Хлопнула дверь.
Я прижался к земле. Дядя Митяй прошёл мимо, чуть не наступил мне на руку. За ним шёл Васька. Они остановились невдалеке, помолчали…
— Видишь, какое дело, Вася, — услышал я голос дяди Митяя. — При матери не хотелось говорить. Приказ этот… как бы тебе сказать… на смерть нужно решиться, но доставить. Две тысячи людей наших погибнут от рук белогвардейцев. Так что, если прохода нет, беги. Что будет, то будет — беги, и всё. Людей мы обязаны спасти.
— Не бойся, дядя Митяй, я пройду.
— Тяжело тебя посылать, ты для меня вроде сына, — продолжал комиссар задумчиво, — теперь ты большой и понимаешь: живём, чтобы народу легче стало.
— Понимаю, дядя Митяй, — с волнением ответил Васька, — ты не беспокойся, я где хочешь пройду!
— Ну, прощай…
Я услышал звук поцелуя.
По улице удалялись шаги дяди Митяя. Они долго звучали в тишине, постепенно ослабевали и, наконец, совсем затихли.
— Вась, а Вась! — позвал я.
Он прошептал:
— Иди, куда сказано, я тогда свистну.
Я поднялся и вышел на улицу.
Пустой дом отца, заброшенный и страшный, смутно виднелся в темноте. Мне стало жаль покидать его.
На углу улицы я вошёл в палисадник и лёг между кустами сирени. Земля была тёплая. Я прижался к ней щекой и слушал, как стучится в землю моё сердце…
Вскоре послышались шаги и шуршанье платья. Мимо прошёл Васька с матерью: она провожала его. Я слышал обрывок их разговора.
— Сыночек, — шептала тётя Матрёна, — берегись, ради бога, и возвращайся скорей. А то как же нам…
— Не печалься, мама, — негромко, с нежностью проговорил Вася, — и не жди меня понапрасну. Может, я задержусь там, у своих, а вы с батей как- нибудь побудьте без меня. А потом я приду с Красной Армией…
Больше я ничего не слышал и потерял их во тьме. Я лежал не двигаясь. Потом тётя Матрёна, возвращаясь, снова прошла мимо. Я видел, как она крестилась и шептала: «…Да будет воля твоя и царствие твоё на земле…»
Когда шаги смолкли, невдалеке раздался свист. Я ответил. Васька подошёл, сел рядом. Мы прислушались. Над степью стояла тишина. В городе внезапно, как дробь, простучали копыта казачьего разъезда, и снова стало тихо.
Последняя ночь
— Пойдём, — сказал Васька, вставая. — Надо проскочить незаметно. Если поймают — говори, что ты мой меньшой брат и что мы идём к тётке на рудник. А не поверят и станут бить — нехай бьют, молчи. Теперь ты должен быть, как… — он пошарил в густой траве и поднял камень, — как этот камень, видишь? Он не боится, и ты не бойся. В тебя стреляют, а ты иди… Ну, не боишься?
— Нет, — ответил я.
— Пойди-ка сам до водокачки.
Я встал, колени мои дрожали. Я нагнулся и поднял камень.
— Ты чего?
— Так, я камень взял.
— Зачем?
— А если собака попадётся?
— Нету собак там, брось, — недовольно прошептал Васька.
Я бросил камень, и смелости во мне убавилось наполовину. Я вышел из палисадника, робко оглянулся по сторонам и с замирающим сердцем пошёл с горы. По бокам зияли чёрные ямы, и в каждой из них мне чудился страшный шкуровец с выбитыми зубами.
«Чего я боюсь? — думал я и сам себе отвечал: — Ничего не боюсь. Здесь волков нету, а если встретится, я ему…» За водокачкой послышались приглушённые голоса, и мне по-настоящему стало жутко. Я повернул назад было и столкнулся с Васькой. Он шёл за мной.
— Давай говорить, будто мы ничего не знаем, идём к тётке, — тихо подсказал Васька и весело заговорил — Сейчас придём домой. Тётя Варя нам лепёшек напечёт. Ох и наедимся мы! Правда?
— Ага! — крикнул я так громко, что Васька толкнул меня в бок.
— Тише!
Стал накрапывать дождь. Над заводом в чёрном небе сверкали огненные сабли молний.
Шурша босыми ногами по траве, мы двигались почти на ощупь.
Вдруг во тьме возле нас кто-то зашевелился, послышался не то сдавленный смех, не то хрипловатое пение. Потом я разобрал: кто-то негромко и гундосо бубнил себе под нос песенку:
Потом где-то рядом с нами раздались шаги, и грубый мужской голос спросил:
— Тимофей, ты куда махорку дел?
— В шинели махорка, — отозвался хрипатый.
Минуту было тихо, лишь шуршала трава, кто-то прошёл мимо, чуть не наступил мне на руку. И мы услышали приглушённый разговор двоих.
— У тебя тихо?
— Ничего не слыхать.
— Есаул посты не проверял?
— Нет ещё.
— Болтали вчера, будто в наступление пойдём.
— Когда?
— Не знаю.
— Так и так красным крышка.