Ленин много раз говорил и писал о диктатуре как форме государственной власти и единственном эффективном орудии для ее удержания и укрепления. Он дал довольно оригинальное и откровенно устрашающее ее определение. Ссылаясь якобы на научное толкование, Ленин пишет:
«...диктатура означает не что иное, как ничем не ограниченная, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненная, непосредственно на насилие опирающаяся власть»[95].
Инициаторами и носителями диктатуры он называет не себя — лидеров новой власти, что было в действительности, а взбудораженную, неуправляемую толпу людей, которая будто бы и осуществляет диктатуру. Ленин пишет:
«Мы видим диктатуру именно народа, ибо народ, масса населения, неоформленная, случайная, собравшаяся в данном месте, сама и непосредственно выступает на сцену, сама чинит суд и расправу, применяя власть, творит новое революционное право».
При этом он восхищается и приветствует неистовое и буйствующее скопище народа, которое «чинит суд и расправу». По убеждению Ленина,
«...революционные периоды отличаются большой широтой, большим богатством... большой смелостью и яркостью политического творчества»[96].
Торжественное прославление стихийного, неуправляемого людского моря здесь тоже не случайно. Ссылаясь на политическое творчество масс, Ленин пытается отвести внимание общественности, в том числе политических противников, от настоящих творцов и организаторов диктатуры.
В свое время американского писателя и философа Генри Торо (1817—1862) критиковали за его отрицательное отношение к стихийной и неуправляемой толпе народа, не способной в таком состоянии действовать осмысленно, целенаправленно и находить истину. Многочисленные исторические события показали, что он таки был прав. И напрасно упрекали его в отсутствии демократизма в его социальной теории. Генри Торо писал:
«Масса никогда не поднимается до уровня своих лучших представителей, но, напротив, деградирует до уровня худших. Как говорят реформаторы, это принижающее равенство, а не возвышающее. Дело в том, что "масса" всего лишь другое имя толпы. Население земли, собранное в одном месте, образовало бы величайшую толпу, о которой говорят как о безумном и слепом звере; мировые судьи считают, что она может бросаться то в одну сторону, то в другую...»[97].
Так же пессимистически оценивал толпу немецкий философ-идеалист Артур Шопенгауэр:
«У толпы есть глаза и уши и немного сверх того; в особенности же она обладает крайне незначительной силой суждения и даже слабой памятью»[98].
Теоретические разработки определения сущности диктатуры пролетариата и правомерности использования ее органами советской власти, в первую очередь большевистскими лидерами, применялись повсеместно и как излюбленная форма правления распространялись на все сферы жизни страны. Термин «диктатура» очень часто встречается в нормативных актах, целевых распоряжениях и указаниях первых лет советской власти. Но больше всего этой терминологией пестрят ленинские произведения. Так, он посылает четкую телеграмму в Нижегородский совдеп:
«Т. Федоров. В Нижнем явно готовится белогвардейское восстание. Надо напрячь все силы, составить тройку диктаторов, навести тот час массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т.п. Ми минуты промедления. Надо действовать вовсю. Массовые обыски. Расстрелы за хранение оружия. Массовый вывоз меньшевиков и ненадежных. Смена охраны при складах, поставить надежных»[99].
Диктаторская, террористическая политика проявлялась особенно в отношении многочисленных восстаний крестьян, массовость которых захлестнула страну в конце 1920-го и в первой половине 1921 г. Действия неуловимой армии Нестора Махно, небывалое по своей массовости Тамбовское восстание, так называемый «мятеж» Кронштадтских моряков и другие очаги сопротивления до предела накалили обстановку и озлобили против восставших крестьян и матросов не только московское руководство, но и командование армиями, которому и было поручено подавить народное недовольство. С привычной грубостью и раздражением Ленин телеграфирует:
«Э.М. Склянскому. Надо ежедневно в хвост и гриву гнать и бить и драть главкома и Фрунзе, чтобы добить и поймать Антонова и Махно»[100].
Ленин, вероятно, не забыл и не простил главкому С.С. Каменеву провала Варшавской операции, а М.В. Фрунзе — его «непомерную уступчивость» генералу Врангелю 10 ноября 1920 г. в предложении прекратить сопротивление и сдаться. И далее он жестко проводит свою линию: