- Лысанушка, не выдавай!..
Поп Савелий прилег на левый бок, подставив под ветер спину. Так будто теплее... А шуб\нка совсем негодящая, да и нет другой. Эх, поторопился, надо бы надеть под шубу стеганый теплый подрясник. Тоже старенький подрясник-то, а только куда бы теплее! Еще при покойной попадье был сшит. Мастерица была... Кабы жива была, пожалуй, и не пустила бы в такую непогодь! А там народ в церкви ждет... Старики которые и поворчат, ну да пусть ворчат: дело Божье сделано. Дождалась-таки Парасковья-то... Уж глаза мутные стали, а попа признала. Все они такие: пока здоровы, так всё на попа, а помирать пришлось - за попом. Поп с живого и с мертвого дерет, и еще разное другое. Конечно, темнота!.. А вот где это звон? Неужели в Поломе заблаговестили, не дождавшись его? Поп Савелий прислушивается - нет, это ветер гудит по лесу.
Гудит ветер, белым саваном гуляет вьюга, стонет дремучий лес... А что это там впереди? Зеленый огонек... раз... два... три... волки!.. Поп Савелий в ужасе открывает глаза: нет, опять поблазнило. Дрема так и клонит... А Полома уж совсем близко, он это чувствует, потому что Лысанка прибавила шагу. Да, близко... Вот искоркой затеплился первый огонек... другой... третий... Лысанка понеслась стрелой. Сейчас и обедню начинать. Слава Богу, все благополучно! А народ уже ждет попа в церкви. Только подъехали сани к ограде, как и колокол загудел. Поп Савелий быстро заходит в церковь и чувствует, как его охватывает живое тепло... Он идет прямо к местному образу, хочет помолиться и видит чудо: младенец Христос улыбается ему и протягивает руки... Страшно сделалось попу Савелию, жутко, а другие ничего не замечают и только смотрят на него.
- Смотрите... смотрите... — шепчет поп Савелий. - Великое чудо мне недостойному...
И все-таки никто не видит, и попу Савелию делается еще страшнее, а предвечный Младенец все улыбается и все тянется к нему простертыми вперед ручками.
IV
Когда сани с попом Савелием пропали в ночной мгле, лесник Евтроп несколько минут стоял у церковной ограды в тяжелом раздумье. Возвращаться в церковь ему не хотелось, да и идти больше было некуда. Провожавшая попа толпа мужиков разошлась, и он слышал, как кто-то сказал:
- Поделом вору и мука...
От этих слов у него закипело озлобление против всех. Чему они обрадовались? Чужая беда сладкой показалась. Евтроп посмотрел на мутное зимнее небо, прислушался к завывавшей метели и пожалел попа Савелия: как бы не застрял он где-нибудь в сугробе. Ну, да Лысанка выволокет...
Так он в церковь и не пошел, а присел на деревянную лавочку у паперти, где летом отдыхали старики и старушки.
Толпа в церкви немного поредела. Многие разбрелись по домам, чтобы вернуться с благовестом к обедне. Оставались приезжие из соседних деревень, которым, как и Евтропу, некуда было идти. Бабы расселись на полу и потихоньку шушукались. Мужики сбились в кучку у старостина прилавка. У всех была одна мысль... Странно, что думали не о попе Савелии и не об умирающей Парасковье, а об Евтропе, который сидел на ветру и стуже.
- Тоже совесть есть... - говорил кто-то из стариков. - Как собака на сене лежит: сама не ест и другим не дает, так и он у себя на кордоне. Сколько из-за него протоколов-то написали... штрафы... высидка...
- Кровь нашу пил!..
- Жалованье от казны получает... Тоже, чиновник!..
- Вот и отлились медведю коровьи слезы.
Выгрузив весь запас накипевшей ненависти, мужики замолчали. Старик староста, нахмурившись, пересчитывал медные деньги. В церкви слышалось теперь бабье сдержанное шушуканье. Лесные бабы расселись по полу, как редька на гряде. У всех головы были замотаны яркими бумажными шалями, какие надевались только по праздникам. Бабы обсуждали вопрос, дождется Парасковья попа или не дождется.
- Как не дождаться, бабоньки... Тоже ведь христианская душа. Матушка Заступница поможет... Такое дело-то...
- Одна-одинешенька на кордоне-то замаялась... Устигла беда невзначай.
- А около-то девчурочка махонькая. Испить некому подать... Не приведи Господи никому!
- И поп у нас простой. Другой бы не поехал от обедни.
- Простой, на что проще... Да и то сказать, не чужое горе: сам попадейку молоденькую схоронил от родов. Мужики-то даве не пущают, а ему охота, значит, попу...
- Охота не охота, а обязан, потому Божье дело, ежели Парасковьин час пришел... А где же Евтроп-то?..
- На лавочке сидит у паперти...
- Ах, бабоньки!.. Да ведь стужа на дворе!..
В этой толпе боролись два чувства: исконная ненависть к леснику и жалость к его настоящему положению. Очень сильно было первое чувство и долго не уступало второму. Толпе нужно было выговориться и вылить накипевшее зло. Затем наступила тяжелая пауза...