Однако его расчет оказался ошибочным, ибо объявился весьма опасный соперник в лице некоего Тэнасе Василеску Лумынэрару[9], быть может, в прошлом действительно торговца свечами, ныне же владельца медеплавильного завода, а до этого — колокольной фабрики. Обоим было известно, что на торгах они будут конкурентами, и между ними завязалась ожесточенная борьба.
Депутат пригласил Лумынэрару к себе домой.
— Послушай, Лумынэрару, ты не находишь, что у тебя ноги слишком грязные, чтоб мне воду мутить?
— Такова уж коммерция, господин Нае. Ты коммерсант... и я коммерсант. Что же я могу поделать, если коммерция — такое дело, — отвечал замаскированный темными очками Лумынэрару.
Когда оказывались под угрозой его интересы, мой дядя, собрав все свои душевные силы, становился жестоким, беспощадным, словно хищный зверь, подвергшийся нападению. Он знал, что его репутация «злого языка» запугивает, и прибегнул к этому средству, как некоторые животные, защищаясь, издают отвратительный запах. Потом он перешел к прямым угрозам.
— Будешь ты локти кусать, Лумынэрару, будешь головой об стенку биться!
— Я всякие виды видывал, господин Нае.
— Будешь ты у меня свистеть по-французски, парень, руку целовать у моего слуги.
На торгах Лумынэрару предложил два с половиной миллиона лей, и дядя, который хоть и знал теперь, что завод стоит более четырех миллионов, отступился. В палате посмеялись немного над этой дуэлью и отпускали шуточки по дядиному адресу: Лумынэрару послал дяде в клуб свою визитную карточку, покровительственно заверив его в своей благожелательности в будущем.
Но через двадцать восемь дней шестеро гостей, приглашенных на обед к депутату, оказались свидетелями впечатляющей сцены, напоминавшей то, что произошло больше века назад с портами в дельте Дуная.
Лумынэрару, не стыдясь, плакал и умолял Нае Георгидиу не губить его, обещал, клялся, упоминал о своих детях и тому подобное.
Добродушный простак и раззява Лумынэрару внес полтора миллиона лей и затянул до последних дней законного месячного срока выплату остальной суммы. Мой дядя, подстерегавший события, в субботу сделал с его банковского счета удержание в сто тысяч лей, депонировав в качестве гарантии пятьдесят тысяч. В результате вклад Лумынэрару оказался целиком замороженным. У него уже не осталось времени внести эти сто тысяч; аукцион был аннулирован, уплаченные полтора миллиона потеряны, так как он лишился права участвовать в новых торгах.
Со стороны дяди это было подлостью, которой он захотел придать вид фарса, как делал обычно. На несчастного соперника надели белый фартук слуги и заставили подавать кушанья гостям, а потом он подписал контракт с Нае Георгидиу, войдя с ним в пай.
В парламентских кругах немало повеселились по этому поводу, и многие из тех, кто прежде не разделял этого мнения, теперь согласились, что Нае Георгидиу — действительно один из самых умных и опасных людей в Румынии. Эта репутация окончательно утвердилась после его реплики в парламентском буфете, показавшейся всем чрезвычайно остроумной. Дядя в шутку предложил одному из депутатов оппозиции перейти в либеральную партию, чтобы обеспечить себе политическую карьеру.
— Да ну тебя... Что я, спятил, что ли? Ночной горшок буду выносить за Ионелом Братиану? — Дело в том, что строгая дисциплина в либеральной партии вошла в поговорку.
Нае Георгидиу долго смотрел на него с удивленным видом и наконец ответил с ухватками старого провинциального актера:
— Это ты-то будешь выносить горшок за Ионелом? — И, смерив собеседника с головы до пят презрительным взглядом, продолжал с гордостью: — Горшок за Братиану у нас выносит господин Алеку (видный член партии), я выношу горшок господина Алеку, а ты, если вступишь в партию, будешь выносить горшок за мной. — И под громовой хохот присутствующих закончил: — А ты что думал? У нас серьезная партия со своей иерархией, не как-нибудь.
Это была еще одна из «типичных шуточек Нае Георгидиу».
Когда завод перешел в наши руки, было решено, что Лумынэрару станет техническим директором («ты понимаешь, — объяснял мне дядюшка, — мы ведь двух зайцев убили, получили и завод и специалиста»), мой зять — его помощником, а меня, больше для проформы, сделали коммерческим директором. Вначале Тэнасе Василеску Лумынэрару произвел на меня благоприятное впечатление. В своих неизменных темных очках, постоянно в сопровождении секретаря, неустанно проверяя и контролируя, нанимая и увольняя, он казался мне настоящей находкой для завода. Особенно импонировала та тщательность, с которой он проверял бухгалтерские счета, терпеливо погружаясь в столбцы цифр, вздев очки в семь диоптрий, которые хранились в его кабинете. Впрочем, очки лежали у него во всех карманах. Позже я, однако, узнал, что он чрезвычайно увлекался игрой на скачках. Его знали все завсегдатаи трибун, и игроки поджидали, покуда он сделает ставку, прежде чем ставить самим. Будучи весьма богатым, он весною купил скаковую конюшню.
9
Фамилия «Лумынэрару» происходит от слова «Lumînare» — «свеча» — и означает букв.: «торговец свечами».