- Валяй, валяй, чего запнулся!
- Меня что-то подташнивает.
Интересно, из каких обрывков склеил тринадцатый этот текст? Что-то знакомое. Что-то из коротких повестей моей дорогой Симоны.
- "фиалка ты моя ночная, орхидея дурманящая, роза прекрасная! Лечу к тебе на крыльях мечты. Как жаль, что обстоятельства сильнее нас, и я не могу увидеть тебя в этот же миг, когда, тоскуя, пишу тебе эти строки. Чтобы встретиться вновь, мы должны отдалиться друг от друга. Я уезжаю, увидимся не скоро, но меня это не тревожит, так велика моя уверенность в нашем чувстве - твоем и моем. Разлука для любви что ветер для огня маленькую искорку он гасит, а большую раздувает. И костер моей любви..."
Инженер поперхнулся. В глазах у него стояли слезы.
- Достаточно, Роберт. Метод понятен, но только вот смогу ли я им воспользоваться?
- Ты - тоже? - в ужасе проговорил он.
- Шучу, дружище, шучу.
Он утер глаза носовым платком.
- Я сразу поверил, Оскар, будто щербатый влюблен в Анну. Он же... Он наслаждался впечатлением, которое произвело на меня его письмо. Губы его поползли в сторону и застыли в полуулыбочке.
- В этом есть что-то неприятное.
- И мне так показалось. И тут я вспомнил, что он нечеловек. Дьявольское отродье. Об этом давно ходили слухи.
- О чем? - с ледяным спокойствием осведомился я. - Какие такие слухи?
- Что среди нас затесались искусственные люди, гомункулусы, и похищают наших женщин, и управляют нами исподтишка...
- И забирают лучшие куски, и вообще они во всем виноваты, - докончил я. И прибавил как можно мягче: - Басни, Роберт.
Он отмахнулся.
- Но, понимаешь, Оскар, не он в нее, а она в него влюбилась без памяти.
- Опять женская психология? Она любит, если он ей пишет.
- Оскар, ты мне не поверишь, если я тебе скажу, что он мне сказал.
- Отчего же, приятель, ты не только самый осведомленный, но и самый правдивый человек на свете.
- Он сказал, что это письмо на продажу.
ЕС-01 в глубоком нокауте, если такое вообще возможно. Первый удар нанесла ему Симона, второй - ЕС-13 в исполнении стареющего инженера, знающего слишком много для человека своей профессии. Оказалось, что первый номер склонен к скороспелым выводам. Что это - несовершенство программы или следствие чересчур длительного общения с людьми?
- Анна жила в Лироне.
- Где? Ты ошибся, Роберт. Там живет Симона.
- Конечно. Теперь Анна там не живет.
- И вместо нее живет Симона.
- Не сбивай меня, пожалуйста. Он направлялся к Анне, чтобы лично вручить ей это письмо... "Подниму ее в предрассветный час, опущусь на колено, поцелую подол ночной рубашки и спою балладу о любви. Я уже держал в руках почтового голубя, чтобы отправить его тебе с этими небесной голубизны листочками, исписанными кровью моего сердца, но понял, что умру в дороге, если сейчас же, немедленно не увижу тебя. Слышишь, тихо ржет внизу и перебирает копытами мой конь - пора, в путь-дорогу. Я покидаю тебя, и, может, надолго. Жди меня и думай обо мне... Это укрепит меня в моем тяжком пути одинокого странника".
- Милая черноокая, чернокосая Симона, как одинаково вы строчите свои романы, черт возьми. Извини, Роберт, я прервал тебя...
- "Ах да, одолжи, пожалуйста, немного денег, орхидея ты моя цветущая, облачко мое небесное..." Дьявольское отродье!
Инженер стукнул кулаком по столу.
- Нет, каков! - пробормотал я, отставив свое программное холодное "ну-ну". - Вместо того, чтобы интегрироваться, чем занялся, шельма!
- Любовь женщины, сказал он, это яблоко, которому надо дать созреть, прежде чем его срывать. Через какое-то время, сказал он, я опять наведаюсь к Анне, как навещаю время от времени всех своих клиенток...
