Подошла седовласая дама с охапкой банкнот, которые она прижимала к груди, как цветы, вызывая дружеские и восхищенные улыбки у окружающих.
— Дорогая моя, ничего не поделаешь, но ваш муж, как видите, оплатил мне портниху на целый год. Я уверена, что он сделал это благодаря моему неотразимому очарованию. — Но большие глаза, красиво прищурившись, недоверчиво улыбались.
Я пристально посмотрел на нее.
— Честное слово, мадам, именно так... Она тепло посмотрела на мою жену.
— Кто же из нас двоих должен считать это дерзостью? Ах, я совсем потеряла голову, если задаю такой вопрос... Этот господин умеет запутать самые ясные ситуации и всех сбивает с толку.
Рядом с нами шли мимо буфетных столиков молодые светские дамы в открытых платьях, с обнаженными руками, словно на пастельных портретах, мужчины в смокингах и цилиндрах, с биноклями на шее; эта посыпанная гравием дорожка между весовой, рестораном и входом на трибуну жокей-клуба была прибежищем высшего общества, в то время как остальная толпа теснилась у паддока, тотализатора и в каштановой аллее. Я все же простился и ушел.
Пустырь за воротами был забит пролетками и автомобилями. Многие уже отправились в обычную кольцевую прогулку от круглой площади на Шоссе до виллы Миновича в косых лучах нежаркого закатного солнца. Я не нашел свободной пролетки и пошел пешком. Со стороны города крупные вороные кони широкой рысью несли новенькую лакированную голубую коляску на больших резиновых шинах, как у автомобиля; мягкая спинка сиденья цвета морской волны давала возможность седоку удобно откинуться, закутав ноги рыжим мехом. Угнездившись в изгибах лака и обивки, бледная молодая женщина, чья элегантная фигура гармонировала с волнообразной линией контура экипажа, казалась «дамой с камелиями», мечтательной и утомленной, как бы отсутствующей среди прочих авто и пролеток, откуда десятки глаз пытались рассмотреть ее хотя бы мимолетно. Это была всего лишь банальная и жадная кокотка из бывших служанок, которая, вероятно, не читала «Даму с камелиями» даже в переводном издании «Дешевой библиотеки», но которая благодаря своей красоте и оригинальному гриму с легкостью подражала совершенству моделей, дошедших сюда через третьи-четвертые руки, когда смысл и содержание уже выветрились и подражатель, вероятно, понятия не имеет, что и кого имитирует.
По мере того как я приближался к городу, тенистые аллеи озарялись светом, а в центре по-праздничному бурлил народ.
В последующие недели я чувствовал, словно понемногу выздоравливаю. Свидания с женой помогали мне несравненно легче переносить разрыв, и я радовался своей удачной мысли — время от времени подстраивать такие встречи. Разлука была уже не всепоглощающей разрушительной драмой, как вначале, а некоей системой приспособления.
Присутствие этой женщины было для меня необходимым, как морфий для наркомана, но, к счастью, я уже мог отделять ее от любых логических умопостроений; у меня явились теперь новые, радующие меня события и мысли, но все-таки я ощущал благотворность этих встреч. Целую неделю спустя я был гораздо свободнее от этого наваждения и чувствовал, что исцеляюсь.
Но затем вся страстная тоска по ней словно сгущалась во мне, как боль в абсцессе, и я чувствовал, что мне необходимо увидеть ее. Я пытался сопротивляться, на некоторое время мне это удавалось, но тем безоговорочнее была капитуляция. Я, однако, продолжал бороться вплоть до того мгновения, когда понимал, что потребность увидеть ее неотвратима. И тогда словно спадали все запоры, и я не мог больше медлить ни минуты; на меня словно налетал неистовый порыв какого-то безумия, я не в силах был рассуждать и должен был увидеть ее несмотря ни на что.
Тогда я искал ее целыми вечерами по ресторанам, театрам, у друзей и раза два даже у нее дома. В обоих случаях я застал ее у тетки, и к счастью, на которое я не надеялся, она была одна и могла принять меня. Мотивы моего прихода были тщательно обдуманы и носили объективный характер. Без этих посещений я просто не знаю, что бы со мной сталось. Все же у меня складывалось твердое впечатление, что я смогу излечиться в будущем, но, разумеется, мне было неизвестно, когда это будущее наступит. Через год, через два или много лет спустя...
Прошло некоторое время, и я, кажется, начал забывать ее. У меня возникли новые интересы, оттеснившие ее на второй план. Никогда ранее я не достигал такой сосредоточенности умственных способностей. Я возобновил изучение кантовской априорности и в течение нескольких дней мне казалось, что я открыл объяснение, которое может совершить переворот в философии. Мной овладела спокойная просветленность, благодетельная ясность, подобная той безмятежной легкости, какую приносит морфий.