И тут вмешался д'Альбаран. Он прекрасно знал, насколько Карл Ангулемский был заинтересован в том, чтобы избавиться от Пардальяна. Поэтому испанец решил, что шевалье не мог скрываться у герцога. И он шепнул Кончини, что они попусту тратят драгоценное время. У Кончини не было оснований не доверять человеку Фаусты, как и у того не было оснований подозревать во лжи герцога Ангулемского. И фаворит отдал приказ прево Сегье, который тут же повел своих стрелков к следующим воротам. Кончини намерен был перетряхнуть на этой улице каждый дом, обыскать каждый двор, заглянуть в каждый закуток…
Этот-то шум, вызванный перемещением стрелков и головорезов Кончини, и уловило ухо Пардальяна. И шевалье не ошибся, предположив, что герцог захочет поговорить с д'Альбараном. Действительно, по знаку Карла Ангулемского тот вошел во двор, и у них завязалась оживленная беседа.
Это произошло приблизительно тогда, когда Жизель сразила шевалье последним вопросом. Глядя на девушку, Пардальян вдруг подумал:
«Раз уж герцог теперь обожает не жену, а ребенка… Раз уж ребенок этот имеет такое влияние на отца… почему бы дочери не сделать то, что не получилось у матери?.. Какой удар для Фаусты, если Карл Ангулемский выйдет из игры!.. От такой потери этой женщине не оправиться!.. И придется ей возвращаться к себе в Испанию!.. Надо попробовать… У этой девочки благородное сердце… Не задевая ее чувств к отцу, я могу открыть ей глаза, направить… За дело, черт побери, игра стоит свеч!»
Приняв такое решение, шевалье в первый раз заговорил с Жизелью совершенно серьезно:
— Выслушай меня, девочка моя, и постарайся понять: если я строго обошелся с твоим отцом, если я вменяю ему в вину простое заблуждение, это потому, что ошибка ошибке рознь. Видишь ли, бывают заблуждения, которые хуже самых страшных преступлений. К таким как раз и относится заблуждение твоего отца. Оно неизбежно — слышишь? — неизбежно приведет к гибельным последствиям. Понимаешь теперь, почему я был так суров?
— О! — воскликнула Жизель. — Я и не сомневалась, что такой добрый человек, как вы, сударь, не будет гневаться без причины. Поверьте, что у меня и в мыслях не было требовать от вас оправданий. Я слишком вас почитаю, чтобы настолько забыться! Я лишь хочу, сударь, чтобы вы пояснили мне, почему вы считаете, что заблуждение отца хуже преступления?
— Во-первых, оно стоило ему десяти лет заключения в Бастилии… — начал Пардальян. — Он провел в тюрьме свои лучшие годы! Это…
— Это касается только его! — перебила Жизель в благородном порыве, который герцогиня и Пардальян оценили по достоинству.
— Положим, — согласился шевалье, — но сколько слез пролила твоя мать за эти десять лет! Да и ты, бедняжка, встречалась с отцом лишь от случая к случаю.
— Батюшке видней, — заявила Жизель, давая понять, что воля отца для нее священна.
— Ты ошибаешься, — мягко возразил Пардальян, — твой отец не имеет права жертвовать вами ради короны.
— Батюшке видней, — повторила Жизель с кротким упрямством.
— Что же, и жизнь вашу он может принести в жертву? — вскричал шевалье.
— И жизнь, и все что угодно, — решительно ответила девушка.
— Ну хорошо, пусть так, — вздохнул Пардальян. — Но ты согласна, что никому не дано распоряжаться имуществом и жизнью других людей?
— Несомненно, сударь, — кивнула Жизель.
— Очень хорошо, — продолжал шевалье. — Заблуждение твоего отца становится преступным потому, что, стремясь захватить власть, он, не раздумывая, без всякого сожаления пожертвует тысячами жизней, на которые не имеет никакого права.
— Как это? — удивилась девушка.
— Сейчас объясню, — отозвался Пардальян. — Ты ведь понимаешь, что юный государь Людовик XIII сам корону не отдаст, он станет защищаться. И будет прав. Надеюсь, ты согласна?
— Это очевидно, — подтвердила Жизель.
— Твой отец понял, что сам по себе, с немногочисленными своими сторонниками, он не сможет свергнуть короля и сесть на его место, — принялся растолковывать девушке шевалье. — Он почувствовал, что такая попытка захвата власти заранее обречена на провал. Тогда, не долго думая, он принял дары, которые предложила ему принцесса Фауста.
— Та самая, которая была его врагом и которую вы когда-то побеждали? — дрогнувшим голосом спросила Жизель.
— Та самая, — усмехнулся Пардальян. — По твоему смущенному лицу я вижу, что союз этот кажется тебе странным и, скажем прямо, недостойным герцога Ангулемского. Как бы то ни было, твоему отцу угодно было принять во внимание лишь преимущества этой сделки.
— А они столь значительны? — вскинула тонкие брови девушка.
— Весьма, — кивнул шевалье. — Фауста — или, как она теперь называет себя, герцогиня де Соррьентес — представляет здесь испанского короля. То есть эта дама предлагает твоему отцу не только свою помощь, но и поддержку монарха, от имени которого выступает. А это, посуди сама, кое-что: деньги без счета и двадцать-тридцать тысяч вояк.
— Испанцев? — воскликнула Жизель, сморщив носик и нахмурив брови. Это явно говорило о том, что ввод во Францию чужих войск был девушке не по нраву.
— Разумеется, — ответил Пардальян, у которого от недовольства Жизели заблестели глаза.
— И мой отец согласился? — изумилась юная красавица,
— С радостью, — горько улыбнулся Пардальян.