Последняя песнь Акелы-3

Сергей Бузинин

Последняя песнь Акелы-3 Даешь! Не дошагать нам до победы. Даешь! Нам не восстать под барабанный бой. Стая Хищных Птиц Вместо райских голубиц — И солдаты не придут с передовой. «Марш хищных птиц». Джозеф Редьярд Киплинг Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку — каждый выбирает для себя. Ю. Д. Левитанский ПРОЛОГ 4 апреля 1900 года. Претория. Резиденция президента Трансвааля Громоздкие напольные часы гулким боем возвестили о наступлении полдня и, оставаясь равнодушными к монотонно расхаживающему по комнате долговязому бородатому мужчине в длиннополом сюртуке, продолжали отмерять кусочки времени, которые люди называли минутами. Бородач бросил короткий, нетерпеливый взгляд на циферблат и, игнорируя ироничную усмешку невысокого крепыша, развалившегося в кресле и водрузившего ноги на журнальный столик, вынул из внутреннего кармана пиджака короткую трубку и охлопал карманы в поисках спичек. Справедливо предполагая, что поиски вряд ли увенчаются успехом, крепыш нехотя выбрался из кресла и, небрежно чиркнув длинной шведской спичкой о голенище пыльных сапог, поднес трепещущий огонёк товарищу. Тот, благодарно качнув окладистой бородой, раскурил трубку и с монументальным видом надолго замер напротив окна. — Якубус! — сочно потянулся крепыш, пронаблюдав полчаса за бородачом, застывшим, словно обелиск перед окном. — Скажите честно: на улице комедианты дают представление или молодые бауэрфрауэн отплясывают доммвелок, задирая юбки выше головы? Давненько за вами слежу и скажу по чести, я уже не могу и представить, какое зрелище заставило вас прилипнуть к окну. Так что же? — Дом, — не оборачиваясь, скупо обронил бородач. — Люди строят дом, Кристиан. Только представьте, мой друг, вокруг война, а они строят… Счастливцы… И еще. Не нужно столько официоза, оставим «выканье» дипломатам. Зови меня просто — Коос. Мы не в церкви, да и ты не пастырь. — Бородач вдруг запнулся на полуслове и тоскливо взглянул на собеседника. — Да и когда мы еще в церковь-то попадём? — Служение в храме — для праздничных дней, друг мой, Коос, — с легким надрывом вздохнул Кристиан, — а в беду и на войне надо верить, что бог с тобой. Просто верить. А что же до остального — как ва… тебе будет угодно, — крепыш покладисто кивнул и вновь плюхнулся в кресло. — Даю голову на отсечение, вы, тьфу, ты! Ты! Ты сейчас думал о своей ферме. Сколько там уже не появлялся? — В Лихтенбурге-то? — погрузившись на мгновение в радостные воспоминания, скупо улыбнулся Коос, — почитай с Рождества и не был. А как англичане Старка и его головорезов с цепи спустили, так и вовсе семью в буш перевез. Есть там у меня одно укромное местечко. Пусть заищутся. — Ну, учитывая, сколько там рабочих рук, смерть от скуки и голода им не грозит, — хмыкнул Кристиан. — Сколько у тебя детей? Десять? — Двенадцать, — с едва заметной грустью улыбнулся бородач. — Единокровных — двенадцать. А перед самой войной еще шестерых сорванцов усыновили. И впрямь — не соскучатся. — Ну, такой оравой ты после войны свое хозяйство вмиг восстановишь, — чуть завистливо протянул Кристиан и потянулся к пузатой бутылке, стоящей на краю столика. — Или англичане до него еще не добрались? — Не знаю, — пожал плечами Коос. — Может, стоит, а может, и в щепки разнесли. Говорю же, с зимы в те края не наведывался. С британцев станется. Мы, когда сюда добирались, через Фрейхед проезжали, так вот от дома Луиса и впрямь мало что осталось. Две стены и те в дырах… Что за люди? Ну, считают они Луиса врагом, ну, воюем мы с ними, так зачем мстить-то, да еще так мелко?.. — Тем более, что толку от той мести — ноль, — язвительно ухмыльнулся Кристиан, набулькав полный стакан и смакующе вдыхая аромат коллекционного коньяка. — Луис уже в этих апартаментах обжился и по всему видно — чувствует себя прекрасно. — Мужчина залпом, словно пил не дорогущий напиток, а самопальную сивуху, замахнул стакан и довольно зажмурился. — Вон какие мебеля себе завел… — Вот-вот, — укоризненно качнул бородой Коос, — столик антикварный, чуть ли не королевский, а ты на него — сапожищи! Они же грязные! — И то верно, непорядок, — нахмурился Кристиан, рассматривая свою обувь, словно увидел в первый раз. — Сдается мне, что когда я ноги на стол умащивал, сапоги почище были… Надо будет как-то поделикатней Луису намекнуть, чтоб прислугу порасторопней взял… Прерывая раздумья Кристиана, распахнулись сворки двери и молодой негр в расшитой золотыми галунами ливрее громогласно возвестил: — Его высокопревосходительство президент республики Трансвааль! Заключительные слова еще звенели в воздухе, когда в комнату стремительно вошел синеглазый мужчина в военном френче без знаков различия. Луис Бота — самый молодой генерал республики, а теперь уже и ее президент. Следом за ним, неторопливо и аккуратно, словно опасаясь помять новенькие мундиры, но и стараясь не отставать, гулко притопали генералы Снеман и Эразмус. Буквально минутой позже, в кабинет беззвучно просочились адъютант Боты Спиерхелд и фон Сток, немецкий военный советник, официально числящийся чуть ли не комвияжером, но носящий цивильный пиджак, словно майорский китель. Коос и Кристиан шагнули навстречу президенту и его свите, обменялись с ними рукопожатиями и скупыми приветствиями. И только, покончив с любезностями, когда все собрались вокруг массивного стола застеленного пестро раскрашенной картой, Кристиан с удивлением отметил, что в кабинете находится еще один человек, одетый в такой же китель, как и Бота. Знакомый незнакомец — странный русский картограф с необъяснимо большими — для присутствующих — правами и не меньшими полномочиями. Вот только славящийся своей наблюдательностью бур мог дать голову на отсечение, что не припоминает, когда и как этот таинственный русский вошел в кабинет. Ну и черт, прости Господи, с ним. Главное — наконец-то станет известно, зачем его и Кооса с такой поспешностью выдернули в столицу. — Генерал Де Ла Рей, — прерывая короткую паузу, Бота отвесил короткий кивок Коосу, — генерал Де Ветт, — еще один короткий кивок, но адресованный уже Кристиану, — я благодарен вам за быстрое и точное выполнение моего распоряжения. Спешность вашего прибытия в столицу не случайна. Помимо необходимости согласовать ряд жизненно важных для обеих республик стратегических решений, вынужден огорчить: неделю назад скончался генерал-коммандант Пит Жубер. Его приемником прочили Лукаса Мейера, но три дня назад генерала госпитализировали и надежды, что он поправится в ближайшее время, нет. То есть, в настоящий момент обе республики практически одновременно остались без верховного военного командования. Два дня в Кригсрааде почти непрерывно шли дебаты… переходящие в драки… — Всего два дня? — недоверчиво хмыкнул Де Ла Рей, набивая табаком трубку. — Что-то скоренько они угомонились. Помнится, когда решали вопрос о моем генеральстве, так чуть ли не неделю глотки и бороды рвали… — Заметив укоризненные взгляды Спиерхелда и фон Стока, генерал смутился и чуть склонил голову перед Ботой. — Ох! Прости, Луис, то есть, простите господин президент, что перебил вас…Но все же. Кого эти крикуны решили назначить на столь высокий пост? — Я разо… распустил Кригсраад, — коротко бросил Бота, напряженно всматриваясь в лица генералов. Видя, что возражений нет, и новость о роспуске высшего военного совета республики воспринята благосклонно, президент с едва заметным облегчением перевел дух и продолжил. — Неоднократно поступали предложения возложить обязанности верховного командования на меня, но я полагаю, что в данных обстоятельствах на должность генерал-комманданта как нельзя лучше подходит генерал Кристиан Де Ветт… Оборвав речь на полуслове, Бота пристально всмотрелся в лица окружающих. Прождав несколько минут и так и не услышав ни