— Это будет нечестно, — возразил Марлен. — К счастью, по слухам, он где-то в Кахиши. Быть величайшим Пророком мира сложно.
— Он когда-нибудь выигрывал Серебряную ветвь? — спросила Рианна, ее голова была на плече Дариена.
— Нет… Валанир не участвовал в состязании, — сказал Марлен. — Говорили, он не хотел Ветвь, не хотел становиться Придворным поэтом. Конечно, было бы обидно, ведь они с Придворным поэтом Геррардом соперники.
Рианна покачала головой.
— Вряд ли у Валанира Окуна есть время на обиды, — сказала она, словно он нес чушь.
Дариен улыбнулся.
— Ты будешь удивлена тому, на что ему может хватать времени.
— Это видно по нашему присутствию здесь в такое время, — Марлен поклонился. — Я хочу попасть в дом и посмотреть, где мы будем исполнять на балу.
— Но ты видел это, — сказал Дариен. — Мы уже исполняли там.
— Да, но мне нужно увидеть снова, — сказал Марлен. — Твой отец мог уже уснуть?
— Не знаю, — растерялась Рианна. Она прислонилась к руке Дариена для поддержки. — Это… рискованно.
— Тем лучше, — сказал Марлен.
Они договорились, что Рианна вернется в дом и посмотрит, спят ли отец и слуги. Тишина внутри была абсолютной. Она проверила кабинет и поднялась наверх, чтобы убедиться, что дверь спальни отца закрыта.
— Спасибо, — сказал Марлен, когда она вернулась. — Я на минутку.
Дариен покачал головой.
— Не знаю, когда ты стал одним из тех поэтов, — сказал он. — Это просто пространство.
— Это важно, — сказал Марлен и пропал в доме.
— Мы можем побыть одни минутку, — сказал Дариен и поцеловал Рианну в щеку. — Хотел бы я оказаться с тобой наедине. Я бы пел для тебя.
— Скоро? — сказала она, прижав голову к его груди. Дариен не в первый раз понял, что он был первым мужчиной, которого она полюбила. Порой он поражался этому. — Ты же будешь на балу? — сказала она. — Даже если никто не знает, что это для меня.
— Буду, — сказал он. — И все мои песни теперь для тебя.
* * *
Дариен ощутил тишину, когда вернулся Марлен. Он в последний раз сжал ладонь Рианны и проводил ее взглядом. В тишине они выбрались через брешь в переулок.
Когда они добрались до улиц у их гостиницы, Марлен спросил с редкой неуверенностью в голосе:
— Что отличается в этот раз?
Дариен знал, о чем он. Они часто помогали друг другу в игре в соблазнение, редко соревновались, ведь их вкусы отличались. Женщины Марлена были несчастны в позолоченных браках, как змеи в клетке. Дариена тянули к улыбкам, смеху. Но Рианна заняла у него другое место. Ее глаза были спокойными, как пруды в лесу острова Академии, пробуждали в нем такое же спокойствие.
— Думаю, я люблю ее, — сказал он, качая головой. — Галицианскую девушку.
— В чем тогда проблема? — сухо сказал Марлен.
— Она обещана другому, — сказал Дариен. — И его происхождение впечатляет больше, чем самого младшего сына Элдемура. Ее отец говорит о зимней свадьбе.
— Похоже, тебе нужно спешить, — сказал Марлен. Он был удивительно сговорчивым, смотрел только вперед, длинный ноготь скользил по гладкому сердолику в его кольце Академии. Может, потому он не задавал Дариену очевидный вопрос: как он может думать о браке? Он, Дариен? Хуже всех для этого подходил только Марлен. Они не заключали официальный договор, но оба решили, что следующие десять лет проведут так, как предыдущий год: путешествуя, исполняя песни. Брак означал одну женщину, один дом, одну кровать.
Но Дариен еще ничего так не хотел в жизни, как хотел Рианну Гелван. Даже если это означало один дом. Жизнь с ней могла быть приключением, озаренным золотом ее волос.
— Была бы у нас магия, о которой любили рассказывать мастера Академии, — сказал Дариен. — Я мог бы магией забрать Рианну отсюда.
Марлен рассмеялся.
— Если бы у нас были силы, Дариен, ты бы мог создать себе идеальную женщину.
— Ужасная мысль, — сказал Дариен. — Такой могла быть песня — поэт магией создает идеальную женщину, и за этим следует разрушение. В песнях, по крайней мере, дела сердца всегда связаны с разрушением.
— Да? — сказал Марлен. — Я бы рискнул. Это не была бы какая-то девушка.
Дариен его почти не слушал.
— Я скажу тебе, что мне нужно сделать, — сказал он. — Серебряная ветвь стоит почти как королевство.
— Думаешь, торговец примет тебя, если мы победим?
Дариен в насмешливом возмущении погрозил пальцем.
— Нет, милорд Хамбрелэй, — сказал он с преувеличенной вежливостью. — Когда мы победим.