Я поднялся с разогретой земли и поплелся к разобранной экзоброне. Ее детали я соединял, надевая медленно, сонно, с неохотой возясь с кучей сложных креплений, которые изобиловали на всех съемных частях. Когда я, спустя долгих сорок минут, закончил с ними возиться, в животе у меня развернулся настоящий ураган. Бросив одну из банок с мясом прямо в костер, я отправился на поиски места, где можно справить нужду. И тут же с горечью осознал, какую ужасную ошибку я совершил. Броня! Ее нужно было одевать после, а не до того, как мне приспичит в туалет. Скрепя сердце я вновь принялся возиться с креплениями. Снимать броню полностью я не стал, бросив у костра одну из нижних частей, закрывавших пах, и не придумав ничего лучше как справиться в канализационный люк, из которого я вчера вылез, я отправился к этому самому несчастному люку. К бурному потоку подземной грязно-зеленой реки примешался и мой бурный поток. Облегчившись, я вновь, злясь на себя, начал закреплять снятый бронированный щиток. Затем, закончив с экипировкой, я вынул уже обуглившуюся банку из костра, и, вынув из мешка крохотный складной ножик, начал ее открывать. Мясо было почти безвкусным, но все же чувствовалось в нем что-то, едва уловимые нотки, которые словно возвращали меня назад во времени, заставляя вспомнить о доме, в котором я рос. Именно там я и взял эти консервы, и до последнего старался искать им замену, зная, что рано или поздно они спасут меня от голода. Что ж, их время пришло. Я вынул из мешка ложку и, распечатав банку, начал с жадностью отправлять в рот порции горячего дымящегося мяса, периодически запивая водой из железной фляги. Поев, я убрал теперь уже пустую банку обратно в мешок - закопаю ее где-нибудь наверху, нет смысла в том, чтобы уродовать мусором и без того печальный внешней вид руин погибшей цивилизации. Я закидал все свои пожитки в мешок, закинул его за спину и уверенным шагом направился к входу в небоскреб, погребенный теперь здесь. Обледеневшая дверь его некогда была стеклянной, теперь же это была кривая и неровная непрозрачная тонкая стенка, которая, едва я прикоснулся к ней, рассыпалась на крошечные кусочки. Вторую такую же обледеневшую створку я трогать не стал. За дверью, вглубь здания, вел широкий коротенький коридор, который кончался двумя арками, с верхушек которых до самого пола свисали огромные сосульки.
"Металлодетекторы" - подумал я. Теперь их было практически невозможно узнать. Я стянул из-за спины алебарду и расколотил ей сосульки в правой квадратной арке металлоискателя. Затем, войдя внутрь, в зеленоватом свете, который источал камень, висевший на моей груди, я с тоской и трепетом осматривал некогда роскошный холл одного из некогда лучших отелей мира. Все предметы мебели внутри него теперь были погребены под сугробами, а вместо шикарных люстр с потолка свисали уродливые переплетения металла и льда. Определить, под каким из сугробов что находится, было просто невозможно. Я шагал между ними, с особой осторожностью отряхивая верхний слой снега с ближайшего из сугробов, и проводя рукой по тому, что под ним находилось. Под первым оказалась забытая промерзшая железная тележка, на которой лежали большие чемоданы, покрытые толстой наледью. Под следующим сугробом - мягкое кресло, превратившееся в еще одну жесткую и мертвую ледяную скульптуру, холодную и отталкивающую. Когда я прошел половину этого некогда величественного холла, и уже начав разгребать очередной сугроб, внизу, глубоко под землей, началось движение, и толчки чего-то поистине устрашающего, пришедшего в движение, заставили ходить ходуном землю под ногами. Я насторожился и внутренне сжался, но через полминуты вновь расслабился. Все стихло. Когда я смахнул большую часть снега с сугроба, и уже увидев, что было погребено под слоем снега, то присвистнул от изумления.
