— У меня чешется между лопаток, — сообщил я, озабоченно посматривая по сторонам. — Как бы не шарахнули меня в спину... Или ты скажешь, чтобы я и это не принимал близко к сердцу?
— Я просто высказала предположение. Нас может ждать засада. А может и не ждать. Всегда лучше настраиваться на худшее, а потом обмануться в ожиданиях.
Так она рассуждала. Мы шли по асфальтовой дорожке к крыльцу, вокруг располагалось то, что летом могло называться садом, а сейчас было скопищем жутковатых в своей безжизненности древесных стволов, выраставших из черной влажной грязи и простиравших корявые ветки, словно пытаясь зацепить и расцарапать что-то живое и потому враждебное. Я раздраженно отпихнул ветвь липы, брошенную порывом ветра мне в лицо. Анна не обращала на происки измерзшейся и вынужденной обнажиться природы никакого внимания.
Я вытер о ступеньки грязные подошвы ботинок и сказал не слишком уверенно:
— Ты перестраховалась, дорогая.
— Что мешает им подстерегать тебя внутри? — был ответ.
— Я-то думал, ты меня успокоишь.
— А тебе не стоит успокаиваться. Тебе стоит постоянно быть начеку, — заявила Анна и нажала кнопку звонка. Моя рука снова оказалась на уровне брючного ремня. Но я сдержался и не стал стрелять в санитара, открывшего нам дверь.
— К Матвею Александровичу, — сказал я, и эти волшебные слова дали нам возможность проникнуть в глубины корпуса.
Матвей Александрович был радушен. Он повел нас по коридору, без конца повторяя: «Как вам повезло!» — и без конца оглядываясь на Анну, которая кокетливо улыбалась доктору. Не иначе, собиралась подстроить какую-то пакость.
У дверей сидоровской палаты Матвей Александрович остановился, расплылся в широкой улыбке и распахнул перед нами дверь.
— Прошу! — гордо произнес он, и мы вошли. — Не буду вам мешать, — сказал он, адресуясь к нашим спинам. — Когда понадоблюсь, вы меня найдете...
Анна закрыла дверь и встала рядом, прислушиваясь к звукам в коридоре.
— Он на самом деле ушел, — удивленно заметила она, будто ожидала от доктора подвоха.
Я подошел к кровати и кивнул Сидорову, который следил за моим приближением из-под полуприкрытых век.
— Здорово, налетчик, — сказал я, пододвинул белый табурет поближе к изголовью и сел. Потом вытащил из-за пояса пистолет и положил на тумбочку рядом с собой.
— Это... что? — прошептал Сидоров.
— Это мера предосторожности, — пояснил я. — Ты теперь популярный человек. Многие мечтают с тобой познакомиться. Но не все — с бескорыстными целями. Я собираюсь отпугивать таких гадов выстрелами в воздух.
— Ты уверен, что именно так следует беседовать с тяжело больными? — поинтересовалась Анна. — Ты его насмерть перепугаешь.
— А что же мне, сказки рассказывать? — возмутился я. — Особенно после всей той каши, которую он заварил! Весь город на уши поставил!
— Это... все... я? — поднял брови Сидоров.
— Ну не я же. Ладно. — Я знал, что Анна права. — Не переживай. Все в порядке. У тебя теперь есть вооруженная охрана. Лучшая из всех возможных.
— Ты? — спросил Сидоров.
— Нет, она.
— Шутишь, — криво усмехнулся Сидоров.
— Молодец, — похвалила меня Анна. — Вот ты его и развеселил. Короче, ребята: вы тут наедине лучше договоритесь. А я осмотрю окрестности... — И она направилась к двери.
— Ты еще не отказалась от мысли, что здесь засада?
— Хм, — сказала Анна. — В тихом омуте СПИД водится.
— Кто... это? — спросил Сидоров, когда дверь мягко захлопнулась за решительно настроенной женщиной в кожаной куртке.
— Моя новая знакомая. Приехала из Москвы. Из-за тебя.
— Из-за меня? — Сидоров не поверил. — Почему?
— А ты помнишь, какую кашу заварил прежде, чем потерять сознание? Или у тебя провалы в памяти?
— Помню. — Сидоров закрыл глаза, и я испугался, что он вновь теряет сознание. Однако минуту спустя два зрачка снова уставились на меня. Взгляд Сидорова был виноватым, как у ребенка, разбившего любимую мамину вазу. Я получил роль мамы и должен был наказать негодника. — Я вел себя как болван, — сказал Сидоров.
