сь и злодеев попросту убивали. Нет, она бы с удовольствием придушила этого… этого… неважно, в общем, кого, порядочные девушки таких слов не произносят, но как-нибудь не совсем до смерти. Иначе точно придется вылезать и самой готовить ужин, предварительно съохотив того, из кого этот ужин можно приготовить. Если её саму при этом не съохотят. Когда Полина раздумывала над дилеммой, что же сделать лучше: посолить пелевинский чай или, когда он уснет, пришить его одежду суровой нитью к одеялу, фургон вдруг резко дернулся и замер. — Иди, брязгайся, — Пелевин, остановив повозку возле небольшой и безопасной на вид заводи, соскочил на землю. — Только умоляю — не как в прошлый раз, ага? А то ты будешь битый час плескаться, а я, окрестными кустами любоваться. И это, — Алексей, пытаясь остановить ринувшуюся к воде Полину, ухватился за ворот ее безрукавки. Девушка, не останавливаясь, тряхнула плечами и, оставив жилетку в руках удрученного траппера, безуспешно пытаясь разуться на ходу, запрыгала к воде на одной ножке. — А о том, чтоб из консервы ужин готовить, даже не мечтай! — крикнул ей в спину Алексей. — Я поутру фазана подстрелил, с него суп и готовь! — траппер хотел еще что-то добавить, но, стушевавшись под выразительным, требующим убраться из зоны прямой видимости взглядом Полины, обреченно махнул рукой и побрел к фургону. — Хорошо-то ка-а-к, — томно протянула Полина, устало плюхнувшись на землю возле костра. — Накупала-а-ась… всласть. И даже твои ну совсем не джентельменски взгляды исподтишка удовольствия не испортили… — Ну, во-первых, я не джентльмен, — покидывая в костер очередной сучок, невозмутимо двинул плечом Пелевин, — а во-вторых, не подглядывал, а крокодила высматривал. — К-к-какого крокодила? — прекратив расчесывать мокрые волосы, Полина, уставилась на Пелевина расширившимися глазищами. — Гавиала или аллигатора, — проверив, насколько прочно держатся рогульки по обе стороны костра, Алексей аккуратно водрузил на них толстенный прут с котелком, наполненным водой. — Других здесь не водится. Да ты не переживай, — глядя, как Полина, задыхаясь от запоздалого страха, пытается сказать что-то гневное, Алексей улыбнулся. — Бревно это оказалось. А может и не бревно вовсе, а от тебя кусок грязи отслоился… — Дурак, — обиженно надула губки девушка и вновь взялась за расческу. — Увалень уральский, дубина бесчувственная… Пробурчав в общей сложности минут пять, Полина решила сменить гнев на милость и, бросив на траппера кокетливый взгляд, умильно протянула: — Лё-ё-ё-ш, а Лёш, если хочешь, чтоб я тебя окончательно простила, разогрей мне тушеночки, а?.. — С превеликим удовольствием, — Алексей озорно подмигнул Бирюшу и Фее, встрепенувшимся при упоминании еды. — Вот как только ты нам, — охотник ласково потрепал зверей по загривкам, — супца приготовишь, так сразу же и разогрею. — И ты, Брут, — укоризненно глядя на кошку, нежащуюся под тяжелой мужской ладонью, Полина нехотя встала и поплелась к задку фургона за фазаном. Ухватив убиённую птицу за длинный хвост, она побрела назад к костру, загребая пыль мысками сапог и прикидывая, как бы свалить на Пелевина заботы по ощипыванию тушки. Однако ни Алексея, ни зверей возле огня не оказалось… Девушка озабоченно завертела головой по сторонам. Увидев, как Алексей, сопровождаемый собакой и кошкой, неторопливо поднимается от заводи, бережно неся отмытые для супа овощи, облегченно вздохнула, шепнула что-то нелестное себе под нос и, чертыхнувшись от души, окатила фазана кипятком. — Лёш, — Полина, неторопливо помешивая густое варево длинной ложкой, откинула спадающие на глаза волосы, — а чего ты сегодня опять птицу подстрелил? Вчера фазан, сегодня фазан, завтра опять фазанятину есть будем? — Сидел он удачно, вот и подстрелил, — угрюмо буркнул Пелевин, не отрываясь от ежевечерней чистки оружия. — Заж… заелись, вы, барышня. Этих фазанов в ресторациях за большие деньги подают и то, небось, не каждый день. Надоело птицу жевать, так я персонально для тебя завтра змеюку отловлю, китайцы их едят и нахваливают, говорят, ничуть не хуже курятины будет… Хотя нет, если на курятину похоже, тоже, выходит, птица, а тебе пернатые поприелись уже. Так что я лучше паука-птицееда поймаю и даже сам зажарю, бушмены их ой как жалуют… — мельком взглянув на гримасу отвращения на лице девушки, Алексей коротко хмыкнул и со щелчком вогнал затвор винтовки на место. — Ладно, не кривись, шуткую я. Прогуляюсь по утреннему холодку, может, антилопу добуду, тут и ориксов, и спрингбоков[12] полно… — Так тут и слонов полно, — ехидно фыркнула девушка, пробуя готовую похлебку на вкус, — может, на антилоп не размениваясь, ушастика добудешь? — И на кой тебе слон сдался? — Пелевин наполнил похлебкой собачью чашку и отставил остывать, — боишься, антилопы наесться не хватит? А слона ты как, всю тушу единолично сгрызешь, или с кошкой поделишься? — Не знаю, не знаю, — блеснула улыбкой Полина. — С Фей-то обязательно поделюсь, а вот хватит ли тебе и собаке — не уверена. Да ты не переживай, — насмешливо прищурилась девушка, — про слона так, к слову пришлось. Я ж знаю, что их только великие охотники добыть могут. Хотя, ты тоже, вроде, ружьецо носишь, стал быть — охотник. Мог бы и подстрелить слоника… — Из чего? Из этого? — непритворно удивившись, Алексей покачал в воздухе маузеровской винтовкой. — Я что, на сумасшедшего похож? Или на самоубийцу? — Насчет последнего не знаю, — откровенно издеваясь, хохотнула Полина, — но видок у вас, сударь, и впрямь слегка придурковатый. Особенно, когда вдохновенно про кулинарные изыски вещаешь. — Глядя на Пелевина, возмущенно хватающего ртом воздух, девушка отвесила снисходительный кивок. — Ладно, слона не надо. И сохотить его трудно, да и не съедим мы такую тушу. Бей антилопу, её куда как легче подстрелить. Наверное. Слон все ж побольше будет, да и бегать он не умеет, его выцелить проще. Так что соберешься на охоту — подумай… — Это смотря кто попадется, — так и не подобрав язвительной реплики для достойного ответа, угрюмо буркнул Пелевин. — Ориксы — те, конечно, поглупее и непуганней, а вот ежли спрингбока добыть захочешь, вот там попотеть придется… Так