Томаш недоверчиво покачал головой.
— Но я ничего не говорил про отношение!..
— А я говорю.
Историк не скрыл своего изумления. Его взгляд метнулся от трупа к инспектору.
— Что? — удивился он. — Вы считаете, что Патрисию убили из-за исследования, которым она занималась? С чего вы взяли?
Лицо Валентины снова стало непроницаемым.
— Есть у меня кое-какие соображения, — прошептала она загадочно и положила руку на Codex Vaticanus, переводя разговор на тему, которую считала ключевой. — Объясните-ка мне эту чушь про ошибки в Библии, которые она искала в этой рукописи.
Томаш не знал, что делать. Стоило ли вступать на этот неведомо куда ведущий путь? Инстинктивно чувствовал: нет, не стоило, ведь придется говорить вещи, которые любому верующему могут показаться оскорбительными. Он совсем не был уверен в разумности такого подхода: у каждого человека есть какие-то свои убеждения, и кто он такой, чтобы тревожить чью-либо душу?
Однако следовало принимать во внимание и другую сторону этой проблемы. Его подруга была убита, и, в конце концов, если следователю, ведущему дело, нужны его знания и умения, которые могут помочь в расследовании, с какой стати отказывать ему в этом? А кроме того, нельзя забывать о такой мелочи, как то, что он сам был под подозрением. И понимал, что отказ от сотрудничества со следствием может создать массу проблем.
Глубоко вздохнул, закрыв на мгновение глаза, как парашютист перед прыжком в бездну, и сделал решительный шаг вперед.
— Очень хорошо, — согласился он. — Только позвольте мне прежде кое-что выяснить.
— Все, что угодно.
Зеленые глаза Томаша встретились с небесной голубизной очей Валентины, как будто он желал добраться до самой их сердцевины и понять, что же придавало им столько жизни.
— Вы, полагаю, христианка.
Инспектор Следственного комитета сдержанно кивнула и высвободила из-под ворота рубашки скромную серебряную цепочку.
— Римская католичка, — сказала она, показав еще и крестик, украшавший нить серебра. — Как-никак, я итальянка.
— Тогда важно, чтобы вы поняли одну вещь, — начал он, приложив к груди ладонь. — Я историк, а историки занимаются исследованиями, основываясь не на постулатах веры, а скорее на религиозных, извините, артефактах: археологических находках или, например, текстах. В случае с Новым Заветом мы можем говорить преимущественно о манускриптах. Они — важнейший источник информации для понимания того, что происходило во времена Иисуса Христа. Однако пользоваться ими следует с большой осторожностью. Историк должен понять как намерения автора, так и обстоятельства, в которых был создан тот или иной текст, а не только то, что в нем непосредственно написано. Представьте, вот читаю я в газете «Правда» времен СССР новость о том, что получил по заслугам приспешник империализма, вредивший делу революции. Тогда я должен отбросить всю идеологическую риторику и уяснить следующее: был казнен человек, боровшийся с коммунизмом. Верно?
Взгляд Валентины казался ледяным.
— Вы ставите на одну доску христианство и коммунизм?
— Конечно же, нет, — поспешил он объясниться. — Я только говорю, что тексты выражают всего лишь намерения автора, а историк, читая их, должен иметь в виду и обстоятельства создания. Авторы евангельских текстов желали не просто пересказать жизнь Иисуса, но прославить его. Хотели убедить других, что он — Мессия. Любой историк обязан это учитывать. Понимаете?
Итальянка согласно кивнула.
— Ну, я все-таки не дура, — сказала она, присовокупив: — По сути, и мы, следователи, занимаемся тем же, не так ли? Когда мы заслушиваем показания какого-нибудь свидетеля, мы должны их воспринимать, имея в виду все привходящие обстоятельства и его намерения. И не все утверждения стоит принимать на веру. Это для меня очевидно.
— Ни убавить, ни прибавить, — воскликнул Томаш, довольный тем, что был правильно понят. — Мы, историки, в такой же ситуации. Мы своего рода детективы прошлого. И тут важно сознавать, что, занимаясь изучением великой исторической личности, мы иногда раскапываем то, что может доставить большое неудовольствие ее горячим поклонникам. Ну, какие-нибудь неприятные… факты, понимаете? Имевшие, однако, место.
Сделал паузу, чтобы убедиться, что этот пассаж был благополучно усвоен.
— Ну, а дальше? — сказала чуть нетерпеливо Валентина.
— Ну, а дальше мне хотелось бы знать, угодно ли вам будет дослушать меня до конца, так как я вынужден буду сказать об Иисусе и о Библии кое-что из того, что может глубоко задеть ваши религиозные убеждения. И мне совсем не хочется, чтобы вы начинали ссориться со мной по каждому суждению. Если так, то мне лучше и рта не раскрывать.