слова против, он едва заметно довольно улыбнулся. — Поздравляю вас Кристиан и… сочувствую. Несмотря на ряд выигранных сражений, наше положение не из легких, и если мы хотим победить в войне, то работы вам, да и всем, предстоит уйма. Как сказал один…поэт: Враги наступают со всех сторон, Сея разруху и страх, И пусть бритты мнят себя выше Луны, Мы спляшем на их костях! — Неплохие стишата, — чуть покровительственным тоном заметил Де Ветт, кривя губы в легкой усмешке. — Но я бы взял на себя смелость рекомендовать, что написание нового стихотворного шедевра лучше поручить придворному поэту… — В штате президентского коммандо поэты не числятся, — невозмутимо парировал Бота, смерив оппонента холодным взглядом. — Приходится довольствоваться тем, что есть. — Ваше высокопревосходительство сманило к себе на службу Золотой Голос Трансвааля и жалуется, что у него нет поэтов? — откровенно возмутился Де Ветт, привставая из давно облюбованного кресла. — Вы так непритворно раздосадованы, — преувеличенно любезным тоном процедил в ответ Бота, — словно не знаете, что ваш русский любимчик прислал письмо с отказом служить в президентском коммандо, заявив, что предпочитает находиться под вашим началом… — Да-а-а? — неподдельно удивился Де Ветт с ошарашенным видом рухнув назад в кресло. — Я и в самом деле не знал об этом… Дело в том, что херре Троцкий лечился в госпитале и потом куда-то пропал… И я решил… — Я уже начинаю сожалеть, что назначил вас на пост генерал-комманданта, — с явной неприязнью бросил Бота. — Если вы не знаете, что творится в вашем собственном коммандо, то вряд ли можно быть уверенным, что вы будете соответствовать занимаемой должности… — И кто мне это говорит?! — гневно раздул ноздри Де Ветт, вновь привставая с кресла. — Тридцатипятилетний мальчишка с раздутым самомнением? — Это говорит человек умеющий словом и делом постоять за себя и свои свершения! — чуть наклонившись вперед, словно готовясь к броску, не менее грозно рявкнул Бота и упер кулаки в бока. — Вот мы сейчас… — набычился Де Ветт и решительно шагнул вперед, — и посмотрим… И замер на месте, остановленный внезапным громким воплем фон Стока: — А-а-атставить! — разбрызгивая слюну, заорал немец и со всей силы долбанул кулаком о столешницу. — Господин президент! Господин генерал! А-а-атставить!!! Рёв командного голоса и грохот подпрыгнувшего от удара стола возымел действие, и оба, распаленных взаимной неприязнью мужчины, застыли на месте, переводя растерянно-пристыженные взгляды друг на друга, на немца и обратно. — Господа! — укоризненно, словно учитель, выговаривающий двум расшалившимся школьникам, улыбнулся фон Сток. — Напоминаю: мы собрались, чтобы обсудить стратегию на ближайшее время, а не выяснять отношения и спорить о судьбе какого-то поэтишки… Едва прозвучали слова «какого-то поэтишки», все без исключения буры скрестили на немце недоуменные взгляды и после короткой паузы разом загомонили, силясь объяснить, кто же такой «херре Троцкий» и что он значит для каждого свободного бюргера. — Может быть, это несколько не своевременно, — чуть насмешливо бросил Кочетков, решительно вклиниваясь в генеральскую многоголосицу. Отвесив пару язвительных замечаний, он заставил крикунов прислушаться к его негромкому голосу и замолчать. — Я хотел бы напомнить, что уважаемый всеми нами херре Троцкий исчез из госпиталя не просто так, а отправился на рыбалку… — Час от часу не легче! — раздосадовано всплеснул руками Бота. — Вот сейчас самое время для рыбалки! Не вы ли, господин… картограф, с достойным похвалы постоянством твердили мне, что большая часть проблем нашей армии решается внедрением дисциплины?! Я, следуя вашим советам, не чураюсь самых жестких мер, чтобы войска обрели нужный вид и форму, а в это время ваш…соотечественник, покидает место службы ради рыбалки! Президент резко повернулся к Де Ветту и бросил, звенящим от злости голосом: — Как только этот… рыболов вновь соблаговолит посетить расположение вашего коммандо, генерал, потрудитесь проследить, что бы он понес заслуженное наказание! — Если гнев начальника вспыхнет на тебя, то не оставляй места твоего; потому что кротость покрывает и большие проступки, — Кристиан отвесил короткий поклон и отвернулся, пряча довольную улыбку. — Всенепременнейше, господин президент! Всенепременнейше! Остальным же, при виде стайки озорных чертят, резво скачущих в глазах генерала, моментально стало понятно, что наказание, придуманное Де Веттом для «опального» поэта, вряд ли будет тяжелее, чем епитимья, наложенная на праведника. Максимум — отдельная койка в отдельной палатке, возведенной в ранг гауптвахты, чтобы наказанный мог спокойно выспаться по возвращении. — Прошу прощения, господин президент, — вежливо склонил голову подполковник, — но осмелюсь напомнить, что убыл он не на простую, а на МОРСКУЮ рыбалку… Ту самую, о которой я имел честь беседовать с вами после взятия Мафекинга… — А-а-а! — Бота легонько хлопнул себя ладонью по лбу. — Это в корне меняет дело. Прошу прощения за необоснованные претензии. — И, меняя тему разговора, шагнул к столу. — Господа! Прошу внимания, господа! За беседами о высоком искусстве мы несколько отвлеклись от основной темы нашей встречи. Господин фон Сток, любезно проанализировав имеющиеся данные о силах противника на настоящий момент, сделал некоторые выводы, о которых сейчас нам и поведает. Прошу вас! Бота приветливо махнул немцу и чуть отступил в сторону, освобождая место сбоку от карты. — Итак, господа! — откашлялся фон Сток, ткнув стеком в обширное, расцвеченной символами тактической обстановки, полотно карты-трехверстки. — По данным на вчерашний день, ударные отряды англичан находятся здесь, здесь и здесь. Вооруженные силы обеих республик, раскиданные по всем фронтам, с учётом иностранных волонтеров не превышают пятидесяти семи тысяч человек при шестидесяти трех орудиях, из которых не менее двадцати — трофейные. Тогда как британский военный контингент насчитывает не менее ста пятидесяти тысяч активных штыков и сабель, при поддержке семидесяти орудийных стволов разных калибров и семи бронепоездов. Англичане не сидят сложа руки, и по сведениям, полученным от наших… — немец кинул выразительный взгляд на Кочеткова и вновь повернулся лицом к генералам, — друзей, сэр Робертс создал тридцатипятитысячную армию и вновь собирается нанести удар по Блумфонтейну… — Что и говорить — силы великие, — невозмутимо буркнул Де Ла Рей, опираясь на подоконник. — Но все же не след забывать святые слова: Господь — свет мой и спасение моё: кого мне бояться? Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое; если восстанет на меня война, и тогда буду надеяться. — Я предпочитаю несколько иные слова, — с легким превосходством усмехнулся фон Сток. — Веруй в бога, но все делай сам. Великая мудрость великой нации, сделавшей свою страну великой… — Если вы так гордитесь мудростью своего народа, — насмешливо фыркнул Бота, — то зачем вы её искажаете? — И тут же произнес почти без акцента: Helfen Sie sich selbst und Gott wird euch helfen. — Помоги себе сам, и Бог поможет вам. То есть упование на собственные силы не отрицает вмешательства Господня? Фон Сток пристыжено замялся и, подбирая ответ, на какое-то время замолчал. — И увидел я, что нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими, — Кочетков, внимательно поглядывая на всех присутствующих, вновь вмешался в разговор, подводя своими словами черту под дискуссией. — Потому что это — доля его. Ибо кто приведет его посмотреть на то, что будет после него? — Примерно это я и хотел сказать, — благодарно улыбнулся Бота и вновь кивнул немцу, огорошенному дружным отпором. — Продолжайте, мой друг, продолжайте! Фон Сток, дисциплинированно отставив в сторону личные переживания, отвесил четкий, словно на плацу, поклон