Итак, работая в органах прокуратуры, Л.М. Абраменко лично рассматривал вопрос о реабилитациях. Хранящиеся ныне в киевских архивах архивно-следственные дела прошли через руки его и его коллег, действовавших в соответствии с юридической практикой эпохи, как говорили тогда, позднего реабилитанса. Принимая по этим делам то или иное решение, автор лично определял в конечном счете, будут ли они доступны нам и нашим преемникам. Заинтересовавшись крымской эпопеей уже как исследователь, тем более занимаясь этой темой уже теперь, он как никто другой знает, чьи дела искать и где они лежат. Для ознакомления с ними необходимо иметь установочные данные — фамилию, имя и отчество, а также место и год рождения. Для получения дела ставится также вопрос о письменном разрешении родственников, например сына, жившего перед войной в районе Владивостока — ищите его сами, это Ваша проблема! Как догадался читатель, такая проблема не стоит перед исследователем, включенным в систему, — историком официальным.
Сейчас Л.М. Абраменко выступает уже не как юрист, а именно как ученый-исследователь. И не совсем официальный, так как ему принадлежит инициатива работы. Именно поэтому в нашей историографии лежащая перед читателем книга открывает качественно новый период полномасштабного систематического изучения красного террора в Крыму. Но это только начало. На очереди дела, отложившиеся в архивах Крыма и всей южной Украины, а также в других хранилищах. Увы, их на порядок больше.
Сергей Белоконь
доктор исторических наук,
член-соревнователь
Русско-американской
академической группы в США
Защитнику русского офицера Конради — г-ну Оберу, как материал для дела[54]
Сознавая громадное общечеловеческое и политическое значение процесса об убийстве Советского представителя Воровского русским офицером Конради, считаю долгом совести для выяснения Истины представить Вам нижеследующие данные, проливающие некоторый свет на историю террора, ужаса и мук человеческих, свидетелем и жертвой которых пришлось мне быть в Крыму, в городе Алуште, Феодосии и Симферополе, за время с ноября 1920 по февраль 1922 года. Все, сообщенное мною, лишь ничтожная часть того страшного, что совершено Советской Властью в России. Клятвой могу подтвердить, что все сообщенное мною — правда. Я — известный в России писатель-беллетрист, Иван Шмелев (6 лет проживаю в Париже, 12 рю Шевер — Париж VII).
1 — Мой сын, артиллерийский офицер, 25 лет Сергей Шмелев — участник Великой войны, затем — офицер Добровольческой армии Деникина в Туркестане. После, больной туберкулезом, служил в армии Врангеля, в Крыму, в городе Алуште, при управлении коменданта, не принимая участия в боях. При отступлении добровольцев остался в Крыму. Был арестован большевиками и увезен в Феодосию «для некоторых формальностей», как, на мои просьбы и протесты, ответили чекисты. Там его держали в подвале на каменном полу, с массой таких же офицеров, священников, чиновников. Морили голодом. Продержав с месяц, больного, погнали ночью за город и расстреляли. На мои просьбы, поиски и запросы, что сделали с моим сыном, мне отвечали усмешками: «выслали на Север!» Представители высшей власти давали мне понять, что теперь поздно, что самого «дела» ареста нет. На мою жалобу высшему советскому учреждению ВЦИК'у Всер. Центр. Исполн. Комит. — ответа не последовало. На хлопоты в Москве мне дали понять, что «лучше не надо ворошить дела, — толку все равно не будет». Так поступили со мной, кого представители центральной власти не могли не знать.
2 — Во всех городах Крыма были расстреляны без суда все служившие в милиции Крыма и все бывшие полицейские чины прежних правительств, тысячи простых солдат, служивших из-за куска хлеба и не разбиравшихся в политике.
3 — Все солдаты Врангеля, взятые по мобилизации и оставшиеся в Крыму, были брошены в подвалы. Я видел в городе Алуште, как большевики гнали их зимой за горы, раздев до подштанников, босых, голодных. Народ, глядя на это, плакал. Они кутались в мешки, в рваные одеяла, подавали добрые люди. Многих из них убили, прочих послали в шахты.
4 — Всех, кто прибыл в Крым после октября 17 года без разрешения властей, арестовали. Многих расстреляли. Убили московского фабриканта Прохорова и его сына 17 лет, лично мне известных, за то, что они приехали в Крым из Москвы — бежали.