Они с Энди нашли их всех – кроме последнего.
Энди, ужасно удивленный, нашел журавля на заднем сидении такси, и Медисону пришлось соврать, что это особая квест-игра, слишком масштабная, чтобы объяснить в двух словах. Парень, вроде бы, поверил, а Ричард задумался – раньше никому, кроме него самого, не удалось найти ни одного журавля.
«Может быть, это он?» – думал Рич, но никак не мог поверить. Его запросы были совсем другими, мужчина, о котором Ричард мечтал, мог походить на Энди разве что именем. Но ведь прошлые разы тоже не всегда проходило гладко – автомобиль, который пришлось оформлять, возня с наследством… А в этот раз вообще появился Ярый, кто знает, как могло исказиться из-за этого желание и его результат.
Но судить еще рано, Ричарду осталось найти последнего, тысячного журавля.
И кажется, это будет самым сложным, потому что Рич не знает, как избавиться от постоянного ощущения поиска. Это сквозит в каждом шаге, в каждом вздохе и повороте головы – я ищу, где ты, ну найдись же!.. Он не может спокойно зайти даже в ванную – все равно думает о том, что именно там, на раковине, может раскрыть бумажные крылья последний журавль.
Но его нет ни вечером, ни ночью, ни с самого утра, когда усталого и морально выжатого Ричарда будит дверной звонок, настойчивый, будто колокол.
«Энди, как же ты задолбал», – думает Медисон, напрочь забывая о том, что вчера чуть не боготворил своего случайного напарника, чья помощь казалась неоценимой.
Однако на пороге совсем не Энди, а Роуз.
Роуз в распахнутом сером пальто в мелкую темную крапинку, Роуз с собранными в строгий учительский пучок волосами, Роуз без следа косметики на лице, выглядящая одновременно внушительной и несчастной.
– Слушай, ты! – она злится, от этого голос звучит иначе, резче и пронзительней. Будто девушка вот-вот готова разрыдаться, но сдерживается из последних сил, переливая отчаяние в злость, с которой говорит. – Если ты сейчас же не одеваешься и не едешь со мной в больницу – можешь считать, что у тебя больше нет друзей!
– Я еду, еду. Почему ты пришла так рано? Я еще спал.
– Да плевать мне, что ты делал. Ты, эгоистичный ублюдок! Мартин все время про тебя спрашивал, а ты еще и соврал мне, что приходил к нему!
– В больницу, а к нему меня не пустили.
– Да что ты, а как же меня всякий раз пускают? Одевайся, не стой столбом, ну!
Рич кивает и быстро уходит в комнату, надевает первое, на что падает взгляд. Состояние, в котором находится Роуз, передается и ему – будто только сейчас до сознания доходит то, что девушка говорила еще по телефону. Медисон далек от медицины настолько, насколько вообще возможно, но словосочетание «отек мозга», звучащее в голове испуганным голосом Роуз, не предвещает ничего хорошего.
Через три минуты он появляется, полностью одетый, с зажатым в руке телефоном, и Роуз подскакивает со стула, как на пружине.
– Моя машина в сервисе…
– Я на такси приехала, пошли скорее.
Они спускаются и садятся в автомобиль молча, и Ричард слегка приобнимает Роуз за плечи. Она кусает губы, даже не замечая этого, мнет в ладонях ремешки рюкзака, глядя, как трескается на них черный глянцевый лак. У Ричарда на языке вертится успокаивающее «все будет хорошо», но фраза так и не срывается с губ, застывает мертвым грузом, слишком сложной конструкцией. Рич и сам бы не отказался услышать это от кого-то третьего, лучше – от самого Мартина.
Больница выглядит умиротворенной: крыльцо в солнечном пятне, пробившемся сквозь низко нависшие облака, почти свободная парковка, тишина, заливающая холл, и только опасно мигающие индикаторы на щитке за регистратурной стойкой не дают забыть о том, где находишься.
Роуз проходит регистрацию, чуть кивнув поглядевшей на нее женщине, Ричард торопится следом. На третьем этаже в коридоре уже не пусто, бегают доктора с деловым видом, стараются подражать им интерны с темно-синими бейджами, а в самом конце на металлических стульях сидят родители Мартина. Их Медисон узнает еще издалека и тут же напрягается.