и вновь взялся за стек. — Помимо этого, в данном районе, — импровизированная указка уперлась в точку на границе Оранжевой республики, — под Варрентоном, лорд Китченером формируется еще один ударный отряд в составе которого находятся два батальона хайлендеров Гордона, конная пехота из корпуса генерала Кобса, в ближайшее время ожидается прибытие второго батальона Норфолкского стрелкового полка, двух эскадронов Девонширских улан, одной или двух инженерных рот четвертого Йоркширского… — Пехотинцев из Норфолка, девонширских кавалеристов и йоркширских инженеров можно не учитывать, — Де Ла Рей, разминая затекшие суставы, прошелся по кабинету и шумно потянулся. — Да! Еще и пулеметную команду из Королевского шропширского лёгкого пехотного — тоже. — Вы не могли бы объяснить, на чем основано данное заявление? — вопросительно блеснул моноклем фон Сток, на мгновение замерев возле карты. — Вы имеете сведения о новом месте их дислокации? — Имею, — бур разгладил бороду и едва заметно поморщился. — Около трех сотен выживших направлены в лагерь для военнопленных под Преторией, остальные — кто на дне Вааля, кто в могиле… — Простите! — возмущенно вытянул губы фон Сток, пристально глядя на генерала, — но мне об этом ничего не известно! — Естественно, не известно, — пожал плечами Де Ла Рей и в очередной раз принялся набивать трубку. — Дело было два дня назад, пленных мы вообще только сегодня сдали в лагерь. Доклады писать некогда было, да и необходимости в них я не видел. Я же уже здесь… — Твоя скромность делает тебе честь, Коос, — трубно прогудел генерал Эразмус, — но все же хотелось бы узнать подробности столь примечательного события. Тем более — из первых уст. Ведь тебе нечего от нас скрывать? — Да какие могут быть секреты? — Де Ла Рей аккуратно переместил на пол невесть откуда взявшуюся кошку, нахально развалившуюся на приглянувшейся ему кушетке, и устроился поудобней. — Три дня назад, получив телеграмму с приказом прибыть в Преторию, я отправился в путь. Вот здесь, — генерал, преувеличенно тяжко кряхтя, поднялся с кушетки и ткнул пальцем в карту, — я встретил Терона и его коммандо. Даниэль доложил, что уже несколько дней наблюдает за передвижением воинской колонны и намечает диверсию, однако не уверен в полном успехе из-за малочисленности собственных сил. По его сведениям в колонне насчитывалось больше девяти сотен англичан при трех пулеметах, тогда как коммандо Терона только двести сорок стрелков. Мой конвой тоже не армия, всего-то сорок бойцов, но! Неподалеку, примерно в трех милях от лагеря Даниэля, разбило бивак Пенкоп Коммандо, и я отправил к ним гонца с приказом присоединиться к людям Терона… — Вы, конечно, одержали победу, — протирая стекло монокля, перебил генерала фон Сток. — Но все же, личный состав Пенкоп Коммандо целиком и полностью состоит из школьников и, на мой взгляд, надеяться на детей в таком ответственном предприятии весьма самонадеянно… — Если речь идет о немецких детях, может быть, так и есть, — гордо встопорщил бороду генерал. — Но здесь речь идет о юных бурах! Эти мальчики хоть и юны, но они такие же бойцы, что и взрослые! А то и лучше. Под Магерсфонтейном такой вот пятнадцатилетний школьник подполз к трем английским солдатам на двадцать метров и приказал им поднять руки. Британцы, естественно, решили, что парнишка не один и побросали ружья на землю, юнец, недолго думая, привел их в наш лагерь. Даже я тогда сильно удивился и спросил у героя, как он умудрился взять в плен троих взрослых мужчин. Напоминаю — вооруженных и подготовленных солдат! А сорванец мне эдак невозмутимо: «О! Я их окружил, генерал». А вы говорите — самонадеянно… — Беру свои слова обратно, — в который раз за вечер смутился фон Сток. — Прошу прощения, что, высказав недоверие, перебил вас. Будьте любезны, продолжайте рассказ. — Немного подумал и добавил: — Пожалуйста. — В том, что англичане собираются перебраться через Вааль, не сомневался даже последний мальчишка-обозник, — Де Ла Рей, пыхнув трубкой, выдохнул облако ароматного дыма. — Но, дабы грех самомнения не одолел мою душу, я распорядился взять в плен какого-нибудь англичанина из этой колонны. А лучше двух. Мой приказ был исполнен в тот же день. Пленные подтвердили мои предположения и рассеяли сомнения. Правда, люди Даниэля притащили всего лишь унтеров и эти мелкие сошки не знали, в каком именно месте их командир решит осуществить переправу. Но как сказано в Книге Книг: глупый сидит, сложив свои руки, и съедает плоть свою… — Вообще-то эти слова принадлежат не одному из Евангелий, — с отсутствующим видом заметил фон Сток, разминая тонкую папиросу, — а Екклесиасту… — А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, — Де Ла Рей окинул немца сочувствующим взглядом, как умудренный годами старец взирает на проказы несмышленого ребенка и, не тратя времени на дельнейшие препирательства, продолжил: — Как всем известно, в тех краях переправиться можно в двух местах. Переправа возле Хуудскараля как нельзя лучше подходила для засады, поэтому я отправил часть людей на дорогу, где имелся поворот к Луудскаралю, чтобы они всячески обозначали активность. Командовал ими старый Ян ван дер Вестхайзен, и хитрый старец в который раз доказал всем, что и в свои восемьдесят два даст фору многим молодым. Люди Вестхайзена соорудили три завала, устроили несколько обстрелов, в общем, всеми доступными методами объяснили англичанам, что по дороге к Луудскаралю идти неудобно и опасно, и британцы послушно (всегда бы так!) свернули к Хуудскаралю. Ненадолго прервав рассказ, генерал неторопливо подошел к столу и без лишних церемоний щедро плеснул в стакан из той же бутылки, которую Де Ветт активно опустошал до начала совещания. Не спеша выпив коньяк, Де Ла Рей довольно крякнул, степенно огладил бороду и, заметив чуть завистливый взгляд Снемана, налил еще порцию и протянул стакан старому приятелю. При виде генералов мирно беседующих о посторонних вещах, фон Сток попытался возмутиться, но был вовремя остановлен Кочетковым и препровожден в дальний угол. Глядя, как русский «картограф», приобняв немецкого «комвияжера», растолковывает особенности бурского менталитета вообще и их высшего командования в частности, Де Лай Рей обменялся довольными взглядами с президентом и, как ни в чём не бывало, продолжил повествование: — Я, Терон и англичане находились на правом берегу Вааля. И к тому времени, когда британцы приблизились к переправе, херре Шульженко, вы все помните этого немного сумасшедшего фанатика минной войны, уже заложил взрывные заряды не только на мосту, но и на обоих берегах, прилегавших к переправе. Согнав к реке чуть ли не всех свободных от службы людей, он уговорами, приказами, и чуть ли не мольбой заставил их выкопать уйму ям и уложил в них свои взрывающиеся игрушки. Мальчики из Пенкопа со всех окрестных ферм и шахтерских лагерей ему мелких железок, битых бутылок и прочего мусора натаскали, и Шульженко напихал его вместе с минами. Когда русский закончил свою работу, все бойцы из Пенкоп Коммандо уже находились на левом берегу, где словно кроты, нарыли себе укрытий, да так славно, что даже я, зная, где они прячутся, не смог разглядеть ни одного. А вы говорите, — бур кинул торжествующий взгляд на фон Стока, — мальчишки, школьники, самонадеянно… Видя, что немец к продолжению дискуссии не расположен, Коос довольно хмыкнул в бороду и наконец-то закончил свой рассказ: — Всё шло, как мы и предполагали. Я свято уверен, господа, предсказуемость англичан, прописанная в уставе, их когда-нибудь и погубит. Так и в этот раз. Первыми переправились одна стрелковая и одна инженерная роты и принялись разбивать лагерь, потому как дело шло к вечеру. Следом за первыми еще две пехотные роты потопали через мост, а остальные ждали своей очереди, даже не удосужившись