отравлению Татьяны было самым легким. В горотделе никто о нем не вспоминал уже через неделю.
Михаил знал, что в работе следователя нет радостных дней. Сплошные беды и неприятности, а каждое дело — очередная головоломка. Трудно было сказать однозначно, какие дела давались легче: раскрытие убийства или поимка воровской банды? Зачастую они переплетались в одно.
Позвонила в милицию бабуля:
— Стучусь к соседке, она чавой-то не отпирает. Мы с ей сорок годов дружились. На что она заперлась? Почему не выходит два дня?
Двери открыли. Соседка оказалась мертвой. Лежала в постели, словно так и умерла во сне. Вот только двух старинных венчальных икон на стене не оказалось. Их бабуля не собиралась продавать. Стали искать их по антикварным магазинам, на толкучках. И нашли… Продавец старины вмиг указал, у кого сам купил иконы.
Внук старухи потерял терпение. Все ждал, когда бабка умрет. Она, казалось, его пережить собралась. Добром иконы не отдала, хотела их снести в церковь, чтобы не касались святынь недостойные руки. А внук наркоманом был. Ему бабкины слова обидными показались, вот и разрешил он тот спор по-своему. Дал кулаком по голове, потом догадался в постель положить. Его, бывавшего здесь частенько, никто ни в чем не заподозрил. И если б не соседка, может, ушел бы от наказания.
Не повезло и старику. Того средь ночи убили за медный самовар. Сдали его, а старик и не подумал, не поверил бы, что за такую мелочь можно жизни лишиться.
Михаил морщился, вспоминая, как привели к нему домушника, худого большеглазого мальчонку. Тот через форточку влез в квартиру, а его придержала собака, боксер. Будь этот пес другой породы — в клочья распустил бы вора. Боксеры любят детей, вот и этот лишь придержал до прихода хозяев. Они избили пацана до бессознания, а потом привезли в милицию. Тот долго молчал. Заговорил лишь на третьей неделе. Вот здесь и выяснилось, что работал он на банду Шкворня, был шнырем, домушником, стремачом. В «малину» его привел Влас, сжалился над пацаном, промышлявшим жратву на помойке.
— А что делать, если дома вместо хлеба только пиздюли получал? Жрать охота, а отцу только бухнуть надо. Выгонял и говорил: мол, пока на «Чебурашку» не сколымлю, чтоб шнобель в дом не совал! — поделился пацан.
В «малине» он пробыл год, многому научился.
— Карманничал поначалу. Сперва боялся. Меня за руки ловили. Ох, и давали по соплям, а один дед чуть уши не оторвал, так вцепился, как в свои. Еле вырвался, а старик все орал: «Держи вора!» У самого в кармане одна мелочь, зато после этого к пердунам в клифты не нырял. А вот у мужиков и баб, но тоже не у каждого. Научили, как шмонать без понту! — разговорился мальчонка после чая, осмелел.
Смирнов расспрашивал пацана, как и кто его учил.
— Шкворень и Влас! Они крутые дела проворачивали. Нас не очень замечали. Карманничают новички. Если сыпятся на этом, берут в стремачи, других — в голубятники, ну, белье с веревок сдергивают. Если всюду прокол, тех под жопу в бомжи. Ну а кто много успел увидеть, урывали, чтоб ментам не высветил.
— А тебе что обещали? — спросил следователь.
— Они не обещают! Враз размазывают, — сопнул носом грустно и уставился в пол.
Этого мальчишку взяла на воспитание войсковая часть. Поначалу дневалил в казарме, потом закончил школу, отслужил, после училища закончил академию. Толковым человеком стал. Семью имеет. Даже малыш у него появился. Михаилу издалека козырял. Хоть и дослужился до полковника, ничего не забыл, помнил по-доброму. А в память о детстве всегда держал в доме собаку, боксера. Знал, эти псы ни старика, ни ребенка не обидят. Во всем помнят меру.
Вспомнилась Смирнову первая встреча с Власом.
Ту банду, обокравшую банк, он искал не один год. Едва стоило напасть на след, она исчезала. Сотрудники угрозыска не знали о ней многого. Сколько человек в ней, кто именно, помимо Власа? Кто главарь воров?
Когда Меченого поймали, доставили в город и впервые привели на допрос, Смирнов немало удивился. Ожидал увидеть наглого, развязного типа, а перед ним оказался заблудившийся, растерявшийся парень. Он и украл-то лишь потому, что был сыном банкира. Его знали.