– Привет, Роуз, Ричард, – миссис Велмор поднимается навстречу, но сразу садится обратно, устало улыбается.
Он здоровается, и больше никто не произносит ни слова, а Ричу кажется, что три пары глаз с упреком смотрят только на него. От этого ощущения он не может избавиться даже когда боковым зрением видит, как Роуз ищет что-то в своем рюкзачке, а мистер Велмор наклоняется стереть пыльные разводы с ботинок.
Тягостное ожидание обрывается спустя десять минут, когда светло-серая дверь с металлической табличкой «331» открывается, выпуская доктора в накинутом на плечи халате. Ричард, так и не присевший на стул, тут же оказывается рядом:
– Можно туда зайти? – ему кажется, еще нескольких секунд в молчаливой компании Роуз и родителей Мартина он не выдержит, и хотя возможные упреки и осуждение друга пугают его еще больше, Рич все равно хочет к нему.
– Можно, но на вас должен быть медицинский халат, – доктор не удостаивает Ричарда взглядом, проходит к мистеру и миссис Велмор и присаживается рядом с ними.
– Возьми мой, – Роуз достает из рюкзачка сложенный в компактный сверток белый халат и расправляет его, потом накидывает на плечи Ричарду, и больше тот не ждет, заходит в палату, плотно прикрывая за собой дверь.
Мартин лежит на кровати, похожий больше на собственную тень, чем на живого человека, но он улыбается при виде Ричарда, а потом и вовсе смеется:
– Ну у тебя и взгляд, Медисон! Ты бы себя видел!
– Это ты бы себя видел! – обходя высокую тумбу, Ричард проходит вперед и плюхается на стул рядом с кроватью. – Тебе вообще кто-то зеркало показывал или они тебя жалеют? Вылитый Вин Дизель!
– Серьезно? – Мартин трогает бритую голову руками, сосредоточенно выискивая на ней какие-нибудь признаки Дизеля. – Никто еще не делал мне таких комплиментов!
– Какая жалость, ты бы уже успел побывать его дублером в каком-то фильме.
Ричард шутит из последних сил, потому что на самом деле изменившийся внешне Мартин - живое доказательство тому, что он, Рич, козел, забывший о своем друге. А также тому, что дело действительно серьезное, сколько бы Велмор тут ни улыбался и ни прикидывался, будто он в порядке.
– Март, – зовет Ричард, решаясь, – прости, что не заходил к тебе раньше.
– Роуз сказала, у тебя какой-то проект в универ, ты им занят, – друг снова улыбнулся, показывая, что не обижается. – А я думаю, что дело в другом, а? Нашел себе наконец кого-то или снова занят журавлями?
– Да… и то, и другое, – смущенно отвечает Ричард, немного расслабляясь. – Помнишь Энди? Я его недавно снова встретил, он мне такое втирал… «Давай начнем сначала» – в этом роде.
– А ты что? – Мартин заинтересованно приподнимается на локтях, но тут же с тихим стоном опускается на подушку.
– Не хочу я. Пускай других дураков ищет. Он, конечно, симпатичный, но внешность – это ведь не все, – Рич вздыхает, механическими движениями поправляет одеяло вдоль тела Мартина и неожиданно слышит бумажный шорох. – Что это у тебя там, шоколадки жрешь? – удивленно спрашивает, откидывая край одеяла.
И замирает, вмиг покрываясь холодной испариной. Рядом с локтем Мартина лежит перевернутый журавль, и Ричард даже не глядя на его крыло может сказать, какое число там написано.
– Что? – Велмор приподнимает голову уже осторожнее, фыркает снисходительно. – Ты и сюда их приволок, Рич! Мог бы научиться делать что-то посложнее – тигра там или дельфина, а то все журавли, журавли.
– Да я не… специально… – слова даются с сумасшедшим трудом. Он берет журавля за хвост, переворачивает, чтобы убедиться – этот тысячный. Последний.
На глаза Ричарду наворачиваются слезы, сердце болезненно сжимается, скручивается и расходится волнами по телу, так что руки слабеют, и журавля приходится положить на колени. Рич трет немеющие пальцы, во все глаза смотрит на Мартина – своего лучшего друга с отеком мозга, сохраняющего умение шутить и непосредственно улыбаться. Смотрит и думает, что лучше бы он был на месте Велмора, потому что с такими людьми должно случаться только хорошее.