А кроме того, садовая дорожка была слишком раскалена.
Именно в это мгновение Симус Финбар О’Нейл постиг, что значит любить. Ее хрупкость стала важнее его бешеной страсти. Ее чувства — важнее его неуемных желаний.
Его губы и руки не стремились завоевать, они превратились в инструмент ее наслаждения; в его объятиях не было властного требования. Ему хотелось защитить и уберечь ее; его поцелуи были нежной и чувственной данью ее добродетели.
Она таяла в его руках. Симус отпустил ее. На несколько секунд она отпрянула, затем снова прижалась к нему.
Он наощупь отыскал плащ, накидку и нежно закутал ее дрожащие плечи.
— Ты отпустил меня, — прерывисто шепнула Мариетта.
— Ведь ты хотела этого.
— Большинство мужчин поступили бы иначе. Это моя вина, эмоции оказались менее дисциплинированными, чем я думала. Теперь я — твоя должница.
— Не говори так.
— Может быть, ты и космический паразит, Поэт О’Нейл, но ты очень хороший, — она помолчала. — И великолепный любовник.
— Я польщен, — он пытался рассмеяться, — По крайней мере, я всегда так думал.
— Ты поцеловал Доктора Самариту точно так же? — ревниво поинтересовалась она.
— Я никогда и никого не целовал так.
— Почему?
— Я никогда и никого в жизни не любил так, как люблю тебя.
«Когда мы в конце концов познаем настоящую любовь, — часто говорила Кардина, — мы познаем Бога».
— В таком случае, я тоже польщена. Но довольно. Я должна доставить тебя домой. Вот моя рука, — рассмеялась она, — рука провожатого. Иди за мной.
Все в нем ликовало. И она испытывала то же самое. Необходимо ее спасти из этого ужасного места. Он был именно тем человеком, который это сделает.
— Поэта О’Нейла наш Город зачаровал до такой степени, что он потерялся, — строгим тоном доложила она четырем людям, тревожно ожидающим его возвращения — Хореру, грациозному ревнивому сыну, Карине, миниатюрной особе с непропорциональным лицом — будущей законной жене, хозяину и хозяйке.
Дети были совершенно спокойны. Эрни и Сэмми вздохнули с облегчением.
— Среди ваших людей есть очаровательные проводники, — шагая рядом с Мариеттой и весело улыбаясь, заявил он.
— О, счастливый случай привел славного Лейтенанта в наш дом, — обрадовалась Сэмми, тепло пожимая руку девушке.
Казалось, все в комнате были рады присутствию подтянутого военного, особенно молодежь. Для ребенка, не достигшего двадцати лет, она была слишком хорошо известна.
Ох, женщина, мне следует узнать тебя получше.
Все-таки, он немного побаивался ее. Уж больно она походила на Леди Дейдру.
Придется вам поломать голову, Ваша Милость, над тем, какой дьявол и зачем хотел меня прикончить.
Покидая комнату, она сказала, взглянув на О’Нейла:
— Да хранят Иисус, Мария и Бригида это жилище. Все уставились на нее в изумлении.
— Это одна из молитв Поэта О’Нейла, — она позволила себе чуть-чуть улыбнуться. — Обращенная к друзьям его бога. Я нахожу это утешительным.
Слава тебе, Господи!
Позже О’Нейл блаженствовал в благоухающей воде своей ванны. Ароматы джунглей заполняли комнату и постепенно стерли неприятное ощущение от наркотиков и канализации. Зилонгцы были еще более капризными чистюлями, чем таранцы, если такое вообще возможно. Даже в Студенческом квартале, менее благоустроенном, как ему объяснили, домашние бассейны были оснащены большим количеством водопроводных труб, встроенных в пол, по которым подавались разноцветно окрашенные пульсирующие струи, создававшие ощущение глубокого расслабления и покоя.
Потом в его памяти всплыл ужасный запущенный район Лейтенанта. В этом мире не все были равны.
Он плеснул в лицо водой и опустился пониже, вспоминая прелестные стройные ноги Лейтенанта Мариетты.
Скользнула дверь его комнаты, и вошла Доктор Самарита.
— Я пришла поинтересоваться вашим самочувствием, Благородный Гость, — она прислонилась у дверей тихо, почти не дыша.
Ох, Лорд, теперь их уже двое.
— Все в полном порядке, — хвастливо заявил он. — Просто был длинный и трудный день, но зато в приятной компании.
Самарита улыбнулась. Потом спросила:
— Благородный Поэт, могу я задать один вопрос?
О’Нейл кивнул.
Она выпалила:
— Я совершенно не нравлюсь вам?
— Да что вы! Что заставляет вас думать так? Ни у одного космического скитальца не было таких заботливых и гостеприимных хозяев, — он стал споласкивать лицо, чтобы скрыть свое замешательство.
— Поэт О’Нейл, вы странный человек. Иногда вы шутите, иногда говорите серьезные вещи, иногда добры и доверчивы, а временами смотрите на меня очень подозрительно. Это… это меня страшно смущает, — у нее на шее подергивался мускул.
Волнение ей страшно шло. Он вжимал ладони в дно ванны, чтобы не вскочить и не схватить ее в объятия.
— Ну, обаятельные женщины всегда выводят меня из равновесия. Кроме того, иногда мне кажется, что я многого не понимаю.
— А вы хотите понять все? Плохо быть слишком любопытным. Музыкальный Директор и я не желали вам плохого. Вы должны позволить нам доставить вам удовольствие. Но… Мне нужно слишком много сказать вам, — Она отвернулась и выбежала из комнаты, словно не могла справиться с нахлынувшими чувствами.
Ох-хо-хо, О’Нейл. Ты, кажется, здорово влип. Ты здесь всего несколько дней, а у тебя на руках уже две красивые несчастные хрупкие женщины.
Кажется, это не входило в Программу. Совсем. Совсем.
6
На следующий день О’Нейл вынужден был узнать отвратительные, буквально клинические подробности о хрупкой и уязвимой Самарите-Сэмми — в постели. Ее представили скорее как дикое животное в лихорадке, чем как женщину, требующую предельной нежности в обращении.
Он и Эрни отправились «размяться» в местный гимнастический зал. Он, вообще, плохо играл в гандбол — игра, в которой мужчины становятся сами собой. Хотя он и был на голову выше зилонгских парней, и на тридцать фунтов тяжелее, они были в более благоприятном положении, более подвижны. Каждый его мускул ныл — слишком много выпито ликера и съедено крема, решил он.