Влас морщится, вспоминая тот случай. Ему хотелось вышвырнуть Лидку в окно вместе с ее пробирками и колбами. Ох и разозлила она мужика своей интеллигентной бранью, но вовремя спохватился и вспомнил, кто он здесь. Мигом руки сунул в карманы и заговорил иначе:
— Не хотел обидеть, прости. Ты о жизни говорила. О рыбьей… Видишь, она тоже застоя не терпит. Знает свой срок и про любовь помнит. А я человек! Живой, можно сказать! И у меня молоки водятся. Да куда их дену? Вот и сорвался. Поспешил, наверное? Ты прости…
— Иди отсюда вон! — услышал резкое.
Влас не оглядываясь поплелся в дизельную.
«Наверное, вякнет участковому или директору. Скажет, что приставал. Те шухер поднимут на весь свет, раздуют, будто обесчестил. Эх, жизнь треклятая! На воле я на ту Лидку и не оглянулся б, а тут приспичит, так хоть к медведице беги, — думал мужик и невольно позавидовал Шкворню: — Тот на воле! Пусть в бегах, ну да что с того? У фартового в каждом городе хаза сыщется. А пахан — мужик не промах. У него за ночь по три девки менялись. Всех гонял до пота. Тут же хоть бы одну!» Меченый оглядел унылую окрестность.
«Пять лет канать в этом заповеднике! Во жуть! Сам шерстью обрасту. Иль чешуей. Зато лягавые отцепятся. Ну как тут дышать?»
Снова взялся за письмо пахана: «Я всюду шмонал тебя, но ни один кент не сек, куда упекли?»
«Не гони темнуху! Не хотел грев прислать. Кубышку зажал, а там и моя доля! Ворочусь — вытряхну свой положняк. Попробуй рыпнись у меня, старый козел!»
«…Трехаешь, что в условке канаешь вместе со стукачом и мусорягой Смирновым? Так вот лягавого я насадил. Наколол так, что не сорвался. За все наше разом проглотил. Не хотел дышать кайфово, пусть сохнет, как последний пидер! Я ему свое век не прощу! А стукача оприходуют сявки! Этого пока не урою, сам не откинусь…»
«Тут не то что стукач, я не знаю, додышу ль до воли?» — крутнул головой Влас и оглянулся на звук шагов.
Полина робко заглянула в двери:
— Влас! Нынче у меня корова должна отелиться.
— А я при чем?
— Ну, ты ж у нас самый главный!
— Чего? Да не трогал я твою корову!
— Да я не о том! Свет нужен будет. По темну тяжко телка принять. Может, побудешь тут, покуда мы управимся?
— Мне-то что? — вытер Меченый вспотевший от испуга лоб. — Ты Золотаревой скажи, чтоб разрешила.
— Она согласилась, лишь бы ты не отказал.
— Успокойся, мне что тут, что дома — один хрен. Хоть до утра, если надо…
— Федя принесет тебе поесть, а я пойду.
Влас выругался вслед бабе и подумал, как хорошо, что он живет без семьи. «Не смог бы дышать до погоста с одной кикиморой. Обязательно потянуло б на блядей. С ними весело. Ни одна хайло не отворит, а то вон эта Галка! Сама хуже пугала, хоть и молодая, а мужика доканала вконец. Как он терпит ее? И воняет на него всякий день, впрягла в заботы — не продохнуть, да еще обзывается, срамит! Во сучонка облезлая! А Сашка молчит, все терпит. Подсказал ему, чтобы он своей бабе косорыловку устроил, так вот стебанутый, ответил, что она беременная. И что с того?» «У всех беременных характер меняется. Такой уж сложный этот период. Переждать его нужно», — вспомнил Влас и сплюнул от досады. Сам себя по голове погладил.
Меченый выглянул в окно. За ним начиналась пурга. Ветер гнал снежные тучи, выл в голых ветвях деревьев. Стеганул по окнам и взмыл вверх, к самым макушкам сопок. Там, набрав силу, загудел, закрыл небо черными крыльями и обрушился на горсть домов, вжавшихся в ночь, в сугробы.