— Влас, зачем тебе понадобились такие деньги? — спросили его тогда.
— Я же не один! Да и не бывают бабки лишними, — усмехнулся, пытаясь не выдать страх, подкативший к самому горлу.
Михаил вел допрос осторожно, не спешил, не давил на признание. Нащупывал тот самый путь, который раскроет душу человека.
— А сам кем хотел стать?
— Да со мной все ясно! К отцу было решено пристроить. После института…
— Это твои решили. Ты-то как хотел?
— Что толку с того? Кто б позволил? Я себе не хозяин, будущим родители распоряжались.
— Ты хотел работать в банке?
— Кому он нужен? Я в автодорожный мечтал, но мать с отцом даже думать запретили. Вот и сорвался. Обидно стало. Все говорили, что живут для меня, а по главному ударили. Это не моги, то не смей! Короче, кукла я для них, и они мной забавляются. Всяк по-своему. Человека не видят.
Смирнов решил сам встретиться с родителями парня и позвонил отцу.
— Влас сейчас в следственном изоляторе. В порядке исключения могу предоставить свидание с сыном.
— Зачем? — послышалось в ответ раздраженное.
— Заблудился ваш сын, но, к счастью, преступником еще не стал. Стоило бы вам с ним поговорить.
— Он меня опозорил! В нашей семье никогда не было воров! Этот негодяй ни в чем не знал отказа и так неблагодарно растоптал все!
— Влас еще молод и небезнадежен!
— Я отказался от него! — услышал резкое в ответ.
— Мне кажется, вы поспешили. Не стоит горячиться. Думаю, нужно поговорить с ним по душам, и сами поймете причину случившегося, — просил следователь.
— Вы что? Адвокат?
— Я — следователь.
— Тогда какого черта защищаете подлеца? Нет у меня сына больше! Умер он! Слышать ничего не хочу, а видеться тем более нет желания! — бросил трубку грубо.
Мать разговаривала менее резко, но высокомерно:
— Он — паршивая овца. К сожалению, был сыном. Теперь уж ничего не поделать.
— Как же воспитываете чужих, если от своего отказались?
— Что поделаешь? В семье не без урода!
— Но он — человек! Молодой…
— На поруки? Ну нет! Где гарантия, что завтра он большую пакость не устроит нам? У него не было повода так позорить нас! Я не прощаю его! И не только я. Ему нет места среди нас.
Михаил растерялся. Он, как никто другой, знал, что зоной и сроком не исправить человека. Попав в тюрьму, потом в колонию, Влас выйдет уже не нынешним, а убежденным вором, над которым поработает окружение. И уж тогда его и впрямь не вытянуть из трясины.
Смирнов видел, что Влас еще не потерян, но понимал, тот уже обречен.
Когда Михаил передал дело в суд, он забыл об этом человеке. Да и немудрено. Навалились новые дела, появились другие лица.
Сколько лет прошло? Он и не помнил, когда в городе снова объявился Влас. Вряд ли Михаил узнал бы его, если пришлось бы столкнуться лицом к лицу.
Влас резко изменился. Куда делся неуверенный парень с искрами страха в глазах. Он очень испугался своего будущего, услышав приговор суда. Теперь, отсидев срок в зоне, уже не умел переживать за завтрашний день. Стал дерзким, наглым, свирепым.
То, что Меченый угоняет машины горожан, не удивило следователя. И лучше других знал, что ловить или устраивать засады возле дома, где живет мать Власа, бесполезно. Там его никто не ждет, он никому не нужен. Отец умер, не сумев простить сына, а мать стыдилась Власа, не приняла его дома после освобождения. Оставшись один на один с улицей, тот снова приклеился к ворам.
Михаил искал угонщиков машин. Он еще не видел Власа, вернувшегося из зоны. Но однажды, возвращаясь с места происшествия, увидел машину, мчавшуюся на предельной скорости. Она вынырнула из-за поворота и помчалась на него. Смирнов мигом отскочил на тротуар в гущу пешеходов. Водитель, зло глянув, дал задний ход и, лихо развернув машину, обдал грязью прохожих, умчался на скорости, не оглянувшись.
Лицо водителя, его глаза показались тогда знакомыми. Михаил усиленно вспоминал того, кто так дерзко погнался за ним. В том, что этот человек собирался сбить именно его, у Смирнова не возникло даже тени сомнения.