Тяжело дыша, он оторвался от нее и с болезненной алчностью оглядел ее всю с ног до головы.
Всклокоченные волосы, мокрые щеки, припухшие со сна и от слез глаза, пухлые яркие губы… Господи! Как же ему это было все дорого! Он не знал этого за собой прежде. Вернее, не подозревал, что может так глубоко и сильно чувствовать. А теперь…
А теперь, когда узнал, ему стало до болезненных спазмов в груди страшно со всем этим расставаться…
— Настюха, а я ведь.., я ведь так люблю тебя, малыш! — прошептал он вдруг с каким-то непередаваемым изумлением первооткрывателя.
— Это славно, Ромочка! — воскликнула она и тут же улыбнулась. — А то сон этот дурацкий! Думала, не проснусь!
— Что за сон? — Он встал перед большим зеркалом, поправил галстук и одернул на себе пиджак. — Ночью нужно спать, милая, а не сны смотреть.
Настя снова прильнула к нему сзади и, протиснув руки под его локтями, крепко обняла, забубнив ему в спину:
— Страшный сон, Ромочка! Будто бы твоя машина взлетает на воздух Такой взрыв, ба-бах! Огонь, много огня… Так горячо, страшно. Стекла лопаются от огня, режут лицо.
— Кому режут лицо?! — У него просто сел голос от того страшного, что нашептывала ему в спину его жена.
— Ну… Я не знаю.. Просто больно было, и все…
Кажется, он ушел, даже не простившись и не поцеловав ее больше. Повернулся и на негнущихся ногах вышел из дома. И Настя, кажется, что-то еще говорила ему в след и просила о чем-то. Он уже не способен был слышать. Шел по дорожке, выложенной тротуарной плиткой к воротам, где ждала его машина с водителем, и все.
Нет, еще он очень четко способен был видеть все, что его сейчас окружало.
Сад…
Его великолепный сад, что-то с ним без него станет?..
Живая изгородь из белых кустовых роз, шелковистая трава, по которой Настя любила носиться босиком. Дубовые скамеечки, два фонтана. Выложенный речным камнем ручей, выбивающийся будто бы из земли, на самом-то деле искусная работа мастеров ландшафта.
Все скошено, подстрижено, привито, прикормлено…
Ничего лишнего, ничего ненужного. Даже птицы в его саду селились сплошь благородные. Ни воробьев, ни галок или ворон. Щелкал по весне соловей, да разрезали воздух стремительные ласточки.
Все чинно, престижно, пристойно. Какие там еще существовали слова, определяющие его статус и положение? Стабильно? А вот тут-то как раз все и сбивалось. Еще вчера он думал именно так, а сегодня…
— Куда, Роман Иванович? — Водитель, хороший плечистый парень из бывшей местной шпаны, но не менее надежный от этого, потянулся к ключам в замке зажигания.
Словно во сне, Баловнев наблюдал за тем, как тянется его прокуренная заскорузлая щепоть к блестящей головке ключа, опоясанной пластмассой под янтарь. Сейчас… Сейчас… Сейчас… Сейчас он повернет ключ в замке зажигания, и все!.. Все взлетит на воздух к чертовой матери. И машина, и водитель, и сам он со своей непрожитой на полную катушку жизнью.
Так, нужно остановиться! Нужно успокоиться и попытаться мыслить логически.
Сейчас его машина ну никак не могла взлететь на воздух, потому что Вадик — так звали его водителя — выгнал ее из гаража, то есть успел ее завести и заглушить. Посторонних в их гараже нет и быть не могло. Территория его двора и сам дом находились под охраной камер внешнего и внутреннего наблюдения и здоровенного охранника в домике у задних ворот. Передние — более широкие и нарядные — выходили на оживленную городскую площадь. Проникнуть на территорию и не привлечь к себе внимания горожан было невозможно. Ну, и сам факт того, что Вадик уже успел завести машину и остаться-таки в живых, не мог не настроить на позитивный лад.
— Давай, Вадим, в офис, — распорядился успокоившийся Роман и полез в портфель за бумагами.
Мотор послушно заурчал. Машина, безропотно подчинись навыкам умелого шофера, выехала за ворота и покатила по улицам их города.
Все чушь! Вздор! Бредни сумасшедшего!
Он не станет идти на поводу у неврастеника, страдающего бессонницей. И думать об этом больше не станет.
Роман расслабленно откинулся на сиденье, поерзал узлом галстука над верхней пуговицей сорочки и почти тут же забыл обо всем, занявшись изучением бумаг…
Он так замотался, так заработался, что почти забыл об обещании, данном Насте. Опомнился лишь, когда она сердито засопела на него в телефонную трубку.
— У, противный, — забубнила она непередаваемо очаровательным баском. — Сам обещал и забыл.
Противный ты, противный…
— Все, малыш, — Роман покаянно приложил руку к груди, словно Настя могла его видеть. — Одна нога здесь, а другая уже там. Дай мне десять минут.