что антилопа антилопе рознь. Взять, к примеру, большого африканского куду, его еще иландом называют, тот вообще горы предпочитает. — А так как ты — старичок-лесовичок и горы не жалуешь, — продолжала зубоскалить Полина, — значит, про тех куду только слышал? — Ну почему ж только слышал, — Алексей, не обращая внимания на язвительный тон, сыто отдуваясь, облизал ложку и убрал ее за голенище. — И видел, и охотился. — Траппер немного помялся и добавил, — разок. — А почему только разок? — Полина пододвинула тарелку с остатками супа кошке и любопытно вытаращилась на Пелевина. Видя, что разморенный охотник прикрыл глаза, недовольно фыркнула и требовательно тряхнула его за рукав. — Почему всего раз-то? — А на кой мне горам лазить, — не открывая глаз, потянулся траппер, — если в саванах да буше дичи полно? Что я, козел горный что ли? Видимо, желая как-то прокомментировать последнюю фразу собеседника, Полина ехидно ухмыльнулась, но в последний момент прикрыла ладошкой рот и просительно захлопала глазами. Понимая, что спокойно полежать один черт не удастся, Алексей, привалился спиной к колесу и принялся набивать трубку. — Охота в горах,
она на охоту в саванне мало похожа. — Алексей вынул из костра тлеющий прут и поднес к чубуку. — Нет, по травке да по бушу тоже дай Бог, как побегать приходится, но коли в горы полез, пиши — пропало. — Траппер выдохнул тонкую струю дыма и задумчиво взглянул на моментально потемневшее вечернее небо. — Исключительно, я тебе скажу, ходильная и требующая физической выносливости работа. Вот представь, — траппер облокотился на удачно подвернувшийся мешок и вновь затянулся. — Сначала ты на самую высокую гору карабкаешься только для того, чтобы с нее попытаться высмотреть в бинокль, что этот чертов куду пасется, но не у тебя под боком, а на соседней горушке, где-нибудь в миле-полутора от. Задумалась? Осознала? Тяжко? Вот тот-то и оно, а ведь можешь и не углядеть. Но нам, я с Симбой, готтентотом-проводником тогда ходил, подфартило и трофей рогатый, почитай, сразу подвернулся. Вот только это он на словах трофей, а на деле… — Алексей, вспомнив свои ощущения, явственно передернул плечами, судорожно затянулся и продолжил. — Мы тогда новый подход начали, да не просто прогулку, а обязательно против ветра, по скалам — вверх-вниз, вниз-вверх, а ботиночки-то скользят, а внизу-то футов тридцать… Симбе чё? Он местный, с детства привык по горам скакать, а я вот с непривычки позапыхался. А когда вслед за нёгрой очередную почти двухфутовую расщелину перепрыгнул, обнаружил, что единственный путь обратно лежит через ту же самую расщелину, только прыгать теперь придется на почти отвесную скалу, цепляясь за еле видимые уступы. Тут мне и поплохело. — Пелевин, выбив остатки табака из трубки, вынул откуда-то плоскую фляжку, благоухающую абрикосовым брэнди и глотнул от души. — Те полчаса, что мы на этом камне провалялись, — траппер с сожалением завинтил пробку и убрал флягу в фургон, — я уже не столько того иланда выглядывал, сколько с ужасом пытался представить обратный прыжок и лихорадочно определял, за какие уступы придется хвататься… — И как? Прыгнул? — Ну коли ли здесь с тобой лясы точу, значит, прыгнул, — криво усмехнулся Пелевин, устраиваясь поудобней на лежанке. — Зубы сцепил, чтоб от ужаса не орать, и прыгнул. — Так, выходит, и ты тоже бояться умеешь? — удивленно протянула Полина, пристально вглядываясь в лицо траппера. — А чего я, не человек что ли? — устало зевнул Алексей и повернулся спиной к затухающему костру. — Конечно, боюсь. Бояться — оно не стыдно, все боятся. Стыдно через свой страх не перешагнуть. Кинув задумчивый взгляд на почти моментально уснувшего Пелевина, Полина свернулась клубком и погрузилась сначала в девичьи грёзы, а после и в сон: яркий, красочный, пленительный. Снились смутно знакомый храм, пронзительно-синее небо и чья-то свадьба — веселая и разгульная. И вот когда восхищенная Поля с удивлением признала в невесте себя и изо всех сил старалась рассмотреть лицо жениха, возмущенный кошачий мяв вырвал её из объятий Морфея. С трудом разлепив глаза, девушка приподнялась на локтях и недовольно взглянула на кошку. Та почему-то ходила кругами вокруг потухшего кострища и то требовательно, то жалобно орала. Сонно выругавшись в адрес ленивого Пелевина, не желающего угомонить вздорное создание, Поля повернулась на другой бок и попыталась уснуть, дабы досмотреть чудесный сон до конца, но не смогла. Внезапное осознание того, что ни Алексея, ни Бирюша поблизости не наблюдается, да чей-то озлобленный рык на другом краю поляны, заставили девушку подскочить с лежанки. Непрестанно бормоча под нос проклятия утреннему холоду, невесть куда запропавшему трапперу, Африке вообще и злобно рычащей тварюке в частности, Полина шустро забралась в фургон. Откопав из-под припасов, сваленных в корме повозки свой карабин, девушка, судорожно вцепилась в оружие, словно ожидающий смертного приговора узник в указ о помиловании. Правда, есть ли патроны в обойме, проверить не удосужилась. Не до того было. Сменив проклятия на самоутешения, что Алексей на охоте, с ним всё в порядке, и он вскоре вернется с добычей, и поминутно вздрагивая от ужасного рева, ставшего уже многоголосым, Поля направила ствол на вход и замерла в ожидании. Сидела она долго, наверное, целую вечность, вплоть до того момента, когда на стоянке раздались задорный лай Бирюша и веселый пелевинский голос, призывающий лежебок подниматься. Осмотрев сквозь щель в пологе поляну и, убедившись, что это действительно траппер, девушка облегченно вздохнула и с деланно равнодушным видом не спеша выбралась наружу. — Ну и где вас, сударь, носит спозаранку? — стараясь никоим образом не выдать свою радость, небрежно поинтересовалась Полина. — Ушел тихим сапом, ничего не сказал, а тут в округе чудовища стадами бродят… — Какие еще чудовища? — Пелевин, закончив разжигать костер, недоуменно покосился на девушку. — Я пока по бушу шарился не то, что хищников, следов их не видел… Не удостоив траппера словесным ответом, Полина небрежно кивнула в сторону разносившейся по бушу разноголосицы и, стараясь двигаться как можно