принять боевой арьергардный порядок. Вот тут-то наш безумный минер пустил в небо ракету, и его люди одновременно взорвали и мост, и оба берега! Рвануло так, словно сам архангел Михаил махнул мечом огненным! Уж на что мы далеко от берега стояли — и то шляпы замучились ловить. Тех англичан, что чудом уцелели в этом аду, тут же принялись расстреливать мальчики из Пенкопа и люди Терона. Британцы даже не успели развернуть и подготовить к бою пулеметы, да и их хваленые кавалеристы больше суетились, чем оборонялись… Десяток минут непрекращающейся пальбы и все, кто выжил, бросили оружие. Пожилой бур немного помолчал, оглаживая бороду и, глядя сквозь стену куда-то вдаль, так и не выйдя из полутранса, тихо произнес: — Видел я тогда, что хоронили нечестивых, и приходили и отходили от Святого Места, и они забываемы были в городе, где они так поступали. И это — суета! Мы живем в страшное время, господа, страшное… Нам нужно радоваться, что Господь сподобил одним ударом уничтожить множество врагов, а не хочется. Вспоминаю тот кошмар, что творился на берегах реки после взрыва, и содрогаюсь. Страшно… — А я, признаться, восхищен! — подрагивающим от азарта голосом произнес фон Сток, чуть нервно протирая и без того сияющее стекло монокля. — Сколько врагов вы уничтожили? Тысячу? — Шестьсот тридцать семь, — вздохнул Де Ла Рей, избегая встречаться взглядом с восторженным немцем. — Шестьсот тридцать семь душ людских, нашли последнее пристанище на берегах Вааля. И триста одиннадцать сдались в плен… — Таким образом, группировку лорда Китченера под Варрентоном можно полностью исключить из оперативных планов британского командования, — с прагматичным апломбом заявил фон Сток, вновь подойдя к карте. — Gut. Sehr gut. С теми силами, что сейчас находятся под его командованием, он опасности не представляет, а подкрепления ему не дождаться. Но сейчас речь не о Китченере, а о сэре Робертсе и обороне Блумфонтейна. Я предлагаю объединить личный состав коммандо присутствующих здесь генералов и Иностранный легион под командованием господина Максимофа в одну армию, после чего мы получим группировку в двадцать две тысячи активных штыков при поддержке двадцати семи орудий и семнадцать… Господин генерал! — фон Сток обернулся к стоящему наособицу Де Ла Рею, — как я понял после столь выдающегося сражения вы захватили у англичан три пулемета? — Два, — коротко бросил бур, немного помолчал и добавил, — мы захватили два орудия «Максим-Генри» на станках Норденфельта, попросту говоря — пом-помы. Третьему взрывом разнесло станок и казенную часть. Мы его утопили. — То есть, созданная группировка будет иметь поддержку семнадцати пулеметов системы «Максим», четырех системы «Браунинг-Кольт» и одиннадцати орудий системы «Максим-Генри». Имея под рукой такую силу, можно потягаться с англичанами! Если мы расставим наши силы таким вот образом… — немец вынул из шкафа громадную карту города и его окрестностей и, разложив ее поверх первой, принялся тыкать стеком в давно намеченные точки, — то создадим Die mдchtige Festung — неприступную крепость! Зная малоподвижность англичан, мы имеем в запасе время от двух недель до месяца и можем бросить значительные силы на земляные работы. Я предлагаю соорудить редуты в данных точках, — фон Сток последовательно ткнул стеком в карту, — и, расставив в них орудия, создать практически непроходимую для пехоту зону… — Только для пехоты? — перебил докладчика Эразмус, скептически вздернув бровь. — Насколько мне известно, у англичан, кроме обычной, легкой, полно конной пехоты да и в австралийской легкой кавалерии служат отчаянные парни… И, зная местность вокруг Блумфонтейна не хуже своей фермы, могу сказать уверенно: у этих ребят будет много неплохих шансов проскочить вашу «непроходимую» зону верхами и устроить нашим артиллеристам день гнева Господня… Смотрите! — старый бур расправил карту и уверенно ткнул пальцем в блекло-коричневую поверхность, местами рассеченную зеленоватыми пятнами, — вот тут, тут и во-о-от здесь цепь холмов, за которыми наступающие легко укроются от огня, а между ними — ложбины, по которым противник подойдет к вашим редутам почти вплотную! — Пусть подходят, — невозмутимо пожал плечами фон Сток, — тут-то их и встретят наши пулеметные расчеты и стрелки. — Допустим, — Снеман, сочтя своё вмешательство необходимым, бесцеремонно оттер немца от стола и вперился в карту, — один раз этот номер у нас пройдет, а дальше? Неужели вы рассчитываете, что сэр Робертс разом погонит ВСЕ свои войска в атаку? Правильно, не думаете. А сколько, вы говорите, он с собою пушек тащит?.. — Около тридцати полевых орудий калибра три дюйма и шесть морских гаубиц калибра шесть дюймов, — недоуменно протянул фон Сток. — Его артиллерийский парк чуть большее того, чем будет располагать наша сводная группа, так что я не вижу большой проблемы… — Все наши осадные крупнокалиберные орудия — «Длинный Том», «Большая Берта» и остальные — находятся по Ледисмитом. Те пушки, что имеются в нашем распоряжении сейчас, — такие же несчастные трехдюймовки, что и у сэра Робертса, — чуть раздосадовано поджал губы Снеман. — И как только сэр Робертс, даже ценой большой крови выяснит расположение наших орудийных позиций, его морские шестидюймовки смешают редуты с пылью! — За оставшееся время мы вполне успеваем перевезти дальнобойную артиллерию из-под Ледисмита в Блумфонтейн, — упрямо тряхнул головой фон Сток, — и тогда мы как минимум уровняем наши с англичанами шансы, если не превзойдем их! — Угу, — угрюмо буркнул Де Ветт, так и не удосужившись подняться с кресла, — а заодно ослабим наши коммандо под Ледисмитом, чем непременно воспользуется Булер, свернем наши операции на вражеских коммуникациях, оставим неприкрытым правый фланг… А что? Пусть тот же Китченер поблагодарит Бога, сэра Робертса и нашу глупость и, перебравшись через Вааль, пройдется огнем и мечом по неприкрытым войсками землям. — Но подкрепления для лорда Китченера уничтожены господином Де Ла Реем, — обескуражено пробормотал фон Сток, оглядываясь на стоящих в стороне от стола Боту и Кочеткова, словно ища поддержки. — Он не осмелится… — Если мы соберем почти все наши силы в одном месте, — Де Ветт чуть подавшись вперед, пристально взглянул на иностранного советника, — очень даже осмелится! Даже тех немногих сил, что у него есть, будет достаточно для рейда по неприкрытым территориям. И наконец: Коос нанес врагу немалый урон, но это ведь не последние солдаты Империи? По моему мнению — задумка хороша, но никуда не годится. — И какой же план вы хотите предложить вместо разработки Прусского генштаба? — холодно спросил фон Сток, с легким недоумением разглядывая местный генералитет. — Как минимум нечто гениальное? Собираясь ответить что-то резкое Де Ветт решительно встал с места, но его ответ так и осталось не озвученным. Бота, выйдя к столу, жестом прервал спор и попросил внимания. — Предложение херре фон Стока, несомненно, хорошо, — уважительно кивнул немцу президент, — но в данных обстоятельствах оно, к сожалению, не решает скопившихся проблем. Поэтому я предлагаю следующий вариант действий и прошу отнестись к нему, не менее критично. Дождавшись согласных кивков от каждого из присутствующих, Бота подошел к столу и начал говорить, четко формулируя условия последовательного выполнения тех или иных действий, называя ответственного за выполнение той или иной операции и предполагаемое количество задействованных в ней сил. Де Ла Рей, по прежнему стоявший у окна, на какое-то мгновение отвлекся, чтобы в очередной раз набить трубку и с удивлением заметил, что Кочетков внимательно смотрит на Боту и кивает в такт его словам, словно учитель, молчаливо поддерживающий лучшего ученика во время экзамена. — И если мы сумеем выполнить хотя бы половину задуманного, — устало