Я попятился назад, но дорожка темно-красной, почти черной жидкости продолжала преследовать и в итоге я почувствовал, что поскальзываюсь.
- Изи, я не хотела… - прошептала Кассиопея, поднимая на меня глаза. От ее голоса у меня побежали мурашки по спине, и волоски на руках и затылке встали дыбом. Касси поднялась на ноги и протянула руки ко мне: - Изи…
Она упала в мои объятия, а я не мог пошевелиться. Не мог дышать, кажется, даже не мог думать. Лишь видел перед собой девушку в кожаной куртке. Не ту разорванную в клочья фигуру на полу туалета, а девушку с длинными волосами и живой походкой. Она, должно быть, хорошо проводила сегодня время.
Моя грудь наконец-то начала что-то ощущать. Гореть.
Нужно сделать вдох. Немедленно.
Я вздохнул, и Кассиопея отстранилась. Ее лицо было ужасным. Мерзкая тушь оставила на бледных щеках разводы. Мерзкая помада превратила рот в кривой оскал. Мерзко и страшно.
Я почувствовал, что мне страшно.
В жизни я испытывал множество раз это чувство. Чертовски много. Многоуровневый страх, который мог парализовать или заставить действовать. Но страх, который заставляет думать, что больше нет выхода, я еще никогда не ощущал. Сейчас вот ясно увидел – выхода из этого дерьма нет. Кассиопея убила девушку. Прямо здесь. Прямо в этом клубе.
- Изи… - она обхватила мою талию руками, - я не знаю, что случилось. Это не я начала, клянусь! Я шутила, когда сказала, что она очень похожа на меня, Изи! Это вышло случайно! Случайно! Случайно, Изи! Клянусь… клянусь!
Я почти не слышал, что она бормочет. Почти ничего не чувствовал, кроме страха, сдавившего грудь стальными цепями, когда убрал со своей талии руки Кассиопеи. Мои глаза даже ни разу не моргнули – было страшно. Кроме страха я ничего не ощущал, когда приказал Кассиопее не двигаться и встать у раковины. Ничего не ощущал, когда вытащил пилочку для ногтей из горла незнакомой девушки в кожаной куртке. Ничего не ощущал, когда подошел к раковине и помог умыться Касси и сам вымыл руки, а затем и нашу обувь.
Даже ничего не ощущал, когда знал, что нас поймают. Даже если я и забрал предполагаемое орудие убийства, нас все равно поймают. Меня и Кассиопею. Нам придется сидеть в тюрьме до конца наших дней. До конца. Наших. Дней.
- Хватит, - наконец не выдержал я, глядя на Касси в упор в зеркальном отражении. Она втянула в себя воздух и икнула. Испуганно хлопала на меня глазами, пока я протирал туалетную кабинку. Знаю, здесь миллион отпечатков, но все равно не стоит рисковать. Кроме того, если каким-то образом вычленят мои отпечатки это будет весьма странным – я ж в женском туалете.
Не знаю, откуда взялось это дерьмо. Я паниковал. И мне было страшно, и, в общем-то, я не видел выход. Но инстинкт самосохранения не позволял остановиться и замереть на месте. Потому что я не хочу потерять еще кого-то из своей семьи. Все распалось. Я не хочу вновь видеть, как они уходят и оставляют меня.
Но это случится.
Потому что я не смогу скрыться от истинной смерти. И никто не сможет. Девушка в кожаной куртке не смогла.
5
Ее звали Кейт Киган и ей было девятнадцать лет. Кейт была не просто девушкой в кожаной куртке. Она была девушкой, изучающей историю искусства в местном университете, любившей сладости и фотки котов и панд. И она была мертва.
Мертвая Кейт Киган.
Больше не будет делать ретвиты, селфи, не будет покупать пирожные за углом. Потому что Кассиопея лишила ее этого с помощью пилочки для ногтей, которая теперь была спрятана в моем доме за городом.
После той ночи мы все изменились. Кассиопея сошла с ума. Я сошел с ума. Мир сошел с ума. Даже Габс сошел с ума – он постоянно названивал мне и посылал сообщения с просьбами выйти на улицу хотя бы в магазин.
У меня же депрессия.
Он боится, что сидя в четырех стенах я решу вскрыть себе вены или повеситься. Я просто боюсь выйти на улицу и увидеть, что мир существует. Что никто не разлагается от чувства вины, что люди преспокойно делают ретвиты, селфи и прочую чушь, и сохраняют фотки кошек. А вот Кейт Киган нет.