более грациозно, неторопливо направилась к заводи. — А-а-а, эти что ли?.. — Алексей, проследив за взглядом Полины, небрежно отмахнулся. — Эт не чудовища, эт обезьяны чего-то не поделили и гомонят с утра пораньше. Настоящие чудовища, — он перевел взгляд на Фею, азартно теребящую сырое мясо, — они куда как ближе к тебе будут и куда как обезьянов опаснее… — Чем порадуешь, добытчик? — наскоро сполоснувшись (остывшая за ночь заводь, несмотря на многообещающий парок над зеркалом воды, к долгим гигиеническим процедурам не располагала) Полина подошла к стоянке. — Опять фазанятиной, или на сей раз какого-нибудь удода подстрелил? Не знаю, как тебе, — девушка, глядя машущего маленьким топориком Пелевина, притворно жалобно всхлипнула, — а мне птичку жа-а-алко-о-о…. — Зачем удода? — коротко хэкнув, Алексей разрубил очередной сук и бросил его в кострище, — ты там что-то про слона говорила? — Он махнул рукой в сторону собаки и кошки, копошащихся возле мяса, — принимайте заказ… — Глядя на ошарашенную его заявлением Полину, траппер коротко рассмеялся и подошел к добыче. — Нога. — Алексей приподнял с земли увенчанный копытом кусок мяса. — Другая. — Он аккуратно пнул сапогом аналогичную конечность, терзаемую домашними питомцами. — Грудинка. — Пелевин мотнул головой в сторону багрово-коричневой груды мяса. — Да не таращи ты так глаза, это не слон и даже не удод, это антилопа. Была. Только готовить ее мы вечером будем, а сейчас наскоро перекусим и дальше попрём. Еще дня три такого хода, и до твоей Претории, будь она неладна, доберемся. Если не случится чего. 17 мая 1900 года. Центральная Африка, южные провинции Наталя. Оптимистичное пелевинское «наскоро» затянулось почти на полтора часа, и в путь компания отправилась, когда солнце уже доползло до середины небосвода. Через пяток миль еле заметная в желто-серой траве колея сменилась грунтовой дорогой, пусть и более пыльной, но ухоженной, и ехать стало значительно проще. Спасаясь от скуки Поля, прибегла к проверенным временем женским уловкам и вытянула из Алексея пару охотничьих историй. Попытка вымогнуть третий рассказ потерпела полное фиаско. Устав ворочать языком, возница целиком и полностью сосредоточился на управлении повозкой и на кокетливое хлопанье глазками вкупе с жалобными стонами никоим образом не реагировал. Просидев с полчаса в молчании, Поля пришла (в который раз за поездку) к выводу, что дуться на бессердечного попутчика бесполезно и, перебравшись на козлы, потешила товарища воспоминаниями о девичьих проказах в пансионе мадам Сурье. Пелевин фыркал, хмыкал, комментировал особо яркие моменты односложными междометиями, но в общем и целом относился к рассказу благожелательно. — А она в лужу ка-а-к брякнется! — заканчивая очередной рассказ, Полина залилась радостным смехом, — Сама встать не может и помочь ей никто не хочет. Так ей и надо, задаваке! Не услышав в ответ привычного уже хмыканья, девушка подозрительно взглянула на уставившегося куда-то вдаль Пелевина. — Э-э-э, сударь! — возмущенно фыркнула рассказчица и настойчиво потянула охотника за рукав. — Сдается мне, что вы меня не слушаете! Эдак я начну подумывать, что мой рассказ, да и я сама, вам не интересны! — Каюсь, не слушал, — Пелевин тряхнул плечом и освободился из рук девушки. — Недосуг было. — Не до кого? — Полина попыталась разрядить обстановку, но, увидев, как Алексей, разглядывая силуэты приближающихся всадников, кладет на колени винтовку, настороженно притихла. — Лёш, а это кто? — девушка попыталась рассмотреть нежданных гостей, но те расплывались в знойном мареве, и понять, кто едет навстречу, было решительно невозможно. — Не знаю, — угрюмо бросил траппер, не отрывая настороженного взгляда от незнакомцев. — Для англичан больно тускло одеты, для разбойничков — слишком однообразно, а на буров так и вовсе не похожи… Да ты не боись, — траппер на мгновение отвел взгляд от дороги и ободряюще подмигнул нахохлившейся девушке, — все хорошо будет. А если вдруг, что не так, не за пугач свой хватайся, а ныряй под фургон и под ногами не путайся. — А что не так? — А я знаю? Вдруг — он вдруг и есть. Да не мандражи, может, и не случится ничего. — Стоя-я-я-ть! — шестеро незнакомцев, направив стволы винтовок в грудь Пелевину, встали полукругом напротив повозки. — Кто такие? Куда? Откуда, Зачем? — один из всадников выехал чуть вперед и остановил коня сбоку от Пелевина. — Люди, — коротко буркнул Алексей, аккуратно сдвигая большим пальцем предохранитель винтовки. — Оттуда, — он качнул головой назад и новым взмахом указал вперед, — туда. А сами-то кто будете, господа хорошие, чтоб такие вопросы задавать? — Лейтенант третьего принца Уэльского Драгунского Гвардейского полка Брэндон Уэйнрайт, — всадник,
удерживая на месте, пританцовывающего жеребца, коротко кинул ладонь к фасонно заломленной поле шляпы. — Честь имею, сэр! А вы кто такие? — Офицер требовательно протяну руку вперед. — Предъявите документы! — Не похожи вы что-то на драгун, — задумчиво протянул Алексей, обводя недоверчивым взглядом пыльно-табачного цвета с накладными карманами куртки всадников. — Ни тебе красных мундиров, ни шлемов с султанами, даже штаны, — траппер кивнул на табачные, в цвет мундиру брюки офицера, — и то не клетчатые… — И не говорите, сэр, — несколько расстроенно вздохнул лейтенант, — как переодели, аж в зеркало смотреться не хочется, — и, напоминая о своём вопросе, вновь тряхнул рукой. — Документы! — Путешественники мы, — Алексей, убрав палец со спускового крючка, полез во внутренний карман куртки. — Племянницу вон, — он кивнул на Полину, — к дяде везу… — Я вообще подданная Французской республики! — горделиво вскинув подбородок, влезла в разговор Полина, — а Алекс — мой проводник. Услышав имя возницы, один из всадников, до того расслабленно оглядывавший окрестности, вдруг напрягся и уставился на лицо Пелевина. Судя по тому, что солдат, злорадно ухмыльнувшись, подвел лошадь к офицеру и что-то горячо зашептал тому на ухо, результаты осмотра его более чем удовлетворили. — Вы уверены, Мастерсон? — лейтенант перевел недоверчивый взгляд с подчиненного на возницу и обратно. — Не хотелось бы