Меченый озверел, увидев, как отделали освободившегося: ни одного живого места на всем теле. Той же ночью отловили троих ментов на вокзале. Те иль нет, виноваты иль невиновны в смерти человека, «малине» было все равно. За своего отомстили на разборке. Битым стеклом сдирали кожу со всех, на вопли никто не обращал внимания. Жестоко? Это зло было обоюдным.
— Иди собирать койку! — процедил Михаил сквозь зубы в приоткрытую дверь.
— Иди ты пешком в самую звезду! — огрызнулся Влас и, тяжело ступая, пошел в дизельную, кляня по пути всех лягавых, и в первую очередь Михаила.
Смирнов сам собрал кроватку. Склеил, сбил, отлакировал, оставил сохнуть. На утро муж Галины забрал ее. Благодарил обоих порознь. Условники снова перестали здороваться друг с другом.
Михаил, едва вернувшись из цеха, в конце дня бежал к Лиде. Если та была занята, шел к Золотаревым. Помогал строить сарай для кур. Семья решила завести хозяйство, а Мишке остаток вечера девать некуда. За свою помощь получил от Власа новую кликуху Жополиз и кучу ядовитых насмешек. Хотел Михаил в бане зацепить на кулак Меченого, да Федор помешал, подоспел не вовремя и разгородил:
— Опомнитесь, дураки! Чего вам надо? Угомонитесь!
Ночью, после бани, Влас так грохнул кулаком по перегородке, что дом застонал.
— Не видать тебе воли, лягавая блядь! Урою суку своими клешнями! — поклялся в который раз.
— Заткнись, мокрушник! — ответил Смирнов.
Влас головой пробил перегородку. Дамир, увидев громадную дырку в стене, босиком выскочил наружу. Он по-животному боялся Власа и никак не хотел увидеть его в комнате, рядом с собой, да еще с кулаками наготове.
Стукач больше всего на свете боялся боли. Он знал наверняка, попади он в руки Власа, тот осуществит угрозу и свернет ему башку на спину так, что каждый день сможет пожелать в лицо родной заднице «спокойной ночи».
Может, оттого, прижавшись к Полине хоть на миг, жаловался дрожащим голосом:
— Всем наделили меня родители. И красивый был, особо по молодости. Голову дали светлую, мозгам моим весь город завидовал. Руки умелые, ничто с них не выпадало: ни работа, ни копейка. И человек я тверезый и покладистый, добрый с самого изначалья, от макушки до пяток, а вот силы мало. Обделили. Недосмотрели. Как тяжко мне без нее в свете маяться, одному Богу ведомо.
— А на что она тебе? Маленькому, как ты, много ль надо?
— Все ж мужик я! Иной раз хоть плачь, так Влас достает. И постоять за себя не могу! Он же как бык! Злей медведя!
— Он добрый. Его сердить не надо.
— Мне из-за него хоть в конюшню под бок к кобыле. Все грозится окаянный!
— А грозит потому, что видит, как боишься его. Стерпи один раз. И он отстанет от тебя. Надоест болтать. Так завсегда случалось! Поверь.
И Дамир решился. В бане Меченый грозил утопить его в шайке. Стукач словно не слышал, проходил мимо, не дрогнув. Влас взъярился. Крикнул над самой макушкой:
— Вон из бани, потрох! Пидер вонючий! Дождись, покуда люди помоются!
Дамир спокойно продолжал плескаться в своей шайке. Влас бесился, но знал, стоит ему хоть пальцем тронуть стукача, на его защиту встанут все. Меченый метался, но Дамир не сбежал. Вымывшись, напарившись, он спокойно вышел из бани, а потом весь вечер отходил за чаем, успокаивался и хвалился Михаилу, как он ломал Власа:
— А я плевал на него, ну хоть башкой в печку станет лезть, решил для себя — не уступать. И дальше так буду! — пообещал уверенно.
Он сдержал бы свое слово, но когда в дыре стены показалась голова Власа, Дамир вылетел из комнаты.
Первой его заметила Золотарева и спросила, хмурясь:
— Ты чего это босиком?
— Там Влас к нам лезет. Я боюсь…
— Куда лезет? Почему не войдет в двери? Чего его бояться? Что там у вас стряслось? — вошла в комнату. Дамир за ее спину спрятался.
Влас торчал из дыры по плечи и поливал Мишку матом. Тот не оставался в долгу. Сидел за столом, высмеивая Меченого.
