Накануне той ночи, переменившей его жизнь, он готовил обед на троих: для матери, Рози и себя. Доминик нашел работу в одной из берлинских закусочных, где его слава повара медленно, но неуклонно возрастала. Домой он возвращался раньше обеих женщин. Как-то незаметно он сделался главным поваром в их маленьком семействе. Исключение составляли выходные дни, когда Нунци сама вставала к плите.
В тот вечер, накрыв на стол и размешивая соус маринара, Доминик вдруг сказал:
— А я бы женился на Рози или хотя бы мог изображать ее мужа, пока она не найдет себе подходящего человека. Кому какое дело, настоящий я ей муж или нет?
Аннунциата посчитала эти слова милой и невинной юношеской болтовней. Она улыбнулась и обняла сына. На самом деле Доминик не представлял себе лучшей кандидатуры в мужья для Рози, чем он сам. «Изображать» было сказано просто так. Парень готов был по-настоящему жениться на ней. Разница в возрасте и отдаленное родство не являлись для него помехой.
На Рози подействовала не эта милая и не такая уж невинная болтовня. Наверное, она понимала: предложение троюродного брата нереально и противозаконно даже для такой глуши, как северная часть Нью-Гэмпшира. Бедняжку, находившуюся на третьем месяце беременности, потрясло то, что этот мальчишка, едва успевший познакомиться с ней, предложил выйти за него замуж. А тот чурбан, соблазнивший ее, ни разу не произнес ничего подобного, хотя на него и оказывалось известное давление.
Учитывая нрав мужчин в семьях Саэтта и Калоджеро, «давление» заключалось в многочисленных угрозах кастрировать мерзавца, а затем утопить. Мерзавец, однако, сумел благополучно улизнуть либо в Неаполь, либо в Палермо, так и не заикнувшись о женитьбе на Рози. Неожиданное и искреннее предложение Доминика было первым сделанным ей предложением. Оно так взволновало Рози, что она расплакалась прямо за столом, где Доминик сдабривал креветки соусом маринара. Ей было не до еды. Рыдая, Рози ушла в свою комнату и улеглась спать на голодный желудок.
Ночью Аннунциату разбудили странные звуки. У Рози случился выкидыш. Нунци не знала, воспринимать потерю ребенка как благо или как проклятие. Доминик Бачагалупо лежал у себя в комнате и слушал плач троюродной сестры. В туалете без конца спускали воду, потом стали наполнять ванну. Он догадался, в чем дело. Мать ласково утешала бедняжку:
— Рози, может, это и к лучшему. Теперь тебе не надо бросать работу. И мужа не надо искать: ни фиктивного, ни настоящего. Послушай меня, Рози, ведь это и ребенком-то еще нельзя было назвать.
«Что я наделал?» — удивлялся Доминик. Даже воображаемая женитьба на Рози вызывала у парня почти постоянную эрекцию. (Ничего удивительного, ведь ему было шестнадцать.)
Потом Рози перестала плакать. Доминик затаил дыхание.
— Как ты думаешь, Доминик слышал меня? — спрашивала у его матери Рози. — Наверное, я его разбудила.
— Он спит как убитый, — успокоила девушку Нунци. — Но ты сама понимаешь: в таких делах без шума не обходится.
— Он наверняка меня слышал! — всхлипнула девушка. — Я должна ему сказать!
Она вылезла из ванны и стала торопливо вытираться. Затем послышался топот ее босых ног.
— Утром я сама все расскажу Доминику, — пыталась остановить ее Аннунциата, но Рози не слушала, босиком шлепая в свою комнату. — Нет! Это ему должна сказать я!
Хлопнула дверь, скрипнула дверца шкафа, с глухим стуком упала вешалка, с которой Рози сорвала платье. Потом девушка вошла в комнату Доминика. Она не стала стучаться, просто открыла дверь, подошла к кровати и легла рядом с ним. Ее мокрые волосы коснулись его лица.
— Я слышал, как ты… — пробормотал Доминик.
— Со мною все будет в порядке. У меня еще родится ребенок. Другой.
— Это больно? — спросил он.
Доминик не отваживался повернуться к ней. Зубы он чистил несколько часов назад и опасался, что изо рта у него дурно пахнет.
— Пока я не потеряла ребенка, я даже не понимала, что хочу его.
Доминик не знал, какие слова говорят в таких случаях. А Рози продолжала:
— Мне еще никто не говорил таких прекрасных слов, как ты сегодня. Я этого никогда не забуду.
— Я их сказал не просто так. Я хочу на тебе жениться.
Рози обняла его и поцеловала в ухо. Девушка лежала поверх одеяла, Доминик — под одеялом, но его спина все равно чувствовала ее тело.
— Лучшего предложения мне не сделает никто, — прошептала его дальняя родственница.
— Думаю, мы могли бы пожениться, когда я стану чуть старше, — предположил Доминик.