В конце февраля мой дядя стал устраивать у себя дома нечто вроде банкетов, приглашая коллег по парламенту, банкиров и влиятельных чиновников. Разумеется, в целях процветания предприятия самых молодых и хорошеньких женщин из нашей семьи нарочно сажали за столом рядом с теми, чьим покровительством необходимо было заручиться. Этим людям снисходительно разрешались фамильярности, которые именовались вниманием, любезностью; сам депутат ободрял их, создавая своими скабрезностями нужную атмосферу. Моя жена, конечно же, была самой соблазнительной приманкой, и я буквально с ума сходил, глядя на это зрелище.
На третьем обеде я уже был не в силах сдерживаться. Мы переходили из гостиной в столовую, и во время этого перехода дядя вел мою жену, положив ей по-отечески обе руки на плечи, касаясь, будто ненароком, ее груди, как бы всем своим видом показывая старому статс-секретарю, около которого она должна была сидеть, что и тот может позволить себе подобную же фамильярность. Моя жена, по-прежнему увлеченная делами, хотя и платонически словно безденежный болельщик у игорного стола баккара, по-видимому, не замечала всех этих уловок, а может быть, не придавала им значения, поддерживая игру моего дяди с готовностью, действовавшей мне на нервы.
К концу обеда гости развеселились, стали отпускать шуточки, чокаться и произносить бессмысленные тосты.
Статс-секретарь, закинув руки за спинку своего стула, шептал что-то смешное на ушко моей жене, потом положил свою руку ей на локоть и, наконец, обнял пока только спинку ее стула. Дядя мой, казалось, был в восторге от такого оборота дел. Частично из признательности, но также и из желания еще больше подчеркнуть ее прелесть, он легонько похлопал ее по щеке, как ребенка, а она мило улыбнулась в ответ; ведь по правде говоря она уже не питала к дядюшке никакой антипатии. В эту минуту, однако, он поймал мой пристальный пылающий взгляд и смутился, хотя среди шума и тесноты, в одурманивающем аромате цветов этого инцидента никто не заметил.
Вплоть до окончания обеда мы обменивались взглядами, как бы ведя немую борьбу. Он был явно не в своей тарелке, когда пришел ко мне в кабинет и спросил раздраженно и презрительно:
— Что за рожи ты корчил? Какого черта гримасы строил? У других тоже есть жены. Ты что думал, что он ее опрокинет прямо на стол? — Как обычно, он отпустил непристойное словечко.
Мне казалось, что я его сейчас ударю, но победило семейное почтение, укоренившееся еще с тех времен, когда я ребенком целовал ему руку. Однако больше мы с женой на эти обеды не ходили. Я знаю, что другие не видят в таком поведении ничего предосудительного. В большинстве случаев женщины с первого же момента знают, что не позволят ничего, кроме улыбок, пожатия руки, легкого прикосновения под столом. Но мне все это кажется куда более отвратительным, чем прямое проституирование. Ибо к грязной игре присоединяется еще и обман, надувательство, если употребить уместное здесь вульгарное выражение, которое еще недостаточно вульгарно. Мне всегда бывает неприятно получить самую ничтожную выгоду благодаря моей жене — будь то всего-навсего место рядом с ней в купе переполненного поезда, — как будто я принимаю горькое лекарство.
Я думал, что она не придавала никакого значения уловкам депутата, потому что, как только заканчивались деловые разговоры, она, соскучившись, одна из первых делала мне знак и поднималась, чтобы уйти, стремясь поскорее улечься дома в постель или по-кошачьи свернуться на ковре.
Однако дела на заводе шли прескверно. Началось с того, что вместе с бывшим владельцем, который был весьма толковым хозяином, уехал и один из инженеров, тоже французский подданный, без которого все пошло вкривь и вкось. Ни энергия Лумынэрару, ни пылкое усердие дяди — а когда дело касалось его интересов, он был усерден как никто — ни к чему не привели. Чрезмерная строгость Лумынэрару вызвала уход одного из мастеров, быть может, самого опытного, который заявил, что он и часу не останется под начальством «этого дурака, который ни в чем не разбирается», и ушел, хлопнув дверью. Затем никак не удавалось добыть сырье, которое стало забирать военное министерство. Пришлось сделать заказ в Германии примерно на миллион лей.