— Это что за цирк? Кто позволил жилье ломать? Вы его строили? Влас! Я вас спрашиваю? По какому праву ломаете жилье, которое предоставлено лишь на время? Почему позволяете себе такой тон? Где находитесь оба? У нас — не зона! Если соскучились по ней — никто не держит!
Влас тут же влез в свою комнату, предоставив Мишке возможность отдуваться за двоих.
— Объяснитесь, Смирнов, что случилось.
— Неувязка вышла. Нам спросить бы вас, а мы без разрешения, — мямлил Михаил.
— Головы друг другу оторвать вздумали? — леденел голос Нины Ивановны. — Как посмели?
— Мы хотели аккуратно, а получилось…
— Что аккуратно? Вы о чем?
— Окошко хотели проделать. Небольшое.
— Для чего?
— Сигарету дать. Или чаю стакан… Даже словом перекинуться.
— Вам далеко идти друг к другу? И главное, зачем врать? О каком окне могла идти речь, если вы так матерились, что Дамир босиком на улицу выскочил?
— Я ему заявление обещал написать. Вот он и решил поторопить меня. Говорил ему, что ножовкой нужно окно прорезать…
— Михаил, не несите чушь! Вы очень настораживаете своей ложью. Я о вас была лучшего мнения. Ведь не появись теперь, у вас сейчас была бы драка, если не хуже. Нам только этого не хватает! Живо заделать стену! Навести порядок! И чтобы ни звука! Ни одного грязного слова! Обоим понятно? И еще! По нашим правилам, мы друг к другу ходим через двери. Коль тут живете, уважайте наши законы! И никакой самодеятельности. Она здесь неуместна. Научитесь общаться меж собой на нормальном, человеческом, языке.
Золотарева ушла, убедившись, что сбила накал, и ссора заглохла сама по себе. Оба условника притихли как нашкодившие мальчишки.
— Вот ведь жизнь… Сколько времени рядом живут, а мир их не берет. Страшная это вещь — прошлая память. Чуть задень ее, и вновь болит. Рушит все, но надо их примирить. Иначе как дальше жить? Случись что, мы останемся виноватыми. Назовут бездушными, жестокими. Но чем я помогу этим людям? Врозь — все нормальные, а вместе никак не уживаются. И дело тут не в чахотке, которую вылечили. Здесь другая болезнь. Ее лишь время ломает, — думала женщина, вернувшись домой, и поделилась с мужем.
— Не переживай. Им обоим нужна хорошая встряска, которую будут вынуждены пережить вместе.
— Ты о чем? Вернуть в зону предлагаешь?
— Зачем? Это вовсе не обязательно. Просто на будущий год пошли всех троих на лов рыбы.
— Это ж рядом с поселком! Они сбегут. Все трое!
— Ни за что! Слишком разные, не договорятся. Исключай даже возможность.
— А кто в дизельной?
— Федор, как и был до Власа.
— Знаешь, до лета еще есть время. Дожить нужно. Кто знает, как все сложится, — ответила Нина Ивановна. Ей не пришлась по душе идея мужа.
Условники на следующий день отремонтировали перегородку. Забили дыру, кроме досок с обеих сторон обшили сухой штукатуркой, а Полина с Анной оклеили перегородку обоями. Теперь звукоизоляция стала много лучше. Шаги по комнате, разговор, храп и брань уже не тревожили. Соседи, казалось, успокоились.
Как только исчезла дыра в перегородке, стукач облегченно вздохнул. Он почувствовал себя в относительной безопасности и лег в постель у перегородки, разделившей жилища. Там Влас… Его кровать тоже у перегородки стоит. Под самым боком у Дамира. Теперь его храп не будит стукача. Одно плохо: нынче Дамир ничего не знал о жизни Меченого, — и это удручало стукача.
Когда приехал участковый, Дамир нашептал ему обо всем. Рассказал и показал перегородку. Не забыл доложить о походе за елками. Не смолчал о Смирнове, сдружившемся с Лидией, о Власе, совращающем местных баб. О себе смолчал, пожаловался лишь на тоску зеленую и глушь непроходимую.
Капитан слушал внимательно. Кое над чем посмеялся в душе и решил поговорить с Власом и Михаилом.
Первого нашел в дизельной. Тот проводил профилактику: чистил, смазывал, менял прокладки и сальники, регулировал движок. Он не сразу заметил участкового.