Отец разжал руку и толкнул Данусю, намекая, что она свободна. Девочка подошла к матери и, рыдая, обхватила её талию трясущимися руками. Она хотела, чтобы её пригрели, утешили и защитили от отца, а тепло тела матери хотя бы чуть-чуть ослабило боль.
– Не плачь, Дануся, – сказала ей мать, коснувшись её плеч, – не жалей себя.
Дануся не знала, что такое «жалеть себя», но по её тону поняла, что в этом нет ничего хорошего. Мать позволяла дочери обнять себя и положила руки на её плечи, проявляя любовь, однако её слова звучали отстранённо и говорили об обратном. Дануся была растеряна, и ей ещё больше хотелось плакать. Но она боялась снова привлечь внимание отца…
Каждый выходной семья Дануси, как и все вспыховчане, шла в церковь на службу. Старый каменный костёл был самым большим и самым целым зданием во всём Вспыхове. Девочке нравились его окна со стёклами самых разных цветов.
Семья чинно прошла мимо статуи ангела с печальным лицом, которая стояла перед костёлом. Все они по такому случаю надели самую лучшую, то есть наименее грязную и рваную, одежду. Облезлая собака, которая рылась в грязи перед церковью, испуганно поджала хвост, когда рядом с ней проскакал на лошади гусар с украшениями в виде крыльев на спине.
Внутри костёла, в полумраке, через который пробивался свет из разноцветных витражных окон, Дануся и её родители встали вместе с другими прихожанами перед алтарём, где старый тщедушный ксёндз с доброй улыбкой монотонно бубнил молитвы на языке, который девочка почти не знала.
– Дануся, – тихо сказала ей мать, дотронувшись до её плеча, – Бог на небе, и он нас любит. Будь хорошей девочкой, молись Ему – и Он тебя обязательно услышит.
И Дануся смотрела на деревянный крест, залитый тусклым светом свечей, и пыталась повторить слова молитвы, которую читал ксёндз. В лучах солнца, льющихся через витражи за алтарём, девочке виделось лицо безгранично мудрого и доброго старца с седой бородой. Она в мыслях протягивала к нему руки и просила помочь, спасти от несправедливости жизни…
Шли годы. Дануся стала двенадцатилетней девушкой – высокой, худой и нескладной. Она подметала пол метлой под строгим присмотром отца, а мать в это время занималась едой на столе. Повсюду бегали крысы – серые и шерстистые. Дануся их пугала, замахиваясь орудием своего труда.
– Дануся-уся-пуся!
– Мети метлой, ведьма!
Это были уже не крысы, а два маленьких брата Дануси – Ендрек и Бартек. Одетые в обноски, они весело плясали вокруг старшей сестры, корчили ей рожи и махали руками перед ней. Внутри Дануси вскипела злость, от которой она покраснела.
– О, смотри – красная рожа! – задорно крикнул Бартек, с глупым видом обнажив молочные зубы.
Дануся зарычала и замахнулась на брата. Мелкий и юркий Бартек побежал от неё, а она ринулась за ним, стуча метлой по его спине.
Отец не заставил себя долго ждать.
– Данута!!! – взревел он, брызжа слюной.
Он подошёл к Данусе сзади и схватил её за руку словно клешнёй. В правой руке у отца была любимая плётка. Бартек и Ендрек, предвидя зрелище, довольно захихикали. Сердце девушки ушло в пятки. Она не так сильно боялась отца, как в далёком детстве, но всё равно вздрагивала, когда он на неё злился.
– Ты не подметаешь пол, а валяешь дурака? – гремел он на весь дом, – дура ты бесполезная, я жду, что от тебя будет хоть какой-то прок! Твои братья унаследуют моё ремесло и будут работать, а ты ненужный рот, который я поскорее выдам замуж, чтобы забыть!
Мать повернула голову к нему, слушая разговор. Возможно, она хотела вмешаться, но боялась гнева мужа…
– Так научи меня, папа! – Дануся бросила взгляд на гончарный круг с заготовкой на нём. Девушка старалась говорить спокойно, но её голос постоянно срывался от страха, – покажи, как делать горшки! Вдруг я смогу?
– Чтоб баба касалась глины своими грязными руками? – взревел отец, – скорее в аду замёрзнет, чем это случится!
Братья Дануси расхохотались. Сама она чувствовала лишь душевную боль – и больше ничего. А затем последовала боль физическая – отец замахнулся плёткой и ударил.
– Ты ещё должна быть благодарна, что мы тебя родили на свет Божий! – пролаял он.
Но девушка почему-то не хотела его благодарить. Не понимала она, как можно считать такую несчастную и гадкую жизнь благом.