- И он еще смеет утверждать, что она от него ушла! - воскликнул я. Он сам провалил эксперимент, многоженец! Полное непонимание женской психологии.
С минуту Роберт недоуменно смотрел на меня, потом продолжал:
- Я попытался его образумить. Где там! Нечеловек. Сострадание ему незнакомо. Он еще убеждал меня, что бедная женщина будет хранить голубое письмо, перечитывать его бессонными ночами, вздыхать при лунном свете у окна, покрывать поцелуями милые сердцу строчки... Я долго не мог прийти в себя. Анна, которую хотят обмануть, не выходила у меня из головы. Об Ирене я уже и не вспоминал... До Лироны пять минут. Мой попутчик дремал. Я выскочил в коридор... Остаток ночи провел в зале ожидания. В восьмом часу вышел в город, предварительно разузнав, как мне найти центральную городскую библиотеку.
- Ты ее сразу узнал?
- Мгновенно. Светлые волосы, прозрачные голубые глаза, красиво очерченные губы...
- Не она!
- Она. Мы прошли в заднюю комнату, заставленную стеллажами, и я...
- Все рассказал ей?
- Она слушала не перебивая. Через три дня, на обратном пути, я снова навестил Анну. Хотел спросить, был ли у нее щербатый, но... И Анна ничего мне не сказала. Потом она приехала ко мне, к нам с сыном. Навсегда.
Я присвистнул. Дверь откатилась, и в купе просунулась взлохмаченная голова проводника. Поди угадай, какой это номер. Может быть, тринадцатый. За дверью подслушивал.
- Кажется, кто-то хотел выйти в Лироне? Стоянка две минуты. Потом все. Конец.
- В Лироне? Я - нет! - испуганно вскрикнул Роберт. Совсем не в себе парень. Видимо, его доконала чехарда одинаковых лиц.
- Увы, никто не сходит, - сказал я. - Нет смысла. Может быть, какая-нибудь девушка. Красивые девушки всегда едут до Лироны.
Проводник помотал головой.
- В нашем вагоне ни одной, - сообщил он.
- Подозрительный вагон, - сказал я и с жалостью посмотрел на Роберта. Мы приближались к развязке.
Поезд стал тормозить. Я уставился в окно. На платформе стояли две молодые женщины, без вещей. Встречают кого-нибудь или, наоборот, провожают. До меня донесся вежливый, занудный, многоопытный голосок инженера:
- Я люблю ее. Мы живем душа в душу. За все время у нас не было ни одной мало-мальски серьезной ссоры. Она прекрасная хозяйка. И дома у нас идеальный порядок, едим вовремя, белье всегда постирано и выглажено, обувь в ремонт отдана, за квартиру уплачено, газеты абонированы. Сыну уже четырнадцать лет. Учится на "хорошо" и "отлично", собирает старинные монеты, увлекается генной инженерией... Так вот, позавчера я застал ее у комода. Она даже не услышала моих шагов. В руках у нее были голубые листочки. Позже, когда она ушла в магазин, я снова увидел это письмо. Она ведь купила его у щербатого! Понимаешь... А теперь читает это... и плачет... я подсмотрел... Извини, Оскар, я выйду в коридор. Мне вредно волноваться. Стенокардия.
- Вещи в купе оставишь или возьмешь с собой? - хмуро спросил я.
- Я не сойду. Нет. Доедем уж до конца.
- Доедем, - подтвердил я.
Наконец-то я один в этом полутемном купе. Ночник излучает голубоватый свет. Третий удар нанесла мне Анна. Ничего не остается, как признать свое поражение. Что ж, каждый должен получить по заслугам. Может быть, сойти в Лироне - и...
На столике, под салфеткой, сложенный вчетверо лист бумаги. Механический почерк: "Здравствуй, Симона!" Или лучше так - "Симона, здравствуй!"?
Толчок, поезд трогается. Лирона исчезает за окном, а с ней - и последняя надежда.