— Вот теперь я вижу, что ты находишься в трезвом уме, — довольно произнес я.
— Я что, в больнице? — грустно осведомился Сидоров. Он всегда бравировал своим железным здоровьем, и больничная койка была для него сродни признанию тайного порока. Ему было стыдно, что такой бугай лежит на кровати и не может пописать без посторонней помощи.
— В больнице, — сказал я. — Только учти: здесь никто не знает твоей настоящей фамилии. Во всех документах написана какая-то ерунда типа «Иванов И. И.»
— А почему так?
— Потому что тебя ищут, дорогой.
Сидоров непонимающе таращился на меня, и я, вздохнув, принялся объяснять:
— Сидоров, ты помнишь, что ты сделал? Что ты забрался в «Европу-Инвест» с пистолетом в руке?
Сидоров не очень уверенно кивнул.
— Как ты думаешь, тебе за это хотят дать орден?
Или хотят посадить в тюрьму? Одно из двух, первое или второе?
— Второе, — сказал Сидоров, поразмыслив с пару минут.
— Угадал, — саркастически заметил я. — Вот за этим тебя и ищут все кому не лень.
— Это ты меня сюда?..
— А кто же еще? — сказал я, не зная, сожалеть мне о сделанном или гордиться.
— Спасибо, — тихо проговорил Сидоров. — Только что... дальше?
— Дальше? Дальше я хотел бы услышать все, что случилось с тобой после того нашего разговора, когда ты пытался сбить меня с пути истинного при помощи бутылки коньяка. Все в деталях. А потом посмотрим, можно ли тебя вытащить.
— Можно вытащить? — встрепенулся Сидоров. — Но меня же посадят? Я же...
Он попытался приподнять голову, но не удержал ее, и затылок мягко соприкоснулся с подушкой.
— Моя новая знакомая говорит, что все еще можно исправить. — Я старался говорить обнадеживающе. — Главное — найти того ублюдка, который подбил тебя влезть в это дело. И — найти деньги.
— Да... — прошептал Сидоров. — Деньги. Много там было денег...
— Не начинай сначала, — попросил его я. — Там было много денег, и они едва не стоили тебе жизни. Не начинай сызнова.
— Хорошо. — Сидоров снова закрыл глаза. — Дай мне воды, — попросил он, и я поднес к его бледным губам пластиковый стакан. — Спасибо... Я словно весь высох внутри... Словно стал плоским как плед. И лежу вот тут пластом.
— Лежи, лежи...
— Совсем не тот, что прежде... Другой я. Не могу поверить, что сделал все это... Неужели это случилось на самом деле?
— Я бы тоже хотел, чтобы все оказалось ночным кошмаром. Но это было. Ты и вправду на себя не похож, Сидоров. Но когда сбреешь щетину, станешь вновь похож на человека.
— Надеюсь...
— Так что там с тобой случилось? — спросил я, и Сидоров стал рассказывать.
Глава 2
Я не засекал время и поэтому не знаю, сколько продолжалась наша беседа. Я также не знаю, кто из нас двоих произнес больше слов — я или Сидоров. Мне приходилось конструировать многочисленные наводящие вопросы, помогая Сидорову разобраться в собственных воспоминаниях. И я думаю, что устали мы от этого разговора одинаково — что больной Сидоров, что вроде бы здоровый я.
Под конец я заметил выступившие на лбу Сидорова капли пота и решил, что допрос пора заканчивать. Тем более что основные моменты своих потрясающих похождений Сидоров успел прояснить. Я взял с тумбочки вафельное полотенце и, как заботливая мать, вытер Сидорову лоб. Тот сморщился, словно от боли. На самом деле — от сознания собственной беспомощности.
— Забрал бы ты меня отсюда, — пробурчал он. — Как инвалид какой-то здесь валяюсь...
— У меня нет частной клиники, — повторил я слова Матвея Александровича. — Дома я тебя содержать тоже не могу...
Стоило добавить, что я попросту не могу возвращаться домой, возле которого сейчас, наверное, с одной стороны выставлена милицейская засада, а с другой — бандитская. Сразу представилось, как уставшие от долгого бесплодного ожидания бандиты начинают трепаться за жизнь с не менее уставшими ментами, угощают их сигаретами... Менты в свою очередь делятся прихваченными из дома припасами. И все в один голос матерят Константина Сергеевича Шумова, который никак не хочет возвращаться домой, где его ждет столь теплая компания...