ошибиться… — Да точно это он! — англичанин, наклонившись из седла вперед, стволом винтовки сдвинул шляпу Пелевина на затылок. — Я его рожу хорошо-о-о запомнил. Вы не сомневайтесь, сэр, — Мастерсон довольно осклабившись, почесал заросший щетиной подбородок. — Это та самая скотина, что в девяносто седьмом, когда мы с господином Бёрнхемом на Матонгу охотились, почитай десяток добрых христианских душ на тот свет отправила… Сид Бэккер, Билли Коул, Дейв Ходсон… — святой жизни люди были, а он их в могилу. Королевский суд, сэр, господин лейтенант, сэр, — Мастерсон, глядя на скрипнувшего зубами Пелевина, довольно ощерился, — его еще три года назад к петле приговорил. Так что на сук его без разговоров и всё по закону будет. Хотя, — британец подобострастно склонил голову перед офицером, — решать, конечно, вам… — Вылазь! — лейтенант, щелкнув взводимым курком, навел револьвер на Пелевина. — А вы, мисс, — офицер кивнул Полине, — поторопитесь предъявить документы, подтверждающие ваше подданство! — А Алекс? — потеряно выдохнула девушка, растерянно хлопая глазами. — Куда вы его, мистер? — Боюсь, мисс, — лейтенант с деланным сочувствием развел руками, — вашего друга ждут короткая проповедь и длинная веревка. — Или тебе, — драгун покосился на стоящего под прицелом солдатских винтовок Пелевина, — желательно наоборот? — Да нет, все как надо, — невозмутимо пожал плечами Алексей, покосившись на направленное на него оружие. — Длинных проповедей с детства не люблю, да и православных священников окрест не сыскать, а если короткую веревку попросить, так, боюсь, вы меня в петлю запрыгивать заставите… — Додсон! — офицер обернулся к одному из солдат. — Обеспечьте выполнение последнего желания этому господину. — Бакстер, Фултон! — выпустив поводья, он ткнул пальцем в двух драгун, — спешиться и проводить преступника к месту казни! — Охраняй! — Алексей, шикнув скалящемуся на солдат Бирюшу, бросил на землю свою шляпу и неторопливо побрел к дереву, под которым уже суетился Додсон. — А ты, Поль, — пройдя пару шагов, траппер обернулся к девушке, — прости, ежли обидел, когда ненароком. — Мисс! — офицер, убрав револьвер в кобуру, вновь посмотрел на Полину, — я так и не увидел ваших документов. Поторопитесь. Не вслушиваясь в слова офицера, девушка обезумевшими глазами посмотрела вслед уходящему в сопровождении двоих драгун Пелевину, судорожно сглотнула и шустро юркнула в фургон. Какое-то время из глубины повозки доносились только шум лихорадочного копошения, недовольное мявканье Феи и сдавленные чертыхания, а когда Полина выползла наружу и с горем пополам утвердилась на шатком облучке, офицер с удивлением заметил, что в руках у красотки не легкий сверток с бумагами, а тяжелый, десятизарядный маузер. Последним, что он увидел в этой жизни, было необычайно прекрасное, фантасмогоричное видение прекрасной девушки, направляющей ствол оружия прямо ему в грудь. Сделать что-либо лейтенант не успел. Громыхнул выстрел, из ствола пистолета вырвался ярко-оранжевый сноп пламени, и свинцовая пуля в мельхиоровой оболочке сбросила его на землю. Дальше все закрутилось необычайно быстро. Выстрел задрал ствол пистолета вверх, и не удержавшуюся на ногах девушку, буквально снесло вглубь фургона. Прямо на некстати вылезшую Фею. Кошечка, и без того перепуганная пальбой над ухом, крайне отрицательно отнеслась к приземлению любимой хозяйки на не менее любимый кошкою хвост и, ряззявив пасть в паническом мяве, вымахнула вперед. Вот только в намеченной для приземления точке, вместо пустого пространства маячил чужой жеребец. Конь испуганно шарахнулся в сторону, но увернуться от вопящего болида не успел. Понимая, что извернуться и брякнуться в другом месте она не успевает, Фея выпустила когти и отчаянно вцепилась в фыркающую лошадиную морду… Обезумевший от боли конь, взвился на дыбы. Кошка, призвав на помощь все врожденные и приобретенные навыки, на коне удержалась, а вот наездник нет. Лошадь Мастерсона тоже шарахнулась в сторону. Британец, пытаясь успокоить животное, кинул взгляд на пленника и его конвоиров и побелел от страха. На шум громыхнувшего на дороге выстрела, обернулись и Пелевин, и оба солдата. И пока драгуны оторопело наблюдали, как их командир, брызжа кровью из простреленной груди, падает в дорожную пыль, Алексей гаркнул Бирюшу: «Взя-я-ять!!!» и ребром ладони размозжил кадык конвоира справа. Ухватившись за ствол винтовки убитого, Пелевин резко шагнул вперёд и влево и, действуя оружием, как громоздкой дубиной, впечатал цевьё ли-метфорда в переносицу второго драгуна. Надсадно хрипя и заливаясь кровью, солдат повалился на землю, а Алексей, передергивая затвор, кувыркнулся вперед. Секундой позже он привстал на колене и всадил пулю в грудь Додсону, так и не выпустившему веревку из рук. — Лошадку, конечно, жалко, — тихо выдохнул Алексей, наводя ствол винтовки, на пытающегося скрыться Мастерсона. — Вот только я ни разу не Христос, а с этой тварью до смерти покалякать хочется. До его смерти, — уточнил сам себе траппер и плавно выжал спуск. Сухо щелкнул выстрел и четырнадцатиграммовая пуля впилась в круп лошади. Ноги бедного животного подломились, и всадник, перелетев через голову коня, звучно шлепнулся о землю. — Поднимайся, падаль, — траппер, потрепав по холке Бирюша, ткнул стволом винтовки в бок стоящего на коленях Мастерсона. — И хватит стонать, не разжалобишь. Выдернув из ножен на поясе драгуна штык, Алексей рывком поднял Мастерсона на ноги и пинками погнал его к дереву, украшенному веревочной петлей. — Ты Евангелие знаешь? — траппер, в очередной раз подтолкнув англичанина, заставил его встать прямо под самодельной виселицей. — Значит, помнишь, как Иуда с жизнью счеты свел, — констатировал Алексей, глядя на отчаянно кивающего британца. — Если сам петлю не наденешь, — Пелевин, щелкнул затвором, уткнул винтовочный ствол в живот Мастерсону, — сначала брюхо прострелю, потом колени, так и брошу. Подыхать будешь долго и мучительно. Лезь в петлю, говорю! — И зачем? — безжизненно поинтересовалась Полина, переводя взгляд с болтающегося в петле англичанина на Пелевина, сваливающего винтовки в фургон. — Дак оружие продать