Барбо через переводчика, лаконично и отрывисто, начал с того: что, во-первых, он счастлив приветствовать у себя столь уважаемых гостей, во-вторых, очень сожалеет, что не может беседовать с ними на их языках, и, в-третьих, он глубоко озабочен. Раньше все шло легко, все было ясно и понятно — он заготовлял сырье, получал за свой товар деньги, производил поставки. Теперь же он не понимает, что происходит: все время какие-то сложности и задержки. Если он, Барбо, не получит сейчас соответствующих объяснений, то можно считать, что сделка не состоялась. Он не отправит первой партии товара, груз в Прагу не уйдет.
Барбо сидел в кресле у круглого столика и непрерывно прихлебывал из маленького стаканчика чай, глазки его пытливо вглядывались в лица собеседников.
Варфель стал объяснять, что возникли некоторые непредвиденные обстоятельства: в Прагу приехал господин Тано Каридди и объявил о том, что требует увеличения причитающегося его банку процента. На это Барбо коротко возразил, что это, мол, проблемы, его не касающиеся. Он всегда относился к Варфелю с уважением, а тот проявляет по отношению к нему неуважение. Он, Барбо, накопил большое количество сырья, вложил в него много денег, а Варфель не спешит за него заплатить и вывезти, из-за чего турецкая сторона несет убытки. А что касается господина Каридди, то если он помеха сделке, есть восточная пословица: «если муха тебе мешает, раздави ее».
Тут впервые подал голос Тано. С большим достоинством он проговорил:
— Перед вами не муха, а орел. Я располагаю тысячей миллиардов лир и если вам нужны эти деньги, вы должны иметь дело со мной. Я готов предоставить огромные суммы, но требую за это двадцать процентов.
Услышав это, Варфель взвизгнул:
— Сумасшедший! Да что вы слушаете этого шута горохового!
Неожиданно в поддержку Тано выступил Рибейра. Он резко прикрикнул на Варфеля:
— А вы сидите и помалкивайте. Ваше дело маленькое!
— Хотите вы того или нет, но карты сдаю я, — продолжал Тано. — Я банкомет, я держу банк. Если хотите играть, обращайтесь ко мне. Мои условия игры — двадцать процентов.
— Но я и мои друзья оговаривали для себя определенную квоту… — возразил Варфель, но уже менее решительно.
Здесь взял слово Рибейра. Постепенно все более воодушевляясь, он с жаром заговорил:
— Я заплачу и тому, и другому. Вам — ваши двадцать процентов, и вам, господин Варфель, столько, сколько было условлено. Не беспокойтесь, получите вашу квоту. Вы разделите между собой почти всю прибыль! Но расчет мы произведем под моим личным контролем у меня в Милане, в надежном месте. Я лично отвечаю за это.
— Но выходит, господин Рибейра, — не скрывая своего удивления, мягко проговорил Тано, обращаясь к Лоренце, — что сами вы не будете иметь от этого почти никакой прибыли? В чем, в таком случае, ваша выгода?
— Это для таких людей, как вы, — прибыль исчисляется деньгами. А моя выгода, мой выигрыш — в другом: я получу одного человека, его жизнь. Об этом я мечтал долгие годы. Всю свою жизнь я думал только об этом! Итак, выходит, вопрос исчерпан — каждый из нас получит то, что хотел. Не так ли?