— Н-да, идея бредовая… Сидеть с шестнадцатилетней девкой… Чушь какая-то.
— Там все не так просто. Она не только ТФП, но еще и ТТФП.
— Расшифруй.
— Трудный тупой французский подросток.
— Зачем ты вообще поехала? Не понимаю. Ты мне чего-то не договариваешь, — связь на пару секунд прервалась. — Ты мне точно все сказала?
— Нет, у меня здесь тайные свидания, тайные дети, и я со временем молодею! Слушай, я не знаю… У нас с друзьями особые отношения. А ситуация здесь в последнее время вышла из-под контроля. Я правда хочу помочь.
— Но ты сама только что говорила, что у тебя нет времени! И вы десять лет не виделись… И ты тут же собираешься лететь обратно.
— Я же тебе говорю! Я возьму ее с собой!
— Ага, если выманишь из комнаты. Да она, может, тебя вообще не узнает. И наверняка видеть не захочет.
— Почему?
— Потому что трудные подростки никого не хотят видеть, особенно нянек… Взять человека с большими психологическими проблемами, человека, который с детства не был в России… У нее тут ни друзей, никого… Замкнется еще больше.
— Да-да-да. Кто считает, что это маразматический план? — Нина засмеялась.
— Прости, но я правда так считаю.
— Ага. А кто считает, что его мнение будет учтено? — Нина задрала вверх левую руку.
— У нее хоть русский паспорт есть?
— Есть.
— А нотариально заверенное разрешение от ее родителей у тебя есть?
— Представь себе. Лежит под горшком с пальмой.
— Ты сумасшедшая.
— Я предусмотрительная.
Ощущение праздника, ожидание сахарных кренделей, старинных каруселей с белыми лакированными лошадками, барабанов Страдивари, которые, по известному анекдоту, изготавливаются только в Париже специально для новых русских; завтраков со свежей ветчиной, теплым багетом, круассанами с джемом и яйцами вкрутую, горьковатым крепким кофе, ароматными сливками, шелковыми на вкус; ожидание бесконечной ярмарки чревоугодия, которая только в Париже всегда завершается пищеварительным триумфом, победой над запорами, кишечными коликами и революционными настроениями желчного пузыря. Президента на мыло, премьер-министра на мыло, всех коммунистов и центристов на мыло, да здравствует вольнодумство и свобода выбора, но о чем только думал бездомный прощелыга, сидевший на тротуаре города, чье богатство и благополучие выпячивают себя точь-в-точь как цыпочки на пляжах в Каннах свои новоприобретенные груди и ягодицы? Дело было в Ницце. Он развалился на мостовой, составленной из белых булыжников и зелено-голубых камней, чьи вкрапления, конечно, одобрил муниципалитет под давлением зажравшихся правых, не иначе, и внимательно следил за двумя вещами: движениями официанта, который в открытом кафе напротив разносил дорогущую выпивку и бесплатные закуски, и картинками на большом плоском телеэкране прямо над входом в бар. Время от времени, когда официант появлялся, держа в руках чересчур огромный поднос, бездомный, истекая слюной, кричал: «Скоро у меня будет больше!» А когда по телеэкрану показывали физиономию будущего президента-социалиста, бездомный, тыча пальцем в блондинку из первого ряда, увешанную золотом, почти с фашистской радостью восклицал: «Скоро их будет меньше!» Иногда человек в джинсовом костюме, которому, видимо, в ту конкретную секунду было не наплевать на нищенское существование другого гражданина, оставив тепленькое местечко за столом, ломящимся от яств, перебегал через улицу, расстилал перед бездомным очередную салфетку и выкладывал на нее чипсы, оливки, анчоусы и даже мини-сосиски.
Чем громче поддерживали правых одни, тем большую духовную близость ощущали в своем кругу другие, тем кровожаднее смотрели согласные с будущим новым президентом на несогласных… Потом, как в кино — прошло время — и спустя пару лет стало ясно, что оба лагеря не согласны ни на что.
Вспышки из уголков памяти слепили, и некоторые детали мозаики от Нины ускользали. Вот она задумалась и не заметила, что площадь Республики наконец-то отреставрировали, а вот — не заметила бастующих в желтых майках, но обернулась, успела догнать процессию взглядом, заодно обратила внимание на гигантский плакат с Денисом Мацуевым — Россия культурная страна, ясен пень. И тут же перед глазами зарябило от садов и огородов французской прессы, цветущей, распаханной, яркой. Киоски, круглые и квадратные, вывешивали журналы, словно гирлянды, перед окошками, перед кассовыми аппаратами, — так, чтобы заголовки били по мозгам тех, кто хотят жить в мире иллюзий.