можно, — устало утер пот Алексей, потом, сообразив, что речь идет о другом, ткнул пальцем в повешенного. — Ты об этом что ли? Да опасаюсь я. Вдруг еще кто эту падаль святой жизни человеком признает. А самоубийцам в Рай ходу нет. А ты чего смурная? — Я… я человека уби-и-ила-а-а, — по-прежнему уставившись в одну точку, простонала Поля, — шестую заповедь нарушила-а-а… — протяжно всхлипнув, девушка обхватила голову руками, — и теперь гореть мне в аду-у-у… — Это вряд ли, — как можно уверенней заявил Пелевин, бережно обнимая рыдающую Полину за плечи. — Ты ж непросто так, из любви к душегубству, его прикончила, а меня спасая. А в Писании что сказано: «Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя». Так что не реви, ад как-нибудь и без тебя перебьётся. И спасибо, что ты меня так ценишь. — Ценю? — удивленно вскинулась Полина, на мгновение, позабыв про слезы. — Да я… я тебя… — девушка вдруг осеклась на полуслове, немного помолчала и продолжила более спокойным тоном. — Да, ты прав. Я тебя ценю. Как лучшего проводника и… как довольно интересного… попутчика. — Полина, стараясь не сказать лишнего, упрямо прикусила губу. — Такого, такого… — не находя нужных слов, Поля несколько раз крутнула кистью и, так и не справившись с эмоциями, выпустила часть душевного смятения наружу. — Тупого, упрямого и бесчувственного!! — Это чего это я бесчувственный? — вжимая голову в плечи, смущенно промямлил Алексей. — И вовсе я не такой… — Да-а-а?! — уязвлено бросила Полина, сверля Пелевина возмущенным взглядом. — Не бесчувственный?! Я ему жизнь, — девушка патетически потрясла в воздухе пальцем, — жи-и-знь спасла, а он мне — спасибо. Даже не поцеловал… — Дак чего понапрасну-то лезть? — смущенно буркнул Алексей, старательно отводя глаза в сторону. — Ты б все равно не позволила… — Конечно бы, не позволила! — девушка горделиво вскинула голову и небрежно бросила через плечо. — Но попытаться-то мог? — Ну ты, это, не злись, а? —
чувствуя, что понемногу краснеет, Пелевин присел на корточки и без особой нужды подергал колесную чеку. — Когда меня в следующий раз из-за тебя не убьют, я тебя точно поцелую. Точнее, попробую… — Я тогда сама тебя прикончу, — дотронувшись до спрятанного на груди дерринджера, угрюмо буркнула Поля, — пистолетик-то — вот он, никуда не делся… Обдав траппера злым взглядом, девушка тяжело вздохнула и, забравшись вглубь фургона, свернулась клубочком. Забыться сном она не успела. Парой минут позже в повозку забрался Пелевин и принялся копаться в поисках лопаты. С горем пополам отыскав шанцевый инструмент, Алексей, стараясь не тревожить и без того злобно зыркающую из-под полуприкрытых век Полину, полез наружу, но вдруг остановился и прошипел что-то ругательное. Девушка приподняла голову и в сердцах сплюнула: траппер рассматривал валяющийся перед облучком маузер и укоризненно качал головой. — Это ж пистолет, — проворчал Алексей, поднимая маузер со дна повозки. — Боевое оружие, а ты им, как барахлом не нужным, разбрасываешься. Держи и владей, — перехватив пистолет за длинный ствол, Пелевин протянул оружие Поле. Девушка взглянула на подарок и испуганно ойкнула: в полутьме фургона полированные щеки рукояти матово поблескивали и казались залитыми кровью. Память предательски вытолкнула наружу еще свежие воспоминания о ярком всполохе выстрела и удивленных глазах умирающего офицера, и девушка, зажав ладонью рот, стремглав выскочила из фургона. Алексей, проводил попутчицу удивленным взглядом, но услышав сдавленный кашель и хрип подле кормы, понимающе вздохнул: судя по звукам, Полю мучительно рвало. — Лейтенантик-то ихний сладкоежкой оказался, — пробурчал Пелевин, неловко протягивая немного успокоившейся девушке продолговатый предмет в бумажной упаковке. — На вот, шоколадку погрызи, полегчает… — Какой там, погрызи, — брезгливо поморщилась Полина, отталкивая руку Алексея. — Я, наверное, еще долго есть не смогу, если вообще когда-нибудь смогу… — вспомнив о еде, девушка с трудом подавила рвотный спазм и, передернувшись от какой-то мысли, исподлобья взглянула на траппера. — Шоколадка… офицерская… так ты что, по карманам у них лазил?! — Ну да, — охотник, равнодушно пожав плечами, сунул шоколадный батончик в карман. — Им добро уже ни к чему, а нам пригодится… — Мародёр! — возмущенно выдохнула Полина, вскакивая на ноги. — Чурбан бесчувственный!!! Как ты мог?! Ну как ты мог брать у мертвых?!! — продолжая выкрикивать бессвязные обвинения, девушка подскочила вплотную к Пелевину и с силой затарабанила кулачками по его груди. Несколько минут Алексей стоически сносил истеричные выкрики и довольно ощутимые побои, потом занес руку над плечом, но передумал, и отвешивать пощечину не стал. Приподняв Полину за воротник, как щенка за шкирку, траппер отставил слепо молотящую кулаками воздух девушку в сторону и сунулся в фургон. После непродолжительных поисков он вынырнул наружу и вложил в руки Полины фляжку. Та, не раздумывая, глотнула, ошарашено вытаращилась на Алексея и через мгновение вновь согнулась над колесом, исторгая из себя проглоченный брэнди и чудом сохранившиеся в желудке остатки завтрака. — Пей, — Алексей, подобрав с земли флягу, взглянул в покрытое испариной бледное лицо девушки, вновь вложил емкость со спиртным ей в руки. — Легче станет, пей. — Меня же вырвет, — жалобно простонала Полина, ужасом глядя на траппера. — Не вырвет. Ты из себя на неделю вперед всё выполоскала. Пей. — Если выпью, — горестно всхлипнула девушка, поднося дрожащей рукой флягу ко рту, — я буду пьяная и некрасивая-я-я… А! — зажмурившись, Поля глотнула из фляги, закашлялась и приложилось к горлышку вновь, — чего уж теперь-то… — уподобясь войсковому горнисту, девушка откинула голову назад и трижды глотнула обжигающую гортань жидкость. Ненадолго оторвавшись от фляги, она шумно выдохнула, округлила глаза и приготовилась к повторному приему лекарства, но Алексей, бесцеремонно отобрав фляжку, силой усадил её на землю. — Ой, — икнула девушка, примащивая голову на колесо, — и в самом деле не тошнит. И жить не стра-а-а… — Поля шумно зевнула, пьяно хихикнула и докончила слово, — … шно! Лёш, а Лёш, — девушка попыталась ткнуть