– И всё же... – начал было говорить Плетнев, однако закончить фразу не успел.
Митрохин отключил связь.
Первым желанием Плетнева было запустить телефоном в стену бара. Но он сдержался. Пусть Митрохин дает волю эмоциям, а он – Антон Плетнев – профессионал. Нужно тщательно и трезво обдумать ситуацию. Митрохин явно собирается сделать из него козла отпущения. Да что из него – из всего агентства! Это-то и было самое неприятное. На то, чтобы создать репутацию, уходят годы, а разрушить её можно за один день.
Что же делать?
Плетнев вздохнул и посмотрел на бокал, словно надеялся, что тот подскажет ему ответ на столь мучительный вопрос. Однако бокал, как и полагается бокалу, хранил молчание.
В принципе, неудачи случались у Плетнева и раньше. Да и хамили ему клиенты не раз. Антон привык пропускать хамские слова и реплики мимо ушей. Но то, что произошло сегодня, не укладывалось в понятие «неудача». Сегодня с Антоном Плетневым случилось страшное. Он впервые за всё время работы в «Глории» усомнился в своем профессионализме.
Когда Антон только начинал, он был всего лишь новичком, неофитом. А новичку свойственно ошибаться. Сегодня ситуация была иная. И Митрохин ясно дал это понять.
Плетнев отхлебнул пива, поразмышлял с минуту, потом снова взялся за телефон. Звонить Турецкому было довольно стыдно. Получалось, что он, Антон Плетнев, провалил выгодное и совсем несложное дело, а теперь вот позвонил – пожаловаться на обманщика-клиента, вытереть нос об жилетку старшего товарища, испросить совета... Отвратительно!
Плетнев вздохнул и уныло набрал номер Александра Борисовича.
– Алло, – бодро отозвался Турецкий.
– Саш, это Плетнев. Ты сейчас где?
– Сижу в такси. Не мог до тебя дозвониться. Как прошла операция?
– Плохо. – И Плетнев подробно рассказал коллеге обо всем, что случилось в минувший вечер.
– Гм... – проговорил Турецкий, когда рассказ был закончен. – Не повезло.
«Не повезло» – усмехнулся Плетнев.
– Это разве невезение? – буркнул он в трубку. – Наш новый опер ползарплаты в рулетку проиграл, пока наблюдал за Митрохиным и Симоновым – вот это невезение. Не сидеть же ему с газетой на диване.
– Ты уже с ним поговорил?
– Конечно. Наш клиент и ныне покойный партнер его мирно ворковали, улыбались. А потом Митрохин что-то шепнул партнеру на ухо, будто попросил чего, сунул ему что-то маленькое в руку, прости – рентгеновским зрением не обладаю, и тот пошел на улицу. Об остальном ты уже знаешь.
Турецкий помолчал, обдумывая услышанное.
– Мутная история, – проговорил он после паузы.
– Да уж, – горько сказал Плетнев. – Это еще начало. Боюсь, что завтра мне придется всё это объяснять в следственном отделе. Да и на этом всё не закончится. Если Митрохин поднимет бучу...
– Стоп-стоп, – перебил его Александр Борисович. – Не гони коней.
– Ты это о чем? – не понял Плетнев.
– Почему-то мне кажется, что никаких походов по следственным отделам не будет. Митрохин теперь замнет эту историю для ясности.
– Ты думаешь? – с сомнением произнес Антон, хмуро глядя на бокал с недопитым пивом.
– Уверен. Ему теперь можно жить припеваючи и спать спокойно. А кто, зачем, почему взорвал? Пусть следаки копают. Он будет помалкивать.
– Может, он и деньги заплатит? – с надеждой в голосе спросил Плетнев.
– Вот это вряд ли. Денег мы не увидим. Ибо безвременная смерть должника лишила его такой возможности.
– Погоди... – Плетнев нахмурил лоб. – Но ведь ему теперь достанется доля партнера!
– Нет, Антон, – возразил Александр Борисович. – Там не все так просто. У Симонова есть жена, то есть вдова. Она – наследница всего его состояния.
– Это точно? – упавшим голосом спросил Плетнев.
– К гадалке не ходи. Теперь Митрохину предстоит схватка со вдовой. Если, конечно, он заранее ничего на этот случай не придумал. Но это уже его проблемы.
– Н-да, – уныло произнес Плетнев. – У богатых свои причуды. Можешь меня осудить, но мне их заботы, даже трагедии и проблемы, не кажутся человеческими и уж никак не вызывают сопереживания.
– Слушай, если честно, у меня сейчас нет ни времени ни желания философствовать. Я вот что подумал... Если Митрохин задумал какую-то аферу, он мог использовать нас в качестве прикрытия. Так?
– Так, – согласился Плетнев.
– Гм... Ну, а если так, значит... – Александр Борисович замолчал, явно о чем-то раздумывая.
– Значит что? – нетерпеливо спросил Плетнев.
– Значит, мы можем потерять всё.
– Так ведь и я о том же! – снова начал горячиться Плетнев.
– Тише, Антон, не нервничай. Дай-ка секунду подумаю...
Пока Турецкий думал, Плетнев успел пригубить еще немного пива.
– Вот что мы сделаем, – медленно и задумчиво заговорил Александр Борисович. – Если Митрохин начнет против нас войну, мы должны встретить его во всеоружии.
– Полностью согласен, – горячо подтвердил Плетнев.
– Для этого, – продолжил Турецкий, – мы должны провести расследование и выяснить всю «подноготную» этого мерзавца. Я сегодня же позвоню ребятам в МУР, а ты свяжись со Щеткиным, чтобы он был в курсе.
– Сделаю, – кивнул Плетнев.
– Ладно, Антон, договорим потом. Кажется, я подъезжаю к гостинице. Не унывай! Приеду – разберемся.
– Спасибо за утешение, – с горькой усмешкой сказал Плетнев. – Удачи!
Он отключил связь. На этот раз даже разговор с Турецким, которого он не только безмерно уважал как друга, не смог пролить бальзам на его «израненную душу». Ну, а раз не помог один бальзам, попробуем прибегнуть к помощи другого, решил Плетнев.
Подозвав официанта, он потребовал графинчик водки.
11
Город Лебедянск оказался не таким уж паршивым и заброшенным местом, как ожидал Александр Борисович Турецкий. Население его составляло девяносто тысяч жителей. И судя по аншлагу в театре «Глобус», как минимум, половина из них были завзятыми театралами.
Сегодня вечером давали шекспировского «Генриха IV». Турецкий сидел в первом ряду и с интересом следил за развитием сюжета. Актеры справлялись с ролями неплохо. Разве что Фальстаф был чересчур молод и не достаточно упитан (седой парик и подушка под камзолом почти не спасали ситуацию), а отважный Готспер Горячая Шпора был неубедительно бледен и худосочен. Поэтому, когда он уверял:
– верилось в это с трудом. В остальном игра и внешность актеров не вызывали нареканий.
– Если я вру, – кричала на сцене старая трактирщица, – то нет во мне ни правды, ни совести, ни женской чести!
– Их и нет в тебе, – с ухмылкой сообщил толстяк Фальстаф. – Правды в тебе – что в вареном черносливе, а совести не больше, чем в лисице, выкуренной из норы. Что же касается женской чести, то чего бы то ни было женского в тебе столько же, как в полицейском надзирателе. Пошла отсюда, тварь ты этакая, пошла!
Трактирщица возмущенно заохала, а публика в зале покатилась со смеху.
«Театр, в самом деле, процветает, – размышлял Александр Борисович, незаметно оглядывая зал. – Если здесь постоянно такие аншлаги, то Шиманов, будучи спонсором, отнюдь не меценат».
– Я порядочная женщина в законном браке, – продолжала возмущаться трактирщица. – А вот ты, хоть ты и рыцарь и дворянин, а ты подлец, если говоришь обо мне такие гадости!
– А ты, хоть ты и хозяйка, а животное, если все время споришь со мной! – грозно крикнул на нее толстяк.