оперся на край стола Бота, — то получим возможность предложить англичанам мир, говоря не как побежденные, а с позиции сильного. Не уверен, что британцы пойдут на заключение соглашения, но шансы на мир велики. Если же нет — мы получаем половину Наталя, возможность притока пополнений из иностранных добровольцев и оперативный простор для последующих комбинаций. Dixi. — Идея хороша и вполне нам по силам, — задумчиво протянул Де Ла Рей, машинально поглаживая бороду, — но согласится ли на подобный ход Мартинус Штейн [1]? — В конце концов, — чуть помедлив, буркнул фон Сток, — совсем не обязательно разъяснять герру Штейну все подробности предстоящей операции. О чем-то можно умолчать, чего-то недоговорить. На войне правда настолько великая ценность, что её надо огораживать стенами лжи. — Разрешит не согласиться, герр фон Сток, — вышагнул из своего угла Кочетков, — тем более, что вы немного подзабыли окончание этой аксиомы. Позволю напомнить: на войне обязательно надо обманывать врагов, но союзников обманывать нельзя. — Еще какие-либо возражения имеются? — Бота обвел генерал вопрощающим взглядом и, не увидев в их лицах и тени сомнения, довольно кивнул. — Отлично. Тогда нам необходимо детально рассчитать потребность провианта, боеприпасов и вообще всего необходимого для каждой группы. Ответственными за снабжение назначаю генералов Де Ветта и Снемана. Названные приняли некое подобие строевой стойки и молча кивнули. — Коос, — президент внимательно взглянул на пожилого бура, — как скоро вы сможете вернуться к своему коммандо и приступить к реализации своей части намеченного плана? — Если выехать завтра поутру, через два дня буду на месте. Еще пара дней на подготовку, и через, — что-то высчитывая, генерал быстро загнул пальцы, после чего продолжил, — и через неделю, отсчитывая с завтрашнего дня, мы будем в указанном районе. — Тогда, — Бота размашисто перекрестил всех собравшихся, — с Богом, господа. Я верю — Всевышний не оставит нас. И пусть врагов много, а нас мало, помните: Господь крепость жизни моей. Кого мне страшиться? Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то сами они приткнутся и падут. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 5 апреля 1900 года. Уолфиш-Бей. — В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошел молодой человек лет двадцати восьми, — весело фыркнул Троцкий, внимательно наблюдая, как Арсенин, неторопливо пересекает границу, отделяющую черту города от дикой природы. Дабы у путешественников не оставалось сомнений, что скитаниям по бушу пришел конец, и они попали в культурное место, городские власти потрудились на совесть. На въезде в город установили верстовой столб, патриотично раскрасив его в цвета национального флага, украсили его широченной (правда, уже покосившейся) доской с помпезной надписью «Уолфиш-Бей», а на обочине воткнули красно-белый скворечник, гордо именуемый караульной будкой. Да! Еще замостили ближайшие к будке триста ярдов дороги булыжником и перегородили путь донельзя скрипучим шлагбаумом, приставив к нему пяток колониальных полицейских. Две армейские палатки часовые установили сами. И хотя это место считалось уже городской окраиной, иных признаков цивилизации в радиусе ближайшей полумили не наблюдалось. Молодой человек, облюбовав массивный валун в ярдах в пяти от условного фронтира, третий день подряд восседал на булыжнике словно на троне, ожидая, подзадержавшихся в пути товарищей. В первый день «вахты» вечно скучающие караульные еще как-то пытались доставать Льва расспросами, но из-за неразговорчивости германца (по документам) это занятие им быстро прискучило и полицейские, махнув на молчаливого боша рукой, оставили его в покое. А на второй день ожидания (переночевав в городе, Лев с рассветом вновь заявился к посту) сочли его новой достопримечательностью и даже поделились обедом. И только на третий день, после бесконечных (и уже порядком надоевших) пари с самим собой о том, кто же из друзей прибудет первым, тоскливое ожидание наконец-то закончилось. — За ним бежал беспризорный, — продолжал скалиться молодой человек, переводя радостный взгляд с капитана, ведущего в поводу понурую, всю в пыли, лошадку, на полицейского, пытавшегося что-то втолковать измученному дорогой путнику. Арсенин, не особо вслушиваясь в сбивчивую скороговорку, устало отмахнулся, но, пройдя пару шагов, видимо озаренный какой-то идеей, остановился и вернулся к будке. Озадачив караульных длиннющей инструкцией и конкретными указаниями, капитан подтвердил вескость своих слов фунтовой купюрой, презентованной старшему полицейскому, после чего подошел к приплясывающему о нетерпения Троцкому. — Это вы сейчас о ком, юноша? — Арсенин, ловко увернувшись от объятий товарища, добродушно улыбнулся. — О моем Росинанте, служителе закона или… о себе? — Да так, — Лев, крепко пожав протянутую руку, решил не утруждаться объяснениями, — к слову пришлось. С прибытием, Всеслав Романович! — И, переводя разговор на другую тему, полюбопытствовал: — А чего вы там караульным втолковывали, да еще и проспонсировали их? — Про что я сделал? — удивленно приподнял бровь капитан, с недоумением глядя на Троцкого. — Ну, денежкой одарили сверх положенного, — чуть помявшись, промямлил Лев, внутренне досадуя на допущенную оплошность. — Въездную пошлину внесли, а потом аж целый фунт… э-э-э… подарили. — А-а-а, в этом смысле, — протянул Арсенин, скармливая кобыле кусок хлеба. — Это я наказ дал, чтоб, когда наша удалая троица появится, их направили в… — капитан перевел взгляд на Троцкого, — где вы остановились, Лев? — Как и договаривались, — пожал плечами молодой человек, — пожитки оставил и ночевал в «Пеликаньем береге». Вполне себе нормальный отельчик. Не «Хилтон», конечно, но на верных три звезды спокойно тянет… — Туда их и отправили. — Арсенин машинально закончил начатую фразу и, понимая, что слышит что-то непривычное, озадаченно встрепенулся. — Кто тянет? Куда? — капитан, недоуменно почесав в затылке, воззрился на Троцкого. — Какие звезды? Определенно, Лев, после вашего самостоятельного вояжа, я решительно вас не узнаю. Всего-то на неделю оставил одного — и такие перемены? Или вы в госпитале таких манер нахватались? — Поправляя упряжь, Арсенин кинул на собеседника подозрительный взгляд и вновь почесал затылок. — Мало мне ваших, прямо таки скажем, странных изречений, так теперь еще и хилтон какой-то. В первый раз про такую ночлежку слышу. Продолжая бурчать вполголоса, Арсенин взмахом руки позвал за собой Троцкого и неторопливо направился к виднеющимся вдалеке приземистым домишкам. Видя, что Лев маячит сбоку, бросил через плечо: — А что, Лев, ключ от нумера… — Где деньги лежат? — не удержавшись, перебил его Троцкий, состроив донельзя невинную физиономию. — Какие деньги? — замер на месте капитан, оторопело уставившись на товарища. — Вы, что, и деньгами уже разжиться успели? И каков капитал? — А-а-а! Какой там капитал, — небрежно махнул рукой Троцкий. — Так, мелочишка на молочишко… — Я спросил — сколько?! — Двести фунтов, — Лев, изображая всем видом ангельскую добродетель, невинно захлопал ресницами. — На молочишко, говорите?! — Арсенин встал поперек дороги и, уперев руки в бока, гневно уставился на Троцкого. — Да на такую мелочишку полгода безбедно жить можно! Или вы сейчас мне все объясните, — с трудом сдерживая накопившееся раздражение, гневно выдохнул капитан, — или я… В общем — лучше не злите. — Да всё в порядке, Всеслав Романович, — спеша успокоить командира, затараторил Троцкий, — всё честь по чести. Я чту Уголовный Кодекс. Докладываю: вчера на нашем птичьем базаре, тьфу ты, в «Пеликаньем береге» остановились двое… купчишек, — Лев, вспомнив о давешних постояльцах, презрительно фыркнул. — Расфуфыренные такие, презреньем ко всем и вся и плещут. Нахально