кулачком в бок Пелевина, но чуть не распласталась на земле и вновь замерла, облокотившись на стенку фургона. — Но ведь по-другому нельзя же было, а? Ну скажи, что нельзя-я-я? — Конечно, нельзя, — хмуро вздохнул Алексей, понуро рассматривая носки запыленных сапог. — Если бы не мы их, то они нас. Ладно бы меня просто повесили, а тебя… Ты пойми, я три года назад дружков Мастерсона не из дурного характера или по-пьяни поругавшись, пострелял. Они девчонку совсем сопливую ссильничать хотели… — Ой, — восхищенно вытаращилась Полина, всплескивая руками, — расскажи, а? — Потом как-нибудь, — буркнул Пелевин, помогая девушке забраться в фургон. — Ты пока ложись, поспи, а я… дела у меня еще, в общем. Убедившись, что Полина, умостив голову на пузике, возмущенной таким посягательством Феи, уснула, Алексей закинул карабин на плечо и, ухватив лопату за черенок, зашагал к обочине. Место для общей могилы он присмотрел еще загодя и очень надеялся, что успеет управиться дотемна. Имелись некие сомнения относительно того, допустимо ли читать православную молитву католикам, а то и вовсе протестантам, но поразмыслив, Алексей пришел к выводу, что всякому крещеному будет приятней упокоиться с любым Божьим словом, чем вовсе без оного, и отбросил сомнения прочь. Проспав часа полтора, Полина проснулась от доносящихся откуда-то монотонных скрежещущих звуков. Избавляясь от остатков сна, девушка потянулась и жалобно застонала. Затекшее от неудобной позы тело отзывалось протяжной болью, тупо ломило затылок и жутко хотелось пить. Полина сунулась к корме фургона, но бидона с водой на привычном месте почему-то не оказалось, а к фляге с бренди даже притрагиваться не хотелось. Сдавленно изрыгая из пересохшей гортани проклятия всему мужскому роду, тяготеющему к алкоголю, девушка высунулась наружу и удивленно потерла глаза: силуэт машущего лопатой Пелевина, определенно, троился. Пытаясь избавиться от наваждения, Поля зажмурилась и потрясла головой, но видение в одночасье размножившегося Алексея никуда не ушло, наоборот, возле трех силуэтов землекопов вдруг возник четвертый. Не иначе, как мертвые англичане ожили и, заключив временное перемирие со своим убийцей, оказывают посильную помощь в обустройстве своего пристанища… Внезапно где-то поблизости всхрапнула чужая лошадь и перед глазами перепуганной Полины предстал образ всадников Апокалипсиса. Судорожно вцепившись в рукоять маузера, девушка попыталась незаметно улизнуть из фургона, но зацепилась за борт и шмякнулась на четвереньки. Словно издеваясь над нелепым падением, лошадь всхрапнула еще раз. Шипя от боли, Поля подняла глаза, сдавлено ойкнула и перекрестилась стволом пистолета: в двух шагах от нее стоял конь… Бледный… Не рискуя поднять голову, дабы не встретиться взглядом с адским огнем, льющимся из глазниц кошмарной твари, Поля попятилась на четвереньках и чуть не задавила Фею. Недовольно фыркнув, кошечка как ни в чем не бывало, продефилировала мимо удивленной хозяйки и, усевшись напротив бледного коня, что-то проурчала назидательным тоном. Ошалев от отваги и бесцеремонности четвероногой любимицы, девушка, кряхтя и охая, утвердилась на подгибающихся ногах и уставилась на лошадь. Пустых глазниц и адского пламени не наблюдалось, зато присутствовали карие, чуть навыкате, умильные глаза, сивая, неровно подстриженная челка, тягловая упряжь и фургон… Резонно рассудив, что всадник из Откровений Иоанновых, не опошляя себя наличием повозки, предпочитал путешествия верхами, да и упитанная лошадка совсем не подходит смертоносному наезднику, Поля легонько потрепала животину дрожащей рукой. Та поощеряюще всхрапнула и сунулась мягкими губами в ладонь девушки. — Мисс уже подружилась с Анни? — с жутким голландским акцентом прокряхтел по-английски чей-то голос за спиной девушки. — Рекомендую угостить её лепешкой с солью, она их обожает. Испуганно вздрогнув, Полина отшатнулась от лошади, вцепилась в рукоять пистолета двумя руками и, прижимая оружие к груди, неловко развернулась всем телом. У обочины стоял Пелевин, но почему-то в чужой круглой шляпе и с бородой. Рыжей. Увидев, что бородач шагнул ей навстречу, девушка, пытаясь сообразить, какими галлюциногенными свойствами обладает бренди, отшатнулась назад, запнулась о выбоину и звучно плюхнулась в дорожную пыль. — Если ты и дальше будешь полировать тракт своим задом, — ехидно обронили кто-то пелевинским голосом, — мы до Претории вовек не доберемся. Вытянув шею и широко распахнув глаза, девушка уставилась на дорогу и удивленно икнула. Из-за спины бородатого Пелевина на обочину вышагнул еще один, но уже более привычный взгляду, Алексей и протянул ей руку. «Лица похожие, одежда одинаковая, только один мой, второй рыжий… — судорожно размышляла обомлевшая девушка, переводя затравленный взгляд с одного Пелевина на другого. — Вот только какой из них мой, если всё совпадает, даже заплатка на месте?..» Уцепившись за последнюю мысль, как голодный за хлебную корку, девушка уставилась на памятную, собственноручно третьего дня наложенную на рукав Лешиной куртки заплату и разочарованно вздохнула. Латка присутствовала, вот только размером была побольше, да стежки на ней мельче и аккуратней. — Заканчивай глазёнками хлопать и вставай, — безбородый Пелевин рывком поднял Полину с земли и звучными шлепками принялся выбивать пыль из ее одежды. — Знакомьтесь. Поля — это Мартин Ван Зелькирт, Мартин — это Полина. — Я смотрю, ты хорошо устроился, Алекс, — коротко хохотнул бородач, протягивая девушке заскорузлую, всю в мозолях, ладонь. — Путешествуешь в компании ангела. — Это не ангел, —
