросил Павел.
— Но у меня же есть Печать!
— Ты не готова…
— Ты хочешь сказать, что я всего лишь новичок?! — мгновенно среагировала его дочь.
— Не в том смысле, в каком ты думаешь, — миролюбиво заметила Драгомира. — Ты и впрямь новичок, и будет сущим безумием с нашей стороны столь скоропалительно влезать в эту авантюру. Мы понятия не имеем, с чем можем столкнуться в Эдефии. Мы покинули страну, когда там царил хаос и лилась кровь. Кто знает, что с ней сталось под управлением Осия и Изменников?
За столом повисла тишина. Все присутствующие размышляли над словами Драгомиры.
Через несколько минут Окса подняла голову.
— Ладно… так когда я приступлю к учебе?
Драгомира, растроганная до глубины души, благодарно поглядела на внучку.
— Вы согласны? — повернулась к родителям Окса.
Мари и Павел Поллоки взволнованно кивнули.
— Вы точно согласны? Правда? Поверить не могу!
— Мы согласны, детка, — ответил ее отец, правда, с весьма озабоченным видом, — хотя меня и разрывают противоречивые чувства. Чтобы не сказать, совершенное неприятие… С самого твоего рождения я боялся того, что сейчас происходит. Мне понятны чаяния моей любимой мамы и всех тех, кто помнит Эдефию, и мне так хотелось, чтобы тебя все это никак не коснулось… Но, к сожалению, ты Лучезарная. Ты ключ…
— Ой, пап!.. А ты немного не преувеличиваешь?
— Ничуть! — резко возразил отец. — Ты — Долгожданная, ты — Последняя Надежда. Разве есть у меня иной выбор, кроме как подчиниться очевидному? Так что скажем так: я согласен, не будучи согласным в душе. Единственное, чего бы мне хотелось в сложившихся обстоятельствах, чтобы ты научилась жить с учетом всех своих возможностей и, самое главное, научилась ими управлять. Если будешь вести себя разумно, то на следующие каникулы поедешь к Леомидо, твоему двоюродному дедушке, и сможешь приступить… как бы это сказать… к первым практическим занятиям.
— Ура-а!!! Спасибо! Вы такие классные предки! — Окса повисла на шее у отца, потом у матери.
— М-м-м… Слышал, дорогой? — Мари поглядела на мужа полными слез глазами. — Мы с тобой классные предки!
— Отличный день рождения! Чудесный день рождения, очаровательная внучка Старой Лучезарной! — вскричали Фолдинготы и распластались на животах перед Оксой.
— Почему-то я не в очень большом восторге от того, что меня титулуют «Старой Лучезарной», — хмыкнула Драгомира. — Но, полагаю, отныне вы можете называть мою внучку «Юной Лучезарной». Каковой она теперь и является…
32. Подозрения
Приближались каникулы. Окса, подстегиваемая перспективой обучения в качестве Лучезарной, трудилась в поте лица. Она занималась с удвоенным прилежанием, и учителя не уставали петь ей дифирамбы. Разумеется, кроме МакГроу, для которого, впрочем, никто не был достаточно хорош. И это утро лишний раз подтвердило его мрачную славу…
МакГроу раздавал проверенные задания по математике, и урок превратился в настоящий сеанс иглоукалывания. Учитель буквально отводил душу!
— Мадмуазель Бек. Двенадцать из двадцати. Похоже, основы геометрии вам совершенно недоступны… Мадмуазель Поллок. Восемнадцать из двадцати. Удовлетворительно. А если еще вы избавите меня от необходимости расшифровывать ваши каракули, то я буду вам бесконечно признателен. Месье Белланже. Пятнадцать из двадцати. Близость мадмуазель Поллок, судя по всему, вам на пользу…
И дальше в таком же духе… Учитель МакГроу никого не обделил ехидными замечаниями. Кроме Мерлина, который, благодаря своему увлечению Эйнштейном, чудесным образом не попадал под очередь ядовитых комментариев.
— Да он совсем спятил, этот препод! Восемнадцать из двадцати, хотя у тебя нет ни одной ошибки, это ну вообще!.. — возмущался Мерлин на перемене. — И он еще смеет заявлять, что это «удовлетворительно». Совсем офигел… Какое замечание он тебе написал в этот раз?
— Пфф… «Плохой и небрежный почерк», как и в прошлый. Ему фантазии не хватает, — пожала плечами Окса. — Но я стараюсь не обращать внимания!
— Везет, что ты можешь сохранять олимпийское спокойствие, — заметил Гюс. — А я вот не могу воспринимать это так легко. Слыхала, что он мне заявил? Намекает, что я у тебя списываю! Как меня это бесит! Прямо до ужаса!
— Да плюнь, он и впрямь сдвинутый. Все знают, что ты не списываешь. Оно тебе не надо! — пихнула его локтем Окса.
— Угу, — пробурчал Гюс, — а если он напишет мне это в дневнике, на кого я буду похож, а?
— Но пятнадцать из двадцати — это хорошая оценка, Гюс! Во всяком случае, лучше, чем у меня… — уныло заявила Зельда. — Родители рассердятся… Хотелось бы мне быть на твоем месте, Гюс… или Мерлина!
— Ха, если ты думаешь, что легко быть в милости у такого человека, — разозлился Мерлин, — позволь тебе заметить, что я бы запросто без этого обошелся! Пусть бы и огребал замечания на каждом уроке!
— Я его терпеть не могу, этого МакГроу, — буркнул Гюс. — Ненавижу!
— Мне жаль его жену и детей, — бросил Мерлин.
— Думаешь, у такого психопата есть жена и дети? — изрекла Зельда. — Да где бы он нашел жену, а?
— В семейке Адамс, наверное… — предположил Мерлин.