мнили себя непревзойденными мастерами покера. Пришлось им на деле показать, что русский покер он покруче французского будет. — И, не понимая, удовлетворили ли его объяснения капитана, добавил. — А все выигранные деньги я в общую кассу так и так сдать собирался, вы плохого не думайте… — Я и не думаю, — протянул Арсенин, задумчиво разглядывая подчиненного, словно увидел его впервые. — А вы изменились, Лев. Да-с, изменились. Вспоминаю того робкого вьюноша, каким увидел вас впервые, и прямо скажу — повзрослели. Не скажу что поумнели, с этим еще разбираться надо, но изменения, как говорится, налицо. Ладно. Соловьёв, вроде как, байками не кормят? Показывайте дорогу к вашему лежбищу, Вергилий. Или все же — Харон? Видя, как вытянулось лицо собеседника на последних словах, Арсенин по-доброму усмехнулся и потрепал Льва по плечу. — Не берите дурного в голову, пошутил я. По-шу-тил. Какой же вы, право слово, Харон? Путеводная звезда, и никак не меньше. Гостиница, избранная местом постоя, оказалась на удивление симпатичным и уютным на вид местом. Двухэтажный, в колониальном стиле, деревянный домик, выкрашенный в приятный светло-персиковый цвет, с высокими полукруглыми окнами и двускатной крышей, крытой красной черепицей. Притягивая взгляд, над входной дверью разноцветьем красок блистала щегольская вывеска с названием и полудюжиной разномастных пеликанов. Несомненным достоинством являлось и то, что отель размещался в центре города и все интересующие Арсенина объекты находились поблизости. Впрочем, Уолфиш-Бей не отличался внушительными размерами, и здесь до любого места было рукой подать. Весь первый этаж был отведен под трактир, где хватало места столоваться как постояльцам, так и простым горожанам — гостям заведения. Непритязательная, но чистая и добротная обстановка добавляла спокойствия и уюта. Уолфиш-Бей морской город, но, на счастье любителей тишины и покоя, моряки, как правило, гуляли в портовых тавернах и, опасаясь встреч с недружелюбной местной полицией, городские харчевни навещали редко. Хозяйка, миловидная, улыбчивая брюнетка средних лет, узнав, что прибыл один из соотечественников герра Мюллера (Лев, впервые прочитав в паспорте фамилию, сначала долго матерился, а потом радовался, что, по крайней мере, не Геббельс или чего похуже), приветливо улыбнулась Арсенину и тут же выставила на стол две огромные запотевшие, кружки пива. Окинув нового постояльца оценивающим взглядом, хозяйка одарила его многообещающей улыбкой, заверила, что тушеная капуста и вареные сардельки будут готовы через полчаса и удалилась, игриво покачивая бедрами. Арсенин, услышав про угощение, тоскливо посмотрел в спину женщине и вполголоса пожелал сто якорей в печенку изобретателю рецепта. Тушеную капусту он не любил с детства, да и к пиву особой приязни не испытывал. Глядя на удрученного капитана, Лев с пониманием вздохнул, после чего посочувствовал командиру и призвал того к терпению, простонав, что уже третий вечер так мучается. На этот раз отвертеться от ужина капитану удалось. Сославшись на усталость с дороги, он от еды отказался. Дабы совсем уж не огорчать хозяйку отсутствием прибыли (хотя лично её в данном случае деньги волновали в последнюю очередь) за неимением в гостинице шнапса, Всеслав выпил двойную порцию виски и быстро удалился в комнату, молясь про себя, чтобы столь любимое немцами блюдо не подавалось и к завтраку. Уже поднявшись на второй этаж, капитан взглянул вниз и виновато вздохнул: Лев, подперев голову рукой, уныло смотрел на полную — капитанскую — кружку с пивом и на огромное блюдо, источавшее аромат капусты и сарделек. 6 апреля 1900 года. Уолфиш-Бей. Опасения капитана оказались до определенной степени напрасными — завтрак в гостинице подавали в традиционном английском стиле: овсянка, сваренное вкрутую яйцо и несколько тостов. Арсенин, отчаявшись утолить голод по месту проживания, уже собрался покинуть гостиницу и искать пропитание где-нибудь на стороне, как углядел, что хозяйка поставила перед Троцким тарелку с тушеной фасолью, беконом и помидорами и затребовал себе того же. Неторопливый завтрак подходил к концу, когда входная дверь широко распахнулась, и в залу, сгибаясь под тяжестью тюков с различной поклажей, ввалился Корено, а следом за ним неторопливо вошли Дато и Барт. И если последние двое выглядели как степенные бюргеры: длиннополые сюртуки, прямые брюки, шляпы с круглыми полями, окладистые бороды и невозмутимые взгляды, то Корено щеголял в итальянской матросской куртке и невесть где добытой ярко-красной феске. Увидев странную компанию, хозяйка приветливо улыбнулась и с невозмутимым видом заторопилась навстречу к гостям. А чего удивляться? Свое хозяйство она держала не первый год и не к такому привыкла. Пообщавшись с вновь прибывшими, женщина невозмутимо отправила их к столику Арсенина, а сама удалилась на кухню, не забывая кидать пытливые взгляды на капитана. — Как добрались? — обменявшись с товарищами рукопожатиями, Арсенин внимательно оглядел запыленную троицу. — Надеюсь, без приключений? — Какие тут могут быть приключения, батоно капитан? — мягко улыбнулся Туташхиа, поглаживая порядком отросшую бороду. — Дорога как дорога… — Кого ви слушаете, Всеволод Романыч? — Корено стащил из тарелки Троцкого сосиску и жизнерадостно ею зачавкал. — Смотрите сюдой глазами, шо ви видите? Таки верно — Дато Туташхиа миролюбивого, как еврей в синагоге у восточной стены! По крайней мере, ви так думаете. Ну таки ви немножко ошибаетесь! — Коля, сделав многозначительную паузу, обвел стол ища чего бы еще и у кого спереть, но не нашел и обличительно ткнул пальцем в абрека. — Я скажу, шо ён совсем не смиренный Саваоф, а чистому зверь, и таки буду прав! На последних словах, Арсенин поперхнулся глотком чая и, пытаясь отдышаться, вопросительно взглянул на компанию. Дато и Барт, недоуменно переглянувшись, дружно пожали плечами, а Корено, ехидно хихикнув, гордо подбоченился и с видом государственного обвинителя взглянул на горца. — И шо ви себе думаете? — при виде хозяйки, несущей огромный поднос с едой, Коля, ненадолго прервался, но, увидев, что женщина выставляет угощение на соседний столик, шумно сглотнул слюну и продолжил: — Я таки немножко имел себе представлений, шо проехать в компании с Дато триста верст совсем не то, шо прогуляться по Дерибасовской, но шобы так! Нет, сначала все было тихо и спокойно, словно в лавке у старого Фридмана после погрома, но стоило нам проехать за Видхук, как на дороге, шо на том портрете нарисовались… Корено, заметив, что Троцкий намазывает яблочным джемом последний тост, пробурчал: «Не делайте из еды культа!» и выхватил бутерброд из рук приятеля. Пока Лев, ошарашенный фразой друга, словно выброшенная на берег рыба, в замешательстве беззвучно хватал ртом воздух, грек в два укуса разделался с тостом и, облизав пальцы, нахально подмигнул оторопевшему товарищу: — Шо я имею сказать? Таки ничего нового. Только мы оставили за кормой Видхук, как на тропинке, шо местные величают почтовым трактом, объявились местные же биндю… разбойники. Четыре во-о-от таких рыла, все при ружьях, шляпах и бородатые. Ви таки видели картинки у Библии с оттем Варнавой? Так я вам скажу — одно лицо! — Geen

²