огрызнулся Алексей, поведя ладонью перед застывшими глазами Полины. — Это наказание Господне за грехи мои, прошлые и будущие. Больше частью — за будущие. Осознав, что всё увиденное — не кошмарное видение и не галлюцинация, девушка оттолкнула Пелевинскую руку в сторону и на несколько минут разразилась пространной речью, преимущественно состоящей из возмущенных воплей и разгневанных междометий. — Поль, ты чего? — удивленно протянул Алексей, изумленно глядя на разошедшуюся девушку. — Раскричалась ни с того, ни с сего, да еще и насквозь непонятно? — Это табуированная лексика, — мрачно уведомила Полина, тщетно пытаясь самостоятельно выбить пыль из тыльной части брюк. — Акцентирующая, что я пребываю в негодовании и панике. — Чего-о-о? — изумленно округлил глаза Пелевин и в поисках помощи оглянулся на ничего не понимающего Мартина. — Какая еще лексика? Ты меня по матери послала что ли? — Мужла-а-ан… — окончательно придя в себя, презрительно фыркнула Полина. — Цинизм ваших помыслов в интерпретации данной концепции, сударь, весьма тривиален, ибо не каждый индивидуум способен трактовать аллюзии в рамках парадоксального мышления. — Delirium tremens, — окинув девушку демонстративно сожалеющим взглядом, преувеличенно тоскливо вздохнул Пелевин. — Credo, quia verum.* Иди, умойся, грамотейка, да начинай ужин готовить… Неопределенно фыркнув, Поля сунула маузер за отворот куртки и шагнула вперед. Громоздкая железяка, словно вступив в сговор с насмешниками, воспользовалась отсутствием кобуры и, пребольно стукнувшись в падении о коленку девушки, шмякнулась в пыль. Шипя от возмущения и боли, Полина ухватила оружие за длинный ствол и, намереваясь забросить его подальше, широко размахнулась, но сделать ничего не успела. Пелевин, обменявшись с буром тоскливыми взглядами, сокрушенно покачал головой и, выхватив оружие из рук раздосадованной красотки, легоньким толчком направил девушку к чужому фургону. Бурча под нос что-то нелицеприятное о возомнивших о себе мужланах и нечто весьма хвалебное о суфражистках, девушка прошла несколько шагов и растерянно захлопала глазами В небольшой ложбинке, в нескольких ярдах от дороги, три женщины в серых домотканых платьях споро и без лишней суеты разводили огонь под пузатым котлом. Заметив Полину, та, что постарше, добродушно улыбнулась и, приветливо махнув рукой, произнесла что-то, то ли на африкаанс, то ли по-голландски. Изобразив всем видом, что не понимает ни слова, Поля смущенно развела руками и покаянно шмыгнула носом. Пренебрежительно отмахнувшись, мол, не переживай, голландка легонько обняла Полину за плечи и уверенно повела к костру. А еще через какое-то время, четыре женщины, ни мало не переживая из-за наличия языкового барьера и объясняясь исключительно жестами, весело перемигивались и хохотали, обсуждая достоинства и недостатки своих спутников. Главным образом — недостатки. Правда, когда к костру подошли Пелевин и четверо буров, поведение голландок моментально изменилось: женщины если и открывали рот, то только по делу, об улыбках не было и речи. Полина, недовольная такой переменой, брякнула нехитрую шутку из разряда походных, но улыбнулся ей почему-то только седобородый, патриархального вида, мужик, да Пелевин, оттащив девушку в сторону, злым шепотом устроил ей выволочку. — Да мы-то недолго воевали, — продолжил свой рассказ Мартин, по окончании нехитрой, но обильной трапезы, — под Талан-Хиллом отметились да на Моддер-ривер постреляли. А после того как Пит Кронье под Магерсфонтейном англичанам навалял, папа, — бур почтительно кивнул в сторону невозмутимо попыхивающего трубкой патриарха, — сказал, что дальше и без нас справятся. — Ой! — Полина, игнорируя шипение Пелевина, восхищенно всплеснула руками. — Расскажите, а как на Моддер-ривер дело было, а? Такой бой! Все о нем только и говорят! — девушка, отмахнувшись от разинувшего было рот Алекса, умильно уставилась на главу большого семейства. — Из газет много не узнаешь, а тут живые свидетели. Ну, пожалуйста-а-а… — Да ничего там особенного и не было, — Мартин, дождавшись благосклонного кивка родителя, задумчиво почесал бороду. — Мы, значит, холмы, что на нашем, левом, берегу оседлали и сидим себе, ужин готовим. А Пит с Косом… — заметив недоумение в глазах девушки, бур еще раз почесал бороду и пояснил, — ну генерала наши, Кронье с Де Ла Реем, заместо ужина окопы нас копать погнали. Ну, хотели. А без еды — какая работа? Сидим, значит, кушаем. Марк, младший наш, — рассказчик кивнул на развалившегося на мешках подростка лет пятнадцати, — вон, как сейчас, спать завалился. Но тут дядя Хафкеншид, он тогда фельдкорнетом у нас был, его потом под Магерсфонтейном убили, и папа подошли, а они не генералы, с ними не поспоришь… Ну, откопали мы те траншеи, как по колено вырыли — решили хватит. Папа загнал нас в те ямки и давай камнями кидаться…. У-у-у, — вспомнив подробности, Мартин чуть обижено шмыгнул носом и, презабавно скорчившись, продолжил. — Синяков всем понаставил, мне вообще, вон, прям по черепушке зарядил, а весу в том камешке унций пять, а то и все семь… Но камни — оне, не пули, больно, но не смертельно. Мы вновь за заступы и зарылись, чуть не по брови. Соседи наши, кстати тоже. — Ну нарыли вы этих, — подбирая слово, Полина покрутила в воздухе кистью, — траншей, а дальше? Дальше-то что? — А ничего, — игнорируя женское нетерпенье, Мартин неторопливо раскурил трубку и аккуратно положил тлеющую головню в костер. — Соорудили окопы и сидели себе них. Три дня сидели. Только на четвертый англичане подошли, двадцать тысяч человек, с этим, как его, с Митуэном во главе. — Не двадцать, а тридцать, — не отрывая голову от мешка, лениво зевнул Марк, — а еще пушек они с собой приволокли целую уйму. Стволов если не с полсотни, то, сорок пять-то, уж точно… — Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что из него источники жизни, — негромко буркнул патриарх и обвел сыновей укоризненным взглядом. — Отвергни от себя лживость уст, и лукавство языка удали от себя. Глаза твои пусть прямо смотрят… Обдумай стезю для ноги твоей, и все пути твои да будут тверды. Не слушай их, девочка, — старый бур, ласково погладил Полину по волосам. — Не со зла врут дети мои, из гордыни… А то грех! — Старик бросил косой взгляд на притихших сыновей и, словно стараясь вбить слова истины им в головы, тягуче произнес, отбивая ритм пальцем. — Не выдумывай лжи на брата твоего, и не делай того же против друга. Не желай говорить какую бы то ни было ложь; ибо повторение ее не послужит ко благу. Англичан там всего-то десять тысяч было, да пушек шестнадцать… — А вас? — замерев под тяжелой ладонью патриарха, осторожно поинтересовалась Полина. — Вас, сколько