— Э, матушка, — откликнулся Василий простодушно, — поработала б с мое… Каждый день покойник.
Четверть века он неутомимо выхаживает подопечных или провожает в последний путь. Это призвание.
— Леон, это розыгрыш, — заявил Гриша, протирая очки. — Марго была женщиной веселой…
— Была?
— …и гордой, — заключил он и отвел глаза.
Любопытная фраза, над ней стоит подумать.
— Да, Гриша, было время — я себя этим утешал. Но розыгрыш, затянувшийся на годы… — я поколебался и выговорил: — попахивает преступлением.
— И совершается наказание, — подхватил Юра на патетической ноте. — За грех. Неужели вы не понимаете?
— Понимаем. Кто совершает?
— Как кто?
— Кто наказывает? Ангел письма шлет или черт рогатый? Имейте в виду, господа: концовку романа я помню наизусть.
— За неминуемый успех! — Василий поднял полную рюмочку.
— Да ну их к лешему, мои успехи. За сына! С приездом, Коленька.
Все поддержали, с заметным облегчением и удовольствием переключаясь на «заграницу». Как там у них и будет ли так у нас. Не будет. Только правнучка во всеобщем оживлении не участвовала, отчужденная, равнодушная. Да выдавали золотые, как у кошки, глаза. Вот-вот выпустит коготки. Я понадеялся в душе, что красивый сын мой за два-то года завел себе другую, — с семейкой Прахова связываться опасно.
Глава 4
Тем не менее она пожелала «пожить у нас» — так выразился Коля, когда мы с ним остались одни. Где пожить? В мансарде (стало быть, с ним — дела серьезные). Ну что ж, как вам будет угодно.
Разговаривали мы вполголоса, хотя ее не было: ушла с Горностаевыми на озеро: у Гриши мания — ежевечерние омовения в любую погоду. А сейчас стояла теплынь, августовская звездная ночь сияла и благоухала свежим сеном, дальним дымком и медовым ароматом флоксов у терраски; мошки и мотыльки роем вились у красного фонарика под потолком. Я рассказывал о своих безуспешных поисках, словно оправдывался.
— Неужели нельзя объявить настоящий розыск?
— Нельзя. Ушла с документами, вещами… Я ведь… — я помолчал. — Знаешь, в день ее исчезновения я заявил ей, что нам лучше расстаться.
— Почему?
— Черт меня знает. Минута такая нашла.
— Ты знал, что святоша этот был ее любовником?
— И ты посмел промолчать!
— Донести?.. Ну, знаешь! Надеялся, что у вас все уладится.
Напряжение между нами возрастало.
— Я давно чувствовал: что-то не то. Ложь. Но про Юру не знал.
Говорил я сдержанно, как и сын, но чего мне это стоило! Гнев и гордость переходили в бешенство. «Не надо! — приказал сам себе. — Наверно, она мертва».
— Итак, ты промолчал.
— Я набил ему морду.
— Вот что, дорогой мой. Расскажи-ка все, что скрыл. Как сюда попала Мария?
— Сама напросилась.
— Ну понятно, чувства-с.
Он быстро, будто украдкой, взглянул на меня. Мы разом закурили — нечто редкостное, им же привезенное: сигареты в виде тоненьких коричневых сигарок.
В то лето Коля почти не бывал в Кукуевке: занимался «выездными» делами. В пятницу третьего августа столкнулся во дворе с Марией. «Когда отбываешь?». — «На той неделе». — «В Европу едой запасаешься?». — «Послезавтра у отца день рождения». — «Меня не хочешь пригласить? Теперь не скоро увидимся». — «Да пожалуйста». — «А твои не будут против?» — «Да ну!». Объяснил, куда ехать.
— Но она явилась сюда накануне, — заметил я.
Коля пожал плечами.
Утром в субботу приехала мать, и они уже вдвоем отправились по магазинам и на рынок. Вернулись в первом часу. Темноватое пространство площадки прорезал узкий тусклый луч из квартиры Праховых. И послышался то ли стон, то ли крик. Велев отнести сумки и готовиться к отъезду, Марго вошла к соседу.
— Мне он позвонил ровно в двенадцать, — вставил я задумчиво. — И попросил приехать. Сердечный приступ?
— Она сказала «ничего страшного», когда вернулась. Слегка сердце прихватило. Дала, мол, лекарство и позвонила бабе Маше.
— При тебе звонила?
— Нет, от Прахова.
— Сколько она у него пробыла?
— Не больше десяти минут.
— И вы потом не предупредили Марию?
— Я как-то не подумал.
— С тобой ясно: юный влюбленный.
— Не говори, о чем не знаешь.
— Ясно. Но Марго!
— Она решила, ничего страшного.
— Да ведь старик умер!
— Но не тогда же?
— Это неизвестно. В час никто не отвечал, и позже я не дозвонился, никакой бабы Маши не было… Впрочем, я тоже хорош: соседку не узнал.