, – укоризненно уставившись на Колю, хрипло возмутился Барт. — Они ни есть… били бородатиый! Geen! Они… — бур, за время общения с командой научившись прилично понимать русскую речь, говорил пока еще с трудом, — они есть…имели…носили! Носили ципилячий шерсть! Как это правильно говорить по-русски? — силясь подобрать нужное слово Ван Бателаан, задумчиво почесал бороду. — Они носить пушок! У них geen бо-ро-да! Они есть jong — молодие! Выпалив длинную для него фразу единым духом, бур зычно хекнул и горделиво уставился на Корено, но тот, не обратив на спич Барта ни малейшего внимания, продолжил как ни в чем не бывало. — Ну, выскочили себе и выскочили. С каких забот устраивать геволт, будто Дюк таки устал стоять на постаменте и заимел себе желаний прогуляться до Привозу? С нами Дато, и ему те разбойники, шо тете Песе горсть семечек. Но шобы да таки нет! Этот горный мужчина, — Коля, на всякий случай шмыгнув за спину Барта, указал на Туташхиа пальцем, — вместо того, шобы тихо, мирно и гуманно пристрелить местных цудрейторов, достал себе нагайку и отстегал их так, шо бедные мальчики быстро бегали и громко плакали! Но таки и этого ему показалось мало! Дато построили детишков на дороге, словно одесский градоначальник войска на параде, двинул речь шо, тот Плевако, и сказал им таких нотаций, шо даже я стал почти шо святой! — Похоже, что неделя вне контроля прошла недаром не только для Троцкого? — удивленно хмыкнул капитан и вопросительно взглянул на абрека. — Как тебя угораздило с речью выступить? А, Дато? — Эс ар ари симартле, [3] — недовольно буркнул грузин, угрюмо глядя на Корено. Я сказал этим мальчикам: «За рекою война. Хотите стрелять — идите воюйте. Хотите денег — идите работайте. Хотите жить — идите и больше не попадайтесь мне.» Я сказал — Барт перевел. Но они и так все поняли. — Ну, слава Богу! Хоть тут все в порядке, — преувеличенно облегченно вздохнул Арсенин. — Я примерно так и думал. А на Николая, ты, Дато, не дуйся. Корено он и в Африке — Корено. Всеслав одобрительно подмигнул абреку и, встав из-за стола, направился к трактирной стойке, где хозяйку осаждал отчаянно жестикулирующий одессит. Определенно, женщина нуждалась в помощи. Когда-то в юности Корено пришел к выводу, что, если Господь наделил тебя красотой и безмерным обаянием, утруждать себя знанием чужих языков и наречий не имеет смысла — с хорошим человеком договориться можно и с помощью улыбки, а плохому кулаком всё разъяснить. С тех пор он тщательно придерживался этого принципа и с легкостью обходился употреблением русской речи, изредка греческой, в основном пользуясь той жуткой смесью русского, малороссийского, польского и идиш, именуемого попросту суржиком. За время скитаний по Африке, Николай, верный своей привычке, даже на африкаанс выучил едва три десятка слов, да и те большей частью про выпивку. А нынче коса нашла на камень. Хозяйка гостиницы мало того, что никоим образом не относилась к категории плохого люда, так еще и женщина. Вот только сейчас улыбка почему-то не смогла преодолеть языковой барьер, а хуком с апперкотом и вовсе ничего не добьешься. И теперь Коля, самонадеянно решив обойтись без помощи друзей-полиглотов, отчаянно таращил глаза, корчил страдальческие гримасы и размахивал руками, пытаясь растолковать ничего непонимающей трактирщице, что уже три дня как окромя консервов, нормальной еды не видел и не прочь вкусить её стряпни. При этом он, считая, что чем громче и отчетливей он говорит, тем понятней становится его речь, неизменно повышал голос, чем окончательно вводил бедную женщину в ступор. Глядя на импровизированное представление, Арсенин искренне веселился и был совсем не прочь продлить себе удовольствие, но хозяйка, напуганная Колиным напором, кинула на него столь отчаянно-беспомощный взгляд, что Всеслав поспешил вмешаться. Буквально в две минуты инцидент был улажен, и одессит, в предвкушении скорой трапезы удалился к столу, а хозяйка, обескураженная непривычной для неё манерой общения, обернулась к своему спасителю. — А кто это такой… неуравновешенный, мистер Штольц? — женщина, кокетливо поправляя передник, благодарно улыбнулась Арсенину. — Тоже ваш… партнер или все же просто слуга? — Он… — не имея желания вдаваться в подробные объяснения, чуть помялся Арсенин, — он нам помогает. Не то чтобы слуга, но что-то подобное… наемный работник. — Такому педан… аккуратисту, как немец, наверное, трудно постоянно терпеть радом с собой такого… шумного человека? — абсолютно искренне вздохнула трактирщица, сочувственно глядя на Всеслава. — А он вообще какой национальности? Я видела много разных людей, но такого языка мне слышать не доводилось… — А-а-а, не обращайте внимания, — отмахнулся Арсенин, кинув через плечо озорной взгляд на Корено. — Турок он, ту-рок. Но порой бывает весьма полезен. Так что ничего не поделаешь, приходится терпеть этого…варвара. Спустя почти час Николай, утирая пот и тяжело дыша, пресыщено, но довольно фыркнул и последним отвалил от стола. Лениво ковыряясь в зубах тайком отломанной от стула щепой, биндюжник стал распространяться, что после столь сытного завтрака усталым путникам не помешал бы здоровый, краткий сон, минут, эдак, на шестьсот, но наткнувшись на жесткий взгляд командира, мгновенно присмирел и больше об отдыхе не заикался. Без всяких команд и нареканий Корено, словно епитимью, добровольно взвалил на себя общий груз и, ворча под нос что-то про Сизифа и дополнительную оплату каторжного труда, посеменил следом за Троцким на второй этаж. — А вы, удальцы, — Арсенин, закончив инструктировать Дато и Барта, строго взглянул на Колю и Льва, — пойдёте в порт. — И, заметив, как расплывается в довольной улыбке лицо одессита, явно возмечтавшего о портовых кабаках и дешевом роме, и как облегченно вздыхает, уставший от безделья, Троцкий, добавил: — Под моим присмотром пойдете. Так сказать — во избежание. Молодые люди переглянулись, синхронно пожали плечами и, понимая, что возражать бесполезно, направились на улицу. — Оружие с собой не брать, — ради проформы буркнул им в спину Арсенин и удивленно почесал в затылке, видя, как не только Корено и Дато, но и Лев с Бартом выкладывают на стол груду разномастных ножей и револьверов. Обведя кучу оружия ошарашенным взглядом, Всеслав несколько минут решал, не стоит ли обыскать товарищей на предмет «забытого» ненароком ствола, но решил до подобной низости не опускать и скрепя сердце вышел из гостиницы. До портовой зоны добрались без приключений. Правда, Лев, набираясь новых впечатлений, всю дорогу безостановочно вертел головой. Все десять минут пути. И даже невесть откуда налетевший холодный ветер, пригнавший отару хмурых туч, не заставил его прибавить шаг. В самом же порту восхищаться особо было нечем: у каменного, сплошь в выбоинах и промоинах, пирса пристроилась одинокая старенькая бригантина с обшарпанными бортами и ветхим даже на вид рангоутом. Правее посудины, напротив громоздких и воняющих на всю акваторию жиром и ворванью пакгаузов из рифленого железа, в ряд, словно по ранжиру, выстроились несколько потрепанных штормами и жизнью китобойных шхун. На левой оконечности гавани, подальше от промысловых судов и сопровождающего их амбре, в окружении приземистых бараков, напоминающих казармы, разместилось двухэтажное, в португальском колониальном стиле, здание портового управления. Еще чуть левее от него виднелись ряды каменных складов и пристань для сухогрузов. Подле причала тоскливо покачивался чумазый грузовой пароходик, от которого к складам и обратно шустро сновали две вереницы чернокожих грузчиков. На левой и правой оконечностях гавани сквозь туманную хмарь смутно виднелись редуты береговой обороны, увенчанные флагштоками с британскими флагами. А посреди гавани, словно овчарка, приглядывающая за стадом, угрожающе блистая надраенной сталью армстронговских орудий, покачивалась канонерская лодка. — Нет, это не Рио-де-Жанейро, — хмуро буркнул Троцкий, обводя взглядом трапециевидной формы гавань. — И даже не Одесса… — О, Лева! — хрипло восхитился Корено, зябко кутаясь в тоненькую куртку. — Ви таки были до Бразилии? И шо ви имеете сказать за карнавал? — Не были мы ни в какой Бразилии, — по-прежнему хмуро отмахнулся Троцкий, — нас и здесь неплохо кормят. Читал когда-то да картинки видел. — Картинки!.. — презрительно осклабившись, махнул рукой Коля. — Каких чудес можно видеть с тех картинок? Вот