Влас закрыл поплотнее двери. В дизельной от этого не стало теплее, зато завывания ветра глуше, не рвут душу на куски.
«Что ж кенту черкну в ответ? Как прикипел в дизельной? Ох и порегочет гад! А если узнает про мою получку? Так и вякну пахану: мол, на такие бабки приличную блядь не сфаловать. Не уломается… Пойду к Полькиной корове! Нет, какую-нибудь бабу нужно приловить. — Услышал, что движок теряет обороты, и взялся за ведро. — Сейчас подзаправлю тебя и схожу домой. Хоть чаю попью! Федьку, видно, не дождусь. Ему не до меня. Наверное, сидит пеньком возле коровы!»
Влас вышел из будки. Цистерна с соляркой стояла в двух шагах от дизельной, он даже шапку не надел. К чему она? Набрать солярку дело минутное. Подошел к цистерне и замер. На Власа двинулось что-то громадное, черное. Оно отвалило от деревьев и перло на него.
Меченый не сразу понял, не разглядел, лишь дыхание услышал, рык. Внезапно черный ком рявкнул, и Влас увидел огромного медведя. Он швырнул ведро и, забыв обо всем на свете, побежал к дому, крича во всю глотку: «Помогите!»
Он мчался, не разбирая дороги, не видя под ногами тропинки, не замечая кустов и деревьев. Влас слышал и чувствовал, что зверь бежит за ним, уже наступая на пятки.
Влас никогда еще не видел медведя вблизи, но ужас перед зверем, страх быть разорванным, изломанным гнали человека быстрее ветра. Ему, только что ругавшему свою судьбу, вдруг нестерпимо захотелось жить.
— Люди! Спасите! Помогите! — кричал, охрипнув от горя, понимая, что в следующий миг он может оказаться в когтях и на клыках зверя. — Помогите! — До дома всего пара шагов. Для медведя они — ничто.
Вот кто-то выскочил навстречу, в руках лом. Грубо оттолкнул Власа на крыльцо. Меченый упал, но страх сорвал его, поставил на ноги. Дрожа от ужаса, он увидел громадную глыбу, которая готова была накрыть его. Но путь ей преградил какой-то мужик. Резко ударил ломом в голову зверя и мигом отскочил к крыльцу.
— Лежи! Не вставай, твою мать! — услышал обращенное то ли к себе, то ли к медведю, но на всякий случай упал рядом с крыльцом.
В это время погас свет, кончился в движке запас солярки. Влас чертыхнулся. Темнота вокруг, хоть глаза коли. Даже дышать страшно. Так жутко бывает лишь на погосте, когда человек начинает понимать, сколь ничтожен перед вечностью.
Вот хлопнула чья-то дверь.
— Наверно, заснул Влас, не услышал, что его тарахтелка заглохла! — послышался голос Полины. — Пойду, разбужу его! Ты вернись к корове! Подожди, пока место выйдет!
— Лежи! — услышал Влас глухой голос и только теперь узнал Смирнова.
Меченый оглянулся на медведя. Тот был совсем близко. Он лежал, уткнувшись мордой в снег. Влас начал вставать.
— Ложись!
Но было поздно. Зверь мгновенно подскочил, собрался как пружина, бросился на Михаила. Тот мигом влетел под крыльцо. Зверь упал на обледенелые ступени. Медленно, словно нехотя свалился с них на бок, на снегу показалось темное пятно. Зверь выдохнул и перевернулся на спину.
Михаил осторожно выглянул из-под крыльца, неспешно вылез и позвал Власа:
— Теперь вставай! И где ты подцепил такого кента на ночь глядя?
— Возле дизельной припутал меня, — все еще дрожал голос Меченого.
— А я по воду собрался на речку. Знаю, что прорубь уже замерзла. Ее только ломом и возьмешь. Сунулся в двери, вижу, ты шпаришь бегом, а за тобой этот… Разборку хотел провести. Ну да поторопился, не то место и время выбрал. Не то б с радостью уступил бы ему тебя, — взял Михаил ведра с крыльца и, обтерев лом от крови, зашагал к реке.