Теперь получить его полную характеристику было не так уже трудно.
Если бы он знал это раньше, то, возможно, можно было бы нейтрализовать воздействие радиации. Теперь уже было поздно. Бурмаков сел за пульт, попробовал собраться с мыслями, но они прыгали, словно те индикаторные огоньки. Степан Васильевич навел телескоп на Землю.
Далеко-далеко, за шесть с половиной миллиардов километров от «Набата», засветилась серебряная звездочка в голубом окружении. Где-то там была Москва, город, в котором он родился и вырос. Бурмаков напряг зрение, и ему показалось, что на экране появились очертания Евроазиатского материка, Родины. А может только показалось? Да это ли главное? Главное, что она, Родина, есть. Она согревала его сердце в каждом полете и согревает сейчас. Она ждет от него, своего посланца и сына, что он и это задание выполнит обязательно, расскажет людям о жизни на чужих планетах. Она будет переживать, если он погибнет. А хочет ли он этого? Нет. Он хочет, чтоб Родина в любом случае могла гордиться своим верным сыном.
Нечеловеческим усилием воли Бурмаков заставил себя думать о цилиндрах. Один компонент их энергии сейчас был ему известен. А второй, третий, четвертый? Ему вдруг вспомнился взрыв левой дюзы и маленькое ослепительное солнце, вырвавшееся из нее. А что, если?.. Идея, пришедшая вдруг в голову, была очень простой. Сложный расчет электронной машины подтвердил ее. Бурмаков быстро оделся и пошел к пещере.
Назавтра он сказал Вите:
— В цилиндрах находятся защищенные сильным магнитным полем оголенные атомы вещества и антивещества. Как только магнитная оболочка слабеет, начинается процесс аннигиляции — тот процесс, который полностью превращает вещество в энергию.
— То, что мы пытаемся сделать на Земле? — переспросил Витя, которому Бурмаков показал и объяснил свои расчеты.
— Да, — подтвердил Степан Васильевич. — Хотя многое пока мне непонятно. Но думаю, что энергию, скрытую в атомах вещества, мы сможем использовать в своих двигателях. Конечно, если удастся эти атомы отделить от антиатомов.
Снова почти сутки Бурмаков не отходил от счетных машин. Все они работали с предельной нагрузкой.
Через 23 часа Бурмаков получил ответ, который искал многие недели. Топливо для двигателей было найдено.
— Жаль, что Павел Константинович не поедет с нами на развалины города, — уверенный, что вот теперь они с командиром наконец поедут к плутоновому городу, Витя искренне посочувствовал своему старшему другу.
— Ты поедешь один, мой мальчик, — печально и ласково сказал Бурмаков и устало откинулся на спинку кресла. — Но раньше я должен построить преобразователь. Вот данные, сделай расчеты. — Он пошел в спальню и лег под антигравитационный колпак рядом с Павлом.
«Совсем обессилел», — сочувственно подумал Витя.
Бурмакову становилось все хуже и хуже. Уже не помогали даже тонизирующие и антирадиационные уколы. И когда Витя отправлялся к открытому Павлом городу, командир, вопреки обычаю, не пошел его провожать. Он только попросил:
— Не задерживайся, Витя.
Если бы он сказал хоть слово о своей болезни, Витя не поехал бы. Но Бурмаков умолчал.
12
15 января, по земному исчислению
«Набат» проходит орбиту Марса. Мы возвращаемся на Землю. Много событий произошло с того времени, как началась наша экспедиция. О некоторых из них я писал уже. И сейчас мне осталось рассказать только о самом последнем. Прошло уже несколько месяцев, как не стало С.В., но наше горе незабываемое.
Я не догадывался, что С.В. безнадежно болен. Считал, что он просто очень устал. Я вернулся через три земные недели и еле узнал нашего командира. Он был похож на П.К. Правда, П.К. поправлялся, а С.В., как выяснилось, уже поправиться не мог.
Мое возвращение подбодрило С.В. Я привез несколько километров отснятой пленки, и он, не отрываясь, просматривал ее, то и дело комментируя отдельные кадры. Да, П.К. открыл селище, остатки которого, благодаря необычайно твердой почве Плутона и большому холоду, сохранились на многие тысячелетия. Так, в частности, сказали приборы, которые исследовали обломки стен и пыль, что осталась от предметов.