было? — Немало, — старик с превосходством хмыкнул и степенно огладил бороду. — Три тысячи Кронье привел, еще полторы с Косом пришли, да нас, из Хоомстада почитай пять сотен набралось… Вот и считай. Англичанам еще три раза по столько же надо было людей привести, чтоб нас хотя бы подвинуть, про разбить я уж и не заикаюсь. Ну а чего там было, тебе Мартин расскажет, ему языком трепать сподручней… — Да там и рассказывать-то особо нечего, — печально вздохнул рыжебородый, не рискуя комментировать заявление отца. — Как англичане на семьсот ярдов подошли, так мы палить и начали. Те в ответ. Почти весь день палили. Да только у нас-то винтовочки-то маузеровские, — Мартин ласково похлопал по цевью составленного в козлы оружия, — бьют далеко и точно. А у них, — бур презрительно поморщился, — дай Бог, чтоб с пяти сотен куда-нить попасть можно было. Ну и наколотили мы их, ага! Я, вон, семерых подстрелил! — Мартин горделиво задрал бороду, но услышав, снисходительное хмыканье отца, опасливо повел глазами, и понизив голос, закончил. — Правда, до смерти — всего двоих. Папа сказал, что даже на войне не стоит со смертоубийством усердствовать, да с ранеными и мороки больше. Однако ж, больше пяти сотен англичан тогда насмерть полегло, да еще сотен шесть, а то и более, пораненными унесли. Наших же всего восемнадцать погибло. Да и то троих снарядом накрыло, а еще пятеро из-за Ольсена, криворукого, Богу души отдали, когда он динамитную шашку зажег, да под ноги себе её и брякнул. А нас с братьями, спасибо папе, ни одна пуля не задела. — А почему вы из армии ушли? — недоуменно протянула Полина, обводя взглядом бурское семейство. — Побеждали же ведь… — Кто наблюдает ветер, тому не сеять, и кто смотрит на облака, тому не жать, — назидательно обронил патриарх и приподнялся с лежанки. — Не дозволяй устам твоим вводить в грех плоть твою, и не говори пред ангелом Божьим: «это — ошибка!» для чего тебе делать, чтобы Бог прогневался на слово твое и разрушил дело рук твоих? Ибо во множестве сновидений, как и во множестве слов, много суеты; но ты бойся Бога. — Поня-я-я-тно-о-о, — многозначительно протянула явно ничего непонимающая девушка. — А чего тогда вновь в Трансвааль возвращаетесь? — Так англичане ж Блумфонтейн взяли! — тяжело вздохнул Мартин и зябко передернул плечами. — Папа говорит — беда пришла. А свои своих в беде не бросают, помогать надо. 19 мая 1900 года. Южная Африка, окрестности Претории — Ну и чего мы опять встали? — недовольно проворчала Полина, комментируя очередную, как бы не пятую за утро, остановку. За завтраком бурские женщины до отвала накормили чрезмерно тощую (по их мнению) девушку кукурузной кашей — футу, щедро приправленной чиллибайтсом[13]. Умяв двойную порцию каши, Полина с трудом отговорилась от снятия пробы с машонжа[14], но зато, распробовав, какая прелесть настоящий домашний бильтонг[15] и бурворс[16] жевала их еще часа полтора после отправки в путь. Правда, теперь она маялась от обжорства, и каждая минута, отдаляющая от долгожданного привала,
воспринималась как личное оскорбление. А тут еще, как на зло, то у бурского фургона чека с колеса соскочит, то недостаточно прочный настил над ручьем неугомонным бюргерам приспичит укрепить, то Фея, наотрез отказавшись греть переполненный хозяйский живот, удерет к Пелевину на козлы. — Пейзажами любуюсь, — процедил Алексей, донельзя утомленный дорогой и бесконечными придирками и стонами пассажирки, и, пресекая очередную порцию возмущенного бурчания и жалоб, добавил. — Приехали. Вот она, Земля твоя Обетованная… С трудом перевалившись через ею же самой созданный из мешков и тюков завал, Полина протаранила головой брезентовый тент и, как была на четвереньках, с любопытством высунулась наружу. У подножия холма, на вершине которого замер их фургон, полукругом огибая изумрудный, с фиолетовыми вкраплениями цветущей жакаранды, мыс, стелилась желто-серая лента Тсваны. К самому краю мыса прилепились пятнистый от ржавчины, грузно осевший в воду чуть ли не по поручни, дебаркадер и маленькая пристань. Чуть дальше, над длиннющими рядами деревянных пакгаузов возвышалась громада железнодорожного вокзала, напоминающего Лондонский Тауэр, с тянувшимися к небу столбами дыма и пара. В просветах между круглыми, пыльно-коричневыми кронами деревьев виднелись ряды приземистых каменных домиков, среди которых редкими сталактитами возвышались двух и трехэтажные особняки. Где-то посередине скопления невысоких строений вавилонским столпом надменно возвышалась конусообразная башня, прилепленная к длинному, полукруглому, из красного кирпича зданию. Отличаясь формой, и цветом от остального города, она словно подчеркивала коричневым камнем свою исключительность. Чуть правее, окружая псевдоримскими порталами квадратную площадь, выстроились в разорванное каре четыре песочного цвета, сугубо официальных даже на вид, здания. Словно не устояв под натиском возвышающегося над городом монстра, фронтальная линия каре дрогнула и отступила, открывая взору квадратный плац, на котором суетились еле различимые фигурки людей. — Это что… Претория? — пристально, всматриваясь в раскинувшуюся перед ней картину, с непонятным Алексею разочарованием, спросила Полина. Почему-то шепотом. — Претория, Претория, — неохотно буркнул Пелевин, поправляя упряжь. — Претористей не бывает… Ты хоть знаешь где твой дядюшка обитает? — Ага! — девушка, бурча что-то под нос и корча рожицы, закопошилась в бесчисленных карманах своей куртки. — Куда ж я ее засунула-то? В конце концов поисковая операция увенчалась успехом и откуда-то, чуть ли не из-под подкладки, была извлечена мятая, пожелтевшая от пота и пыли бумажка. — Вот! Я ж говорила! — горделиво ухмыльнулась Полина, потрясая запиской в воздухе. — Мы, Кастанеди, славимся точностью, всякие там Тиссо, Февр-Жако и прочие ТАГ Хойеры с Шопарами[17] и рядом с нами не стояли! Показав язык скептически фыркнувшему Пелевину, девушка аккуратно расправила заветную бумажку с адресом и пробежалась глазами по выцветшим чернилам. Потом еще раз. После очередного прочтения короткого текста, Полина перевела беспомощный взгляд на траппера. — Похоже, Chevalier a Marseille