когда мы в девяносто седьмом на «Святом Евстафии» ходили до Бразилии — это таки да! Погрузившись в пленительные воспоминания, одессит мечтательно зажмурился и сладострастно причмокнул губами. — Какие вина… м-м-м, а какие роскошные шенщины… Беленькие, черненькие, мулаточки… Сказка! — Угу, — фыркнул Троцкий, скептически поглядывая на друга, — полмиллиона народа и все в белых штанах… — Какие штаны, Лева! — искренне возмутился Корено, прерванный на полуслове. — Шобы ви себе не думали… — Отставить! — с трудом оторвав тоскливый взгляд от морской глади, прервал дискуссию Арсенин. — Впечатлениями об экзотических странах и дома, тьфу ты, черт, в гостинице поделитесь. А сейчас: слушай мою команду! — глядя на подтянувшихся подчиненных, капитан довольно улыбнулся и, кинув беглый взгляд на портовые постройки, добавил: — Так. Насколько мне известно, бордель и кабаки находятся там, — Арсенин махнул рукой в сторону портового управления, — значит, Корено, вы идете туда, — капитан указал прямо противоположенное увеселительным заведениям направление. — Ну а пока вы, Лев, будете общаться со шлюхами, портовыми чиновниками и прочим приятным народом, я с экипажем этой лоханки поболтаю… Что нас интересует в первую очередь, я еще на постоялом дворе рассказал, так что — вперед. Через три часа встречаемся в «Береге». Озорно улыбнувшись, капитан легкими движениями подтолкнул друзей в разные стороны, и, не оглядываясь на исчезающие в портовой суете фигуры, решительно направился к бригантине. Еще утром, в гостинице, перед тем как отправиться в порт, капитан сменил походную одежду на цивильное платье и теперь как нельзя лучше соответствовал предписанному легендой образу преуспевающего торговца. Если бы давешние полицейские увидели Арсенина, то вряд ли б узнали: темно-коричневая тройка английского твида, котелок, массивная золотая цепочка, с показной небрежностью свисающая из кармана жилета, увесистая лакированная трость и штиблеты с замшевым верхом кардинально изменили его внешность. Вот и вахтенный матрос, в одиночестве скучавший на верхней палубе, впечатлившись представительным видом нежданного посетителя, по первому требованию Всеслава пулей метнулся за капитаном посудинки. Что матрос наплел первому после Бога, так и осталось неизвестным, но, видимо, расписывая визитера, на краски он не скупился. Не прошло и трех минут, как на палубу, торопливо стряхивая крошки с редкой бороденки на потасканный свитер, выскочил коренастый мужичок в замызганной фуражке с кокардой в виде увенчанного короной якоря. Внутренне морщась от предписанного ролью образа классической сухопутной крысы, Арсенин добрых пять минут рассыпался в дифирамбах суденышку и его владельцу, чем привел капитана сначала в недоумение, а после в азартный восторг. Британец, решив, что Фортуна, ниспослав богатенького олуха, наконец-то повернулась к нему лицом, дал волю алчной фантазии. Услышав, что за пятидневное каботажное плавание с него запрашивают цену, как за двухнедельный трансатлантический рейс, Всеслав не на штуку взбеленился и воочию показал мореману, что немецкие купцы (особливо, если наяву они российские моряки) знают толк в торговле. В двух десятках слов он перечислил все достоинства и недостатки посудины (причем к числу достоинств относилось только то, что кораблик нужен срочно, а к недостаткам все остальное) спустил раздухарившегося моряка с небес на землю. В конце концов, после получасового яростного торга моряки (и тайный, и явный) пришли к обоюдному соглашению и, договорившись о встрече через сутки, расстались довольные друг другом. Правда, на обратном пути в гостиницу Всеслав всерьёз задумался, а стоит ли выкидывать деньги на ветер, отдавая плату за аренду. Но по зрелому размышлению решил, что от намечаемой эскапады и так урона будет больше, чем хотелось бы и что пусть чертов англичанин подавится теми деньгами. Если, конечно, его буры раньше не удавят. Погрузившись в раздумья, Арсенин по сторонам не смотрел и поэтому, когда справа от него с шумом распахнулась дверь колониальной лавки и на улицу, под аккомпанемент потока богохульств, вылетел рыжеволосый мужчина в застиранной голландке, вздрогнул от неожиданности. Поминутно ощупывая набухающий на скуле синяк, рыжий с трудом поднялся на ноги и с чувством погрозил кулаком своему отражению в витрине. Заметив стоящего неподалеку Арсенина, побитый презрительного сплюнул под ноги зеваке и, что-то невнятно буркнув по-английски, поплелся в сторону порта. Осуждающе мотнув головой, Всеслав пошел было дальше, но вдохновившись какой-то идей, остановился и свистнул в спину ковыляющему неудачнику. — Эй, любезный! — чуть наклонив голову вбок, капитан ждал пока рыжий неторопливо развернется в его сторону. — Выпить хочешь? Подстегнутый любезной уху каждого выпивохи фразой, мужчина в голландке как мог резво доковылял до Арсенина и вопросительно уставился на нежданного спасителя. — Допустим, — с деланой независимостью, но все же чуть торопливей чем следовало бы, прохрипел рыжий. — Чё делать-то надо? — Да, в общем-то, ничего, — пожал плечом Всеслав, доставая из бумажника фунтовую купюру. — Ответишь на пару-тройку вопросов и свободен. Ты ведь матрос с одного из китобоев? Американец? Оглушенный неожиданной радостью, моряк, торопливо переводя в уме прибыль в литры бормотухи, уставился похмельным взглядом на купюру и из стопора вышел только после того, как Арсенин брезгливо тряхнул его за плечо. — И всего-то? — судорожно сглотнул слюну китобой, кидая мечтательные взгляды на винную лавку. — Это мы запросто. Спрашивайте, ваша милость, всё что знаю — всё расскажу… К тому моменту, когда слегка усталый, но довольный результатами прогулки, Арсенин вернулся в гостиницу, его уже поджидали Барт и Дато. Бур, не обращая внимания на недовольные взгляды грузина, с удовольствием шумно прихлебывал темное пиво. В свою очередь Дато, аккуратно потягивая местное винцо, нервно дергал щекой при каждом хлюпе, но вслух неудовольствие не выражал. Остановив жестом приподнимающихся товарищей, капитан, преувеличенно тяжко стеная, опустился на стул, обменялся приветливыми улыбками с хозяйкой, указал на бокал Дато и жестом попросил принести вина и ему. — Коли вы уже здесь и отдыхаете, значит, всё в порядке, — проводив хозяйку признательным взглядом, Арсенин отхлебнул из бокала и с одобрением шевельнул бровью — мадера оказалась на удивление отменной. — Чем порадуете? — Гарнизон большой, батоно капитан, — Дато отставив бокал в сторону, неторопливо развязал кисет, — одних пехотинцев почти три сотни насчитали. Еще два уланских эскадрона и батарея легкой артиллерии из шести полевых орудий. Это только те, что в старом португальском форте разместились. А еще в портовых бастионах люди есть — но про них мы не узнавали. Не было такой задачи. — Многовато что-то народа для такого захолустья, — размышляя вслух, задумчиво протянул Арсенин и облокотился на стол. — Солдаты в городе, артиллеристы в порту… Еще и канонерка на рейде болтается. Зачем? Ведь все грузоперевозки по другому побережью идут… — Я думаю, — вежливо кашлянул абрек, прерывая невеселые думы командира, — гарнизон большой, потому что здесь плохие солдаты служат. Думается мне, батоно капитан, что сюда со всей Африки гоимеби[4] сослали. — Это есть точно, — почесал бороду Барт, — это ни есть солдат, это… uitdraaier, — подбирая подходящее слово, бур покрутил пальцем в воздухе, — бездельник, вот! Весь день все солдаты ничего не делал! Офицеры пить beer и играть в карты! Один коммандос купить… geen.. цена… geen… — Ван Бателаан не в силах подобрать подходящее слово отчаянно скрипнул зубами и, кинув по сторонам беспомощный взгляд, уткнулся в трактирное меню. — Стоить! — вдруг обрадовано вскрикнул донельзя довольный собою бюргер. — Каждый коммандос стоить vrydag