По ходу действия в этом фильме бравый солдат Швейк поймал Гитлера и придумывал для него разные казни, но каждый раз его тетушка (которая олицетворяла мирное население Европы) говорила ему: «Швейк, мало!» — и кинозал яростно аплодировал.
Большинством голосов Адольф Гитлер был приговорен к смертной казни через утопление в канализационном коллекторе. Разумеется, этого тоже было мало. Мы не были кровожадными, мы жаждали справедливости…
Странно: когда я вспоминаю войну, мне кажется, что она длилась бесконечно долгой зимой, то слякотно-грязной, то свирепой, с морозами за сорок градусов. Короткие темные дни, долгие беспросветно-черные (потому что затемнение) ночи. А Победа пришла весной. Как счастливы тогда были люди, как любили друг друга! Раньше я исступленно ненавидел соседку по квартире — и было за что. Но в те дни я сам удивлялся себе прежнему — что там было ненавидеть? Дура как дура, временами даже симпатичная… Все окна в тот май были открыты настежь. Никто не работал, и все, что лилось и пахло спиртом, было выпито в первую же неделю. До поздней ночи не умолкали музыка и песни — из одного окна доносилось: «Хаз-Булат удалой, бедна сакля твоя» в исполнении хора а-капелла, из другого — патефонное: «Саша, ты помнишь наши встречи?»… А потом расцвела сирень. Ее тогда было много, целое море в двориках Замоскворечья…
В конце мая я попал в Боткинскую больницу в отделение гнойной хирургии. Там война еще не кончилась. В знаменитую московскую клинику тяжелораненых свозили со всех фронтов. Койки стояли впритык даже в коридорах.
Если все же преисподняя существует (хотелось бы на это надеяться!), то в ней наверняка есть отделение гнойной хирургии образца сорок пятого года. Специально для политиков, затевающих войны.
…Все палаты были забиты молодыми парнями — кто с 26-го, кто с 27-го года. Старше встречались редко — те призывы почти полностью полегли на фронтах. За месяц, что я провел в Боткинской, из восьми моих соседей по палате двое умерли, еще четверо выжили, но остались инвалидами. Там я, двенадцатилетний, впервые увидел, как умирают.
Один поступил к нам прямо из операционной. Реанимационных отделений тогда не существовало. Голова его была вся забинтована — оставались только щели для глаз и рта. Он лежал молча, без движения, и только по тяжелому, со свистом, дыханию можно было понять, что он еще жив. Шли дни, лучше ему не становилось. Но однажды утром, когда в палату принесли газеты, мы вдруг услышали его свистящий шепот: «Гитлера пымали?»
…В одном из романов братьев Стругацких герой пытается вспомнить: кто такой Гитлер? «Кажется, это один из диктаторов эпохи позднего империализма». Наверное, так и будет. А для нас, его современников, в этом непропорционально сложенном человеке с усиками и косой челкой, страдавшем скоплением газов в кишечнике, воплотилось Мировое Зло — черная клубящаяся тьма, которую нельзя постичь разумом. Ибо понять — значит простить.
Нет в истории другого человека, которого так страстно ненавидели бы столько людей — во времена Чингисхана и Атиллы мир не был еще так густо заселен. Эта ненависть, казалось, сама по себе должна была испепелить его на расстоянии. В конце концов, наверное, не так уж и важно — отравился он, застрелился или подох своей смертью где-нибудь в немецкой колонии в Эквадоре.
В определенном смысле он жив. Осиновый кол в могилу упыря так и не загнали. Есть люди — и их немало, — кто восхищается им, верит в его идеи, мечтает следовать за ним по его пути.
Одно за другим уходят поколения, пережившие Вторую мировую войну, и вместе с ними уходит память о том, что такое фашизм. Ни книги, ни кинофильмы не дают полного представления, не могут заменить личный опыт. Страшно сознавать, страшно говорить об этом — но среди стран, где иммунитет к идеям национал-социализма ослаблен, — наша Россия.
Распространившаяся подобно эпидемии ненависть к «черным» и макашовинизм, провал в Государственной думе закона о борьбе с фашизмом, шествия молодых людей из расистского Национального Единства в одеяниях, напоминающих униформу штурмовиков, и с эмблемой на рукаве, напоминающей свастику; фашистские эмблемы и лозунги, намалеванные на стенах, — все это симптомы дефицита интеллекта, дефицита исторических знаний и ответственности.