Рояль! Крышка его намертво прилипла и примерзла, и я, орудуя алебардой, аккуратно счистил слой льда и поднял ее наверх. Клавиши рояля, к моему сожалению, были смерзшимися. Я аккуратно повел по ним рукой и вздрогнул от неожиданности, когда одна из них вдруг издала пронзительный высокий звук. К моему удивлению, помимо этой, рабочими оказались еще шесть клавиш, удаленные друг от друга на разные расстояния. Две из них были плотно прижаты друг к другу, нажимаясь одновременно, и звук, который они обе издавали, был поистине волшебный. Я начал неумело перебирать пальцами по клавишам, и из недр рояля рождались наборы хоть и красивых, но неловких и несвязных звуков. Я как зачарованный стоял возле него, не в силах пошевелиться. Когда же я вышел из этого чудесного оцепенения, то понял, что под слоем снега ко мне что-то приближается. Между сугробов, по полу, тихо и незаметно ко мне ползло это самое отвратительное нечто, чье незримое присутствие я начал явственно ощущать. Я стал беспокойно озираться, пытаясь выявить источник угрозы, но среди множества сугробов так ничего и не увидел. Вращаясь из стороны в сторону, боясь пропустить внезапную атаку, я начал пробираться дальше, все глубже продвигаясь внутрь холла. Рояль, с незакрытой крышкой, так и остался одиноко стоять позади. Камень высветил впереди стену, сплошь покрытую ледяными наростами, отливающими мистическим зеленым светом, исходившим из моего камня. Тупик. Я знал, что где-то здесь должны быть лифты и выход на лестницу, однако вместо них была лишь эта неровная ледяная стена. Я с размаху влепил алебарду вглубь льда, и она, застряв, не реагировала на мои попытки вытащить ее. Когда же я уперся в лед обеими ногами, отчаянно вытягивая алебарду, лед вдруг затрещал, покрывшись прямыми линиями трещин, а затем с грохотом раскололся и весь обвалился на пол, заваливая меня. Я прикрылся руками и отпрыгнул в сторону. В том месте, где был ледяной нарост, теперь, среди отколовшихся ледяных глыб, красовались три заиндевевших дверных проема. Два из них - лифты - расположились почти вплотную друг к другу, третий же - лестница - был чуть левее, в стороне от них. Я пошел к лестнице, попутно стряхивая с себя ледяные крошки. Дойдя до дверного проема и уже занеся ногу, готовясь шагнуть внутрь, я тут же ее одернул, уперевшись руками в косяки. Все лестничные пролеты, которые раньше тянулись до самой крыши, теперь лежали внизу, наваленные друг на друга. Бетонная конструкция в один из серых морозных дней просто не выдержала, и лестница, словно домино, аккуратно сложилась вниз, полностью отрезая путь наверх. Их холла послышалось нечленораздельное бормотание. Я вздрогнул и весь покрылся гусиной кожей. Что-то жуткое двигалось ко мне. Я подбежал к ближайшему лифту, который застрял как раз на этом этаже. Он обмёрз и перекосился, ждать чуда и надеяться, будто он заработает, не приходилось. Второй же лифт просел, и можно было взобраться на крышу лифтовой кабины. Именно это я и сделал. Оказавшись наверху, я заметил, что тросы, тянувшееся от лифта вверх, были вморожены в ледяные выступы, тянувшееся до самого верха. Я залез на ближайший выступ, и уже начал лезть на второй, когда вдруг взгляд мой упал на самый верх.
Крошечное пятно дневного света, которое с каждый преодолённым мною снежным выступом, с каждым метром становился все ближе и ближе. Лифтовая кабина осталась далеко внизу, в десяти метрах, и из нее раздавались неясные беспокойные звуки, от которых у меня шел мороз по коже. Это был шепот.
Я старался удалиться как можно дальше от него, и все явственнее видя очертания белого неба наверху, я все быстрее и быстрее карабкался вверх, цепляясь за прочные выступы льда. Лифтовая кабина со скрежетом начала расширяться, словно лопаясь от напора вздувшейся внутри нее огромной массы. Из трещин в кабине лифта вверх поползли черные сгустки, словно густая черная масляная краска потекла вверх. Они ползли быстрее меня, обволакивая собой все окружающее пространство. Из лифта что-то нашёптывало, подгоняя эти потоки. Жижа текла вверх все быстрее уже почти приблизившись ко мне. Я преодолел последние два выступа и затем рывком запрыгнул на край, подтянулся на руках, и, распрямившись, встал в полный рост.
Успел.
Когда я заглянул вниз, в лифтовую шахту, то все уже было спокойно. Кабина лифта мирно покоилась внизу, стены, покрытые слоем льда, не несли на себе никаких следов черных потоков. Я облегченно выдохнул и вновь взглянул на небо. Все три громады солнц величественно высились высоко в белом небе, которое сегодня, впервые за столь долгое время, было свободно от туч. От остова крыши небоскреба, на которой я сейчас стоял, не осталось и следа. Провал лифтовой шахты покоился среди огромной, тянувшейся до горизонта, снежной равнины. Отойдя от него на несколько метров, я опустился на землю, достал мешок, и, положив его перед собой, начал копаться в его содержимом. Я выудил из него микрокомпьютер, включил его, и, сверившись с картой, убрал его обратно. Затем я завязал мешок и вновь закинул его за спину, и начал ждать, устроившись поудобней.