— Друзья? Какие друзья?
— Наверное, я неправильно выбрал слово. Пусть будет — «клиенты». У меня есть весьма осведомленные и весьма обеспеченные клиенты. Они меня и наняли, чтобы добыть у вас кое-какую информацию.
— О чем вы? Вы чей-то шпион?
— Нет-нет, — тихо засмеялся Саймон, — ничего столь грандиозного. Я независимый исполнитель. Давайте на этом остановимся.
У Ганса мысли понеслись вскачь. Этот штаркер — шпион, быть может, террорист. На кого он работает — Иран? Северная Корея? «Аль-Каида»? — неясно, но и не важно. Всем им нужно одно. Но чего Ганс откровенно не мог понять — почему из всех возможных целей эти сволочи выбрали именно его. Как почти все физики-ядерщики своего поколения, Ганс выполнял и кое-какую секретную работу для министерства обороны в пятидесятых — шестидесятых годах, но его специальностью были исследования радиоактивности. Над проектированием или изготовлением бомбы он никогда не работал и почти всю свою профессиональную жизнь посвятил теоретическим изысканиям, не имевшим никакого отношения к войне.
— Придется мне огорчить ваших клиентов, кем бы они ни были, — сказал Ганс. — Они выбрали не того физика.
— Я так не думаю, — покачал головой Саймон.
— И какую информацию вы хотели бы от меня получить? Обогащение урана? Я о нем ничего не знаю! А о проектировании боеголовок — и того меньше. Моя специальность — физика элементарных частиц, а не ядерные устройства. Все мои научные работы выложены в Интернете, в них нет ничего секретного!
Незнакомец невозмутимо пожал плечами.
— Ваши выводы слишком поспешны, а потому неверны. Боюсь, мне абсолютно безразличны как боеголовки, так и все ваши статьи. И меня интересуют результаты не ваши, а совсем другого человека.
— Почему вы тогда оказались в моей квартире? Ошиблись адресом?
Лицо Саймона сделалось жестоким. Он толкнул Ганса спиной на кафель и положил ладонь ему на грудь, наклонившись — чтобы в любой момент придавить всей тяжестью.
— Этот человек — ваш знакомый. Помните вашего профессора в Принстоне пятьдесят пять лет назад? Вечный жид из Баварии? Который написал «Zur Elektrodynamik bewegter Korper»?[1] Вряд ли вы его забыли.
Ганс дернул плечами, стараясь вдохнуть — рука штаркера лежала невыносимой тяжестью. Mein Gott,[2] подумал он, этого не может быть.
Саймон наклонился ближе, так что стали видны черные волоски в ноздрях.
— Он восхищался вами, доктор Кляйнман. Считал вас одним из самых многообещающих своих ассистентов. Вы ведь последние годы весьма тесно с ним сотрудничали?
Ганс не мог бы ответить, даже если бы захотел. Саймон давил так, что ощущался скрежет позвонков по кафельному полу.
— Да, он вами восхищался. И более того — он вам доверял. Он обсуждал с вами все темы, над которыми в те годы работал. Включая эту его Einheitliche Feldtheorie.[3]
И тут у Ганса хрустнуло ребро. Слева, на внешней дуге, где сильнее всего было напряжение. Боль ударила в грудь ножом, Ганс открыл рот, чтобы крикнуть, но воздуха не хватало. О Gott, Gott im Himmel![4] Внезапно рациональное мышление полностью исчезло, и его охватил страх — нет, ужас! Теперь он понял, что хочет незнакомец, и знал, что в итоге не сможет этому сопротивляться.
Саймон наконец ослабил давление и убрал руку с груди Ганса. Тот глубоко вздохнул, ощутив вместе с хлынувшим в легкие воздухом кинжальный удар боли слева. Прорвана плевра, значит, вскоре левое легкое спадется. Ганс выл от боли, дрожал с каждым вздохом. Саймон стоял над ним, подбоченившись, улыбаясь, как человек, довольный своей работой.
— Итак, мы друг друга поняли? Вы уже знаете, что я ищу?
Ганс кивнул и закрыл глаза. Простите меня, Herr Doktor,[5] подумал он. Я сейчас предам вас.
Мысленным взором он снова увидел профессора — так ясно, как если бы великий человек стоял прямо здесь, в ванной. Ничего похожего на известные всем портреты, на фотографии неухоженного гения с копной белых волос. Ганс помнил профессора в последние годы его жизни. Впалые щеки, ввалившиеся глаза, скорбное выражение лица. Человек, постигший истину, но ради спасения мира не высказавший ее вслух.
Удар ногой в бок, под сломанное ребро — Ганс вздрогнул, глаза его распахнулись от боли. Кожаный ботинок Саймона стоял у него на груди.
— Не время спать, надо работать. Сейчас я возьму с вашего стола бумагу, и вы все запишете подробно. — Он обернулся и вышел из ванной. — Если я чего-то не пойму, вы мне объясните. Ну, как на семинаре. Кто знает, может, вам еще и понравится.
Саймон пошел по коридору в спальню Ганса, потом послышался шум, будто кто-то шарит и ищет. Когда бандит вышел, страх Ганса слегка ослабел, вернулась способность думать — хотя бы до тех пор, пока этот гад не вернется. Он думал о ботинках этого штаркера, о сверкающих десантных ботинках, и на него накатила волна отвращения. Этот человек старался походить на нациста — да он и был, по сути, нацистом, точно таким же, как громилы в коричневой форме, маршировавшие по улицам Франкфурта, когда Гансу было семь лет. И кто те люди, на которых Саймон работает, эти безымянные «клиенты»? Кто они, если не нацисты?