– Эрнест, правильно? Я – Шао Айи. Зовите меня Айи. – Большинство людей обращались ко мне мисс Шао, только моей семье позволялось называть меня по имени, но мне было все равно.
– Аии?
– Нет. А-й-и-и, нисходящий звук, потом восходящий. Мое имя означает любовь и упорство. Ничего страшного, если вы не можете его произнести. Я также отзываюсь на Али, Хэйли, Мэйли и дорогая.
Он рассмеялся, потом повторил мое имя с сосредоточенностью и решимостью, я уставилась на него, испытывая безмерную радость. И он играл что-то другое – «Summertime» Джорджа Гершвина. Но в технике, которую использовал Эрнест!
– Вы умеете играть в стиле «Страйд»?
Новый вид джаза. Я слушала его на этом самом месте в исполнении американской группы еще до войны. Это было невероятно ритмично и довольно провокационно. Пианист отбивал левой рукой ритм в четыре такта, в то время как группа играла мелодию.
– Я ведь пианист, Айи.
– Ах, да. – Как бы мне хотелось заполучить такого пианиста, как он в свой клуб. Я всегда мечтала познакомить своих посетителей со стилем «Страйд», который, несомненно, стал бы популярным. Но война нарушила все планы. Несколько китайских пианистов бежали из города, а фортепиано были конфискованы японцами вместе со многими домами. Я не могла найти на рынке ни одного инструмента для моего клуба.
Сассун что-то сказал, Эрнест поднял глаза, молча закрыл крышку фортепиано и встал.
– Спасибо вам, Айи. Спасибо, сэр. Было приятно познакомиться.
Я наблюдала, как он надел перчатку и покинул бар. Страсть и искрометность, которыми осветилось его лицо, померкли, и глубина его разочарования поразила меня. Как иностранному беженцу, ему не было места в этом городе, где многие люди, включая местных жителей, едва сводили концы с концами.
Когда я вернулась за столик Сассуна, то спросила его, не передумал ли он нанять Эрнеста. Сассун категорично замотал головой, сказав, что его американская группа, взявшая на данный момент отпуск, пользовалась большой популярностью в баре. Но он согласился продать мне двадцать ящиков джина и виски и снова напомнил мне зарезервировать номер.
Я подняла бокал, чтобы произнести тост. Двадцать ящиков алкоголя хватило бы, чтобы поддержать мой бизнес по меньше мере в течение трех месяцев, даже четырех, если бы я проявила изобретательность. В конечном итоге, этот визит оправдал себя.
Позже, сидя в машине с покрасневшими от абсента щеками, я выглянула в окно. Мой «нэш» скользил по освещенным проспектам и темным переулкам, его двигатель гудел и урчал. Вдалеке доносилась слабая музыка из баров и клубов, резкий грохот поездов с железной дороги и прерывистые выстрелы с японской военной базы в районе на севере. Прошло несколько часов с тех пор, как я в последний раз слышала игру Эрнеста на фортепиано, но звуки музыки, образы его лица и танцевавших по клавишам пальцев кружились у меня в голове. Я чувствовала себя по-другому, как будто какая-то часть меня изменилась, а мое сердце превратилось в пульсирующий инструмент.
Снаружи ветер шептал на знакомом мне диалекте декаданса, а город вальсировал в круговороте ветров и теней. Он как будто рассказывал мне о чем-то чудесном, о чем-то очень дерзком: он был моим, весь без остатка – улицы, ветер, ночь, пульсирующий джаз и желание, новая жажда опасных снов и иллюзий.
Но все это было неправильно. Я была помолвлена, мне было двадцать лет, и я была деловой женщиной. Я не должна была испытывать таких чувств к иностранцу. «Должно быть, я перебрала с «Поцелуем кобры». Завтра, когда проснусь, буду чувствовать себя по-другому и даже не вспомню, кто такой Эрнест Рейсманн». И поскольку Шанхай такой огромный, наши пути, вероятно, никогда больше не пересекутся.
Но мне хотелось бы увидеть его снова.
Я могла бы нанять его, раз уж Сассун отказал ему. И я с легкостью могла бы найти его. Жилой дом Сассуна на Пешеходной набережной, где остановился Эрнест, находился рядом с моей семейной типографией до того, как нас вынудили сменить ее месторасположение. Но Эрнест был иностранцем, что уже само по себе являлось серьезным предупреждением держаться подальше. Я напросилась бы на неприятности, поскольку китаянке не подобало держать иностранцев в качестве персонала, а посетители моего клуба, местные жители, имели привычку считать иностранцев врагами.
Но мне хотелось нанять его. Эрнест, лучший пианист, которого я когда – либо встречала, умел играть «Страйд», что, как подсказывала моя интуиция, стало бы сенсацией в моем клубе и помогло бы вдохнуть новую жизнь в мой бизнес. Если бы Эрнест доставил мне неприятности, если бы эта затея не сработала, я бы попрощалась с ним. В конечном итоге, это был бизнес.