Флоранс сидела у окна. В первый же день Леонора предложила ей расстаться с ярким, несколько театральным костюмом уличной цветочницы, к которому так привыкли парижане. Теперь на Флоранс был богатый, но неброский наряд, сшитый с большим вкусом: именно такие платья носили благородные девицы. И Флоранс преобразилась. Теперь она блистала идеальной красотой и казалась воистину неземным созданием.
Мы помним, что девушка пришла в Лувр по доброй воле и теперь — как она сама выразилась — «ожидала, что решит с ней делать ее мать». Мы помним также, что Кончини вроде бы проявил к Флоранс некоторый интерес, посоветовав ей ни в коем случае не подавать вида, что она знает имя своей родительницы.
Теперь Флоранс была во дворце, рядом с матерью — и еще ни разу не видела ее.
Кончини появился в тихой комнатке один раз, в первый день. Он провел здесь всего несколько минут. Был холоден и официален. И даже не заикнулся о том, что втолковывал Флоранс накануне. Он только извинился за свое поведение, уверяя, что, знай он об их родстве, все было бы по-другому. Впрочем, маршал уже справился со своей страстью и говорил вполне искренне. Он предложил девушке не дичиться мадам д'Анкр и быть покорной и почтительной; Леонора Галигаи готова стать ей «доброй матушкой», пояснил он.
Девушка навострила уши, но Кончини ушел, ничего не добавив.
Несчастная Флоранс напрасно ждала от него слова, движения, жеста, свидетельствующего о том, что в душе маршала проснулись отцовские чувства. Девушка была слегка разочарована, но ничуть не расстроена. И простодушно ужаснулась, обнаружив в своем сердце только безразличие к признавшему ее отцу и безраздельную любовь к матери, которая не только никогда не признает свою дочь, но, похоже, даже не пожелает взглянуть на нее. Возможно, холодность, с которой Флоранс смотрела на Кончини, объяснялась и тем, что девушка, сама того не сознавая, все еще была под впечатлением происшедшей накануне сцены, за которую извинялся маршал.
В отличие от Кончини Леонора в тот первый день почти не оставляла Флоранс одну. Галигаи пустила в ход тысячу маленьких хитростей, чтобы проверить, знает ли девушка имя своей матери. Впрочем, Леонора почти не сомневалась, что Флоранс все известно. Однако уловки не помогли: девушка ничем себя не выдала. Убедило ли это Леонору Галигаи в том, что Флоранс ничего не подозревает? Вряд ли: глаз у супруги маршала был наметанный. Она сразу почувствовала, что любовь к якобы неизвестной матери пронизывает каждое слово, каждый жест юной красавицы, светится в ее очах. И Леонора тут же успокоилась. Она поняла, что если Флоранс знает правду, то скорее вырвет себе язык, чем скажет хоть одно слово, которое сможет повредить се матери. И Галигаи не ошиблась…
Она настолько уверилась в дочерних чувствах Флоранс, что на второй день предложила ей:
— Не считайте себя пленницей. Вы можете спокойно ходить по Лувру и, если захотите, — даже гулять за стенами дворца. Но если вы действительно любите мать, вам лучше не покидать этих покоев.
— Почему, мадам? — удивилась девушка.
— Потому что это то же самое, что взять кинжал и собственной рукой вонзить его ей прямо в сердце, — мрачно заявила Галигаи.
Она произнесла это таким тоном и с таким выражением лица, что Флоранс сразу ей поверила. Задрожав от ужаса, девушка твердо пообещала:
— Я не переступлю порога этой комнаты!
— Ну, это уж слишком, — возразила Леонора со слабой улыбкой, — вы можете свободно пользоваться будуаром и гостиной — это мои личные апартаменты.
— Я не буду выходить из этой комнаты, так спокойнее, — повторила Флоранс.
— Что ж, как вам угодно, — пожала плечами очень довольная Леонора, скрывая свою радость за маской полного безразличия.
Галигаи не сомневалась, что девушка сдержит обещание, и все же на всякий случай установила за ней тайное наблюдение. Настолько тайное, что Флоранс ничего не заметила… Да она и не покидала комнаты, в которой протекали дни ее добровольного затворничества. Если бы девушка попыталась выйти, то сразу поняла бы, что она — настоящая пленница. Но ей и в голову не приходило нарушить данное Леоноре слово.
Забыла ли Флоранс Вальвера, своего суженого?
Нет. Она все время думала о нем. Но к встрече с ним вовсе не стремилась. И даже твердо решила скрыться от него, если он ее вдруг разыщет. Такое поведение влюбленной девушки может показаться странным и непонятным. Но его нетрудно объяснить.
Сохраняя внешнее спокойствие, Флоранс тем не менее прекрасно осознавала, в какой опасности находится, оказавшись рядом с отцом и матерью, которые с самого рождения обрекли свою дочь на смерть. Девушка знала, что жизнь се висит на волоске. Она почувствовала это в тот самый миг. когда мать велела ей следовать за собой.
И, все отлично понимая, Флораис покорно пошла за королевой, хотя, если вы помните, жених и пытался остановить возлюбленную. Вальвер тоже знал — и, может быть, даже лучше, чем Флоранс, — как она рисковала, полностью отдавая себя во власть своей невероятно эгоистичной матери: ведь чудом спасшаяся дочь была живым свидетельством бесчестия королевы, и та видела в девушке смертельного врага.
Если бы Вальвер нашел Флоранс, то даже против ее воли вырвал бы любимую из когтей неотвратимой смерти. Но девушка не желала, чтобы ее спасали… Она готова была поплатиться жизнью, но удовлетворить жгучее любопытство, заставившее ее сказать, что ей интересно, «как с ней поступит мать». Эти слова означали на самом деле, что Флоранс хотелось убедиться, хватит ли у ее матери духа снова обречь на смерть дочь, которой она один раз уже вынесла страшный приговор,