- Кас, давай просто…
- Просто что?! – она с вызовом приподнялась на локте, яростно хмурясь. Я протянул руку вперед, чтобы разгладить морщинку между ее бровей, но Касси отшатнулась.
И я замер.
И время замедлилось, для того, чтобы я увидел все разрушения, и чтобы увидел, что это будет продолжаться – что ничто не будет стоять на месте, что жизнь моих родителей разрушится, что Касси когда-нибудь оттолкнет меня, а потом…
- Вот поэтому, - бросил я, падая на спину.
Касси резко поднялась, недовольно глядя на меня сверху вниз. Я не реагировал. Это был единственный способ усмирить ее нрав – быть более спокойным, более терпеливым… быть собой.
- Поэтому и ненавижу, - пояснил я. - Она не длится вечно. Она ничто. – Я посмотрел на Касси, чтобы подкрепить слова взглядом. – Сейчас ты целуешь меня, а через секунду, когда не получаешь того, чего хочешь, отталкиваешь.
- Что ты… - девушка яростно выдохнула.
- Ничего, Кассиопея, - я резко поднялся. Наши лица оказались почти на одном уровне.
- Изи! – рявкнула девушка, позабыв о моей матери, и я зажмурился на секунду, сдерживая ярость. Сглотнул, прислушиваясь к шумам в квартире, а когда открыл глаза, испугался: лицо Касси было в сантиметре от меня. Она разглядывала меня, изучала, будто бы диковинный экспонат. Я не шевелился, позволяя ей это, и Касси взяла мое лицо в ладони.
- Я не твоя мать, Изи, - сказала она. Я непонимающе моргнул.
- Я знаю.
- Ты поэтому боишься, Изи, - Кассиопея приблизилась ко мне ближе, перекинула ногу через мое бедро, - потому что думаешь, что мы, так же как твои родители, будем мучить друг друга. Но я не твоя мать, а ты не твой отец. Ты - Изи. Я – твоя Касси. Мы родились в один день, помнишь? Мы единое целое.
- Ты не понимаешь… - я сопротивлялся ее словам, потому что они звучали разумно. Касси звучала так, что я мог бы на нее положиться, поэтому я не мог позволить этому захватить мое сознание. Касси приблизилась еще ближе, и я начал задаваться вопросом, а не борется ли она с самой собой.
Эта девчонка явно хочет меня, поэтому сейчас может притвориться что понимает что угодно, может сказать что угодно.
- Я понимаю, Изи, ты сказал, что не любишь меня. Хорошо. – Ее губы коснулись моей щеки. – Не люби меня, Изи. Моей любви хватит на нас двоих.
В следующую секунду из меня вышел дух, когда Касси толкнула меня на подушки. Она больше не играла с моими чувствами, она больше ничего не говорила. А я не хотел ее слушать.
Пусть она не поверила мне, пусть она в своем воображении нарисовала картинку будущего, пусть она решила, что проанализировала меня – я не поддамся. Я всегда буду рядом с Касси. Она – моя семья. Она – это я. Но я не люблю ее. Никогда не позволю никому и ничему воздействовать на меня так, как любовь воздействует на людей.
Не хочу становиться сумасшедшим.
3
16.07.2016
Если бы у меня спросили, что такое красота, я бы ответил: Кассиопея. Однако если бы кто-то вдруг спросил, что такое уродство, я бы сказал: Кассиопея. Нет, не потому, что она уродлива снаружи или внутри. Все дело во мне и в ее влиянии на меня.
Мне больше не семнадцать.
Я больше не думаю, что никогда никого не полюблю, потому что границы, которые я установил для себя стали призрачными, размытыми, будто бы долго-долго и с завидным упорством на них накатывала волна по имени Кассиопея.
Она часто говорила о нашей связи – верила в нее. Я тоже, но у нас понятия различались. Я так думал до того, как отец ушел из семьи, до того, как мать стала где-то пропадать целыми днями, заставляя меня изводиться.
Я возвращался из колледжа и каждый раз боялся входить в дверь нашей квартиры. Запах стоял ужасный, нежилой. Возможно потому, что мать вновь отсутствовала, возможно потому, что я сам отсутствовал.
У домов ведь тоже есть душа. Ей нужен уход, тепло, уют.
Ничего этого не было.
Поэтому я тут же выходил в дверь, в надежде, что, когда вернусь мама будет дома. Я боялся, что однажды мне позвонят из полиции или еще хуже из больницы, и скажут, что она влипла в какую-нибудь историю, поэтому шарахался, когда звонил незнакомый номер.
Я брал свою сумку и шел к Касси. Открывал своим ключом дверь ее квартиры, и падал на кровать, которая давно стала и моей тоже. Кассиопея еще не вернулась с занятий, поэтому я мог позволить себе провалиться в безнадежную темноту, к которой уже привык. Она больше не пугала меня – возможно потому, что я больше не ребенок, возможно потому, что